19

Утро выдалось удивительно ясным и тёплым. Лучше дня для казни и пожелать нельзя. Волка выволокли из ямы и привязали к столбу, чтоб стоял на коленях и каждый желающий мог всыпать ему палок. Одежду, на удивление, оставили. Старый слуга даже поднес ведро воды:

– Пить хочешь, псарь?

Влаксан кивнул.

Старик поставил перед ним полное ведро:

– Держи. Хошь – так хлебай, хошь – мордой ныряй туда, заодно и харю умоешь… – пожал он плечами.

Волк нагнулся над ведром. Хотелось раствориться в этой прозрачной холодной воде и не думать ни о чём, кроме студёной, заполняющей изнутри воде.

– Эй! Псарь, за что тебя взяли? – прокричал грязный мальчонка. Влаксан оглянулся. Крупная баба с растрёпанной косой тут же ввалила мальцу оплеуху и оттащила его со двора.

Дворцовая чернь с опаской глядела на него, тихо перешёптываясь. Вода тонкими струями стекала по небритому лицу и волосам, оставляя следы на замаранной одежде. Солнце пекло особенно жарко, и день тянулся бесконечно. Духота и пыль окутали затаившийся двор. Любопытная детвора заглядывала через забор в псарню, высматривая на земле тёмные кровавые следы.

Наконец, из терема вышла княгиня в красном сарафане и расшитом монетами кокошнике. На лице её расплылся огромный синяк, от уха до разбитой губы, нос распух и почернел.

Она подошла к Волку и смерила его взглядом:

– Сегодня будет суд, псарь, – сухо произнесла она. – Ты ни слова не обронишь, пока я не потребую этого, и не посмеешь дерзить или перечить мне. Понятно тебе?

Волк кивнул.

– То-то!

Брониимира ушла в терем, а за Волком вскоре пришли. Его отвязали от столба, закинули на телегу и повезли на улицу.

Слуга так же остервенело звонил в колокол, и люди так же нескончаемым потоком шли по улицам Граты, собираясь на площади. Вот только на помосте стоял не старый псарь, а Влаксан. Теперь его руки были вывернуты и связаны за спиной, а справа ждал на рогатине мёртвый псарь. Вороны полностью склевали его глаза и губы, серая кожа лохмотьями отходила от черепа. Под рваной истлевшей плотью белёсыми пятнами проступали кости. Толпа с таким же нескрываемым интересом ждала, что же нынче объявит князь.

То-то все удивятся, узнав, за что сегодня судят псаря!

Брониимира стояла на телеге, и с её кокошника спускался полупрозрачный тёмный полог, укрывая лицо от посторонних глаз.

Неожиданно звон стих. Княгиня встала и объявила:

– Ваш князь, мой муж вчера погиб.

Толпа взорвалась гулом неясного крика. Волк тщетно пытался высмотреть среди растерянных горожан знакомые лица. Сырые волосы падали на лицо, закрывая глаза. Сложно было разобрать кто где. Где там теперь радуется Косой? А Птах?

На деревьях никого не видать. То-то хилый поди доволен, что так всё вышло. Не было видно и Инга.

– Вчера вечером, после ужина у боярина Гладожара, мы приехали во дворец. Князь Брониимир готовился со дня на день выйти на охоту. Уже настал час луны, когда он пожелал лично проведать псарню: готовы ли его псы к охоте, действительно ли новый псарь хорошо справляется. Когда мы пришли, псаря не было на месте. Князь велел найти ключника, чтоб тот мог привести псаря, и, совсем осмелев, он вошёл в загон псарни.

Княгиня замолчала.

Волк настороженно и удивлённо слушал её странный рассказ. С небольшого расстояния было слышно, как тяжело она дышит и как дрожит её голос. Толпа возбуждённо шумела.

Слуга ударил в колокол, чтоб призвать к тишине.

Все смолкли и, затаив дыхание, уставились на княгиню.

– Псарь услышал лай, выскочил во двор, но было уже поздно. Он успел лишь не подпустить псов ко мне. Когда пришёл ключник, ваш князь был уже мёртв.

Крик горожан был настолько силён, что ушам стало больно. Волк снова поднял глаза: они ликуют и радуются или негодуют и злятся?

Ещё один удар в колокол прервал возбуждённые голоса.

– Псарь не уследил за сворой, – произнесла княгиня, – и должен за это ответить.

– Тебе есть, что сказать на это, псарь? – обратилась она к Волку.

Толпа в замешательстве озиралась, перешёптываясь. А с рогатины пустыми глазницами на них смотрело закончившееся княжение Брониимира.

Волк набрал в грудь воздуха, затем громко и смиренно произнёс:

– Нет, государыня. Я приму любую казнь.

– Псаря не было в псарне, когда это случилось, значит, он не может отвечать по всей строгости, – произнесла она и объявила, – Двадцать плетей.

Двадцать плетей? За драку на ярмарке зимой было двадцать пять.

На мостки внесли длинную колоду. Пока Волк ошарашенно озирался, его развязали, стянули с него рубаху, и за руки привязали к колоде. Тут же принесли бочку с плетьми.

Толпа одобряюще заулюлюкала.

Первый удар выбил дух. В глазах потемнело, и огнём запылала на спине полоса от плети. Этак он и рёбра переломать может.

С громким свистом последовал ещё удар и ещё. Волк до крови закусил губу, но это не помогало. С пятым ударом из груди вырвался крик, от чего толпа пришла в крайнее возбуждение.

Шесть… семь… восемь…

Толпа замолкала лишь, чтоб послушать очередной его крик, и радостно кричала в ответ.

День сделался ночью, и пот заливал глаза. Боль всё усиливалась и усиливалась, и шум в ушах вторил толпе.

Десять… одиннадцать…

Неожиданно темнота сомкнулась над ним, всё стихло, и даже боль ушла.

Снова удар… который по счёту?

Толпа радостно шумела, но плетей больше не было. Спина превратилась в кровавое месиво. По бокам и штанам стекали тяжёлые горячие капли. Это кровь или отвар, в котором вымачивают кнуты?

Слуга ловко перерезал верёвки и ногой скинул Влаксана с колоды. Он упал на спину. Боль стала невыносимой. Волк заорал.

– Переверните его, – потребовала Брониимира, глядя, как Волк корчится от боли.

Удар сапогом под рёбра повернул его на бок, лицом к толпе. Руки и ноги трясёт, волосы прилипли к лицу, дышать тяжело и рот полон крови.

– Двору понадобится новый псарь. Есть ли среди вас тот, кто желает занять это место? – громко объявила Брониимира.

– Я! – раздался из толпы уверенный, отдалённо-знакомый голос.

– Твою мать! – прохрипел Влаксан.

– Молчать! – раздалось сверху.

Сразу два сапога пнули его: один в спину, второй – в лицо, и всё погасло.

20

Резкий запах ударил в нос. Влаксан открыл глаза. Тёмная комната тускло освещена лучиной. Воздуха мало, он кажется тягучим киселём из полыни, зверобоя и горького корня. Волк лежал на животе, на спину давил тяжёлый груз, не давая перевернуться.

У светца с лучинами тихо дремала девчонка. Влаксан невнятно прохрипел. Он хотел попросить воды, но во рту пересохло так, что язык словно окаменел, губы превратились в две шершавые корки.

Девчушка подскочила к нему:

– Очнулся! – её тонкая мягкая ручонка прижалась к его лбу, – лихорадит. Ты подожди, я мигом! – Суетливо подпрыгивая, она выскочила из комнаты.

Да, куда же?

Влаксан хотел окрикнуть её, но в груди ножами резала боль.

Девчонка шустро обернулась, ведя за собой пожилую знахарку.

– Вернулся, – улыбнулась старушка, – вот и славно. Значит, с нами будешь. Сейчас тебе чуток подсобим. Будет больно.

Старуха быстро сдёрнула с его спины груз, и всю кожу вместе с ним.

Волк хрипло закричал, срываясь на визгливый стон.

– Потерпи, милок, потерпи. Сейчас ещё больнее будет, но надо, чтоб поправиться, – ласково шептала старушка, тряпицей утирая ему лоб.

Старуха накинула ему на спину мокрое покрывало и плотно прижала сверху. Боль была невыносимой, даже голос прорезался. Влаксан зажмурился. Однако придворный палач знает толк в плетях, за драку с пацаном не так пороли. Тогда Бык нашёл в деревне одноглазую ведьму, что за три дня уже поставила его на ноги.

– Ты может, хочешь чего, милок? – заботливо заглянула ему в глаза старушка.

Она добродушно улыбалась беззубым ртом. Всё лицо её было исчерчено крупными морщинками, напоминая сушеное яблоко.

– Воды, – прохрипел Волк.

– Дарёнка, принеси-ка воды. И скажи там, что проснулся наш голубчик.

Девчушка быстро кивнула и снова унеслась.

Волк попытался поднять руку и сморщился от боли: под лопаткой словно калёным железом провели.

– Ну-ну, миленький, потерпи. Пока лучше просто лежать, не ворочаться, – старушка смочила тряпицу и протёрла ему лоб. – А ты думал, так легко даётся наказание? Ничего, теперь уже ты с нами. Уж мы тебя не отдадим!

– Кто ты? – выдохнул Влаксан. Звук получился слабый, почти неслышный. Губы его потрескались, и из них сочилась кровь.

– Я Живьяра – придворная знахарка. А Дарёнка – сиротка моя и главная помощница.

– Придворная? – вяло удивился Влаксан, – где я?

– Да, всё там же, милок. В Грате.

– Где именно, в Грате? – сипел Волк.

– Во дворце княжьем.

Волк закрыл глаза, голова была тяжела от боли:

– Почему я при дворе? Меня же судили днём.

– Судили, вчерась, – согласилась старушка, – а мне было велено тебя выходить.

Шумно распахнув дверь, в комнату вошла Дарёнка. Она несла большое ведро воды и черпак:

– Вот, тётушка! – поставила она на пол ведро, – всё сделала.

– Вот и молодчина, – улыбнулась Живьяра, зачерпывая воды. – Держи, милок. Только пей осторожно, вода студёная, а грудь у тебя слабая. Плетьми пару рёбер перебили, да почки отбили тебе. Я, конечно, подлатаю, но времени это займёт немало.

Влаксан жадно припал к черпаку. Он старался пить небольшими глотками, но это не выходило. Пить хотелось нечеловечески. Пожалуй, он мог бы и ведро выпить, что Дарёнка принесла.

Тихой поступью в комнату вошла княгиня.

– Благодарю, Живьяра, Дарёнка. Как он?

– Жить будет, – улыбнулась старушка. – Теперь уж с нами.

– Славно, –произнесла Брониимира. – Оставьте нас.

Старушка с девчонкой послушно вышли из комнаты, плотно затворив дверь. Брониимира оглянулась, приметила небольшую низкую скамейку у окна, подвинула её к лавке и села у изголовья.

Она внимательно смотрела в лицо Влаксану. Ему хотелось спросить, что ей надобно от псаря, который и сесть-то не может от поротья, но не смог собрать мыслей.

– Благодарю тебя, псарь, – тихо произнесла она.

– Государыня, я же, – заговорил Влаксан и осёкся, – я же не смог спасти князя.

Брониимира внимательно посмотрела ему в глаза, лёгкая тень улыбки скользнула по её губам:

– Верно, – медленно сказала она, – но ты спас меня.

– Псы были голодные. Князь велел…

– Готовить их к охоте, – перебила Брониимира. – Я знаю. Но ты не побоялся преградить им путь. Ты не подпустил ко мне ни одного пса. Ты спас мою жизнь. Духи бы не простили, забери я твою.

– Благодарю, государыня, – прохрипел Волк.

– Как звать тебя, спаситель?

– Влаксан.

– Влаксан? Что ж… Хочешь пить? – произнесла Брониимира, поднося черпак.

– Я не могу пошевелиться, государыня.

Брониимира поднесла ему черпак и снова замолчала, как жадно он пьёт. Взгляд её стал мягче, а голос тише: