Глава 8

***

– Яся, ты отбитая на всю голову, – шипит Ника. – И девчонки у тебя такие же. Мне жаль их мужей.

– Не нуди, – отмахиваюсь я от подруги и разливаю нам вино. – Маш, ну а ты что молчишь? – смотрю на ошарашенную Машку.

– Я немного в ах… в общем, там, где получают удовольствие, – отвечает Маша, принимая бокал. – Ты как умудрилась поймать на свой шикарный зад такое приключение, Ясь?

– Да откуда я знаю? – пожимаю плечами, а у самой внутри всё сжимается от воспоминаний о Стальнове. Сжимается так, что только от этого я готова получить оргазм.

Я дура!

– Всё она знает, – рычит Ника. – Эти аборигены мне Иру напугали. Идиоты!

– Ира меня сама оставила, – хочу выглядеть обиженной, но не выходит.

А ещё у меня даже ноги подрагивали от того, что Стальнов выделывал своими пальцами, пока Ника там, за дверью, выпирала его мордоворотов. Сейчас я понимаю, что если бы не она, то я бы ему дала у той двери.

Но жизнь штука коварная: сначала манит конфеткой, а потом включает мозг и вопит: «У тебя диета»!

Я больше суток провела у Ники, и не потому, что трусиха, а потому, что понимаю, что если увижу этого мужика рядом, то сама его трахну.

– У тебя сейчас такое выражение лица, будто ты снова раздираешь спину Стальнову, – хихикает Ника, а мне и правда смешно и кайфово становится.

Вот же! Мартышки мои! Это их словечки пробегают в меня.

– Что ты сделала? – Маша продолжает греть в руках бокал.

– Да блин, – вот почему-то именно это не хочу рассказывать девочкам.

Но снова эти воспоминания. И снова чувствую его запах. И снова понимаю, что я, оказывается, ещё ничего – так изогнуться и разодрать спину этого идиота до крови. Но блин! Я не могу этого рассказать.

Я же за столько лет привыкла делиться со своими девочками всем. Вплоть до размера члена, который когда-либо был рядом или в поле зрения!

Но у нас в этом плане всё обоюдно. Ника такая же коза, как и я. Только Маша у нас божий одуванчик и не колется, сколько сантиметров в трусах у её благоверного.

– Яся, а что он с тобой делал? – Маша чуть щурится и пытается заглянуть мне в глаза, которые я прячу за бокалом. – У Иры, насколько я помню, на массаж ходят голенькими, – задумчиво вспоминает Маша.

– Ой, только не говори, что он скорострел! – вскрикивает Ника, а мне так смешно становится, что уже нет сил сдерживаться, и отпускает сразу. – Ну нет! Не разочаровывай меня! Дай поверить в чудо! Я не переживу этого! – и Ника складывает руки в молитвенном жесте и губки уточкой.

– Всё, хватит, – я уже просто ржу. – Ника, ты бы в другом месте такие губки делала.

Мы смеёмся уже вместе, подначивая друг друга, и я почти довольна, что перевела тему. Но это была бы не Маша, если бы не внесла свою ложку коричневой дурнопахнущей жижи:

– Но, если серьёзно, это плохой признак, Ясь, – и Ника тоже затихает. – Тебе прекрасно известно, чем заканчивается твоё такое состояние. Если ты не хочешь перемыть ему косточки, значит, он уже пробирается тебе под кожу.

– Маш, – Ника первая приходит в себя, одёргивая подругу, а я ловлю ступор.

– Яся, мы тебя слишком любим, чтобы вот так отдавать такому как Стальнов.

– Не волнуйтесь, девочки, – отмахиваюсь я. – Я смогу устоять. Жизнь мне помогла выработать иммунитет.

– А может, это и плохо? – спрашивает Ника, покручивая в руках бокал. – Может, в этом и есть проблема, что мы с тобой до сих пор сидим по выходным за бокалом вместо того, чтобы кайфовать в постели и пить кофе вместе с кем-то по утрам, – и столько боли в голосе подруги, что пробирает до костей, разрывая душу.

– Моя рыбка, – поднимаюсь с кресла и, сев возле Ники, притягиваю её к себе в объятия.

Маша тоже недалеко ушла от нас. Ей совсем несладко, что и обижает. Но если у нас с Машей есть отдушина в нашем продолжении, то у Ники всё немного сложнее.

– А давай мы загадаем желание, Ник? – снова шальная мысль приходит в голову, а в отголосках стоит эхо «Плутону больше не наливать». – Давай загадаем, чтобы этот год принёс нам столько счастья, чтобы нам в нём купаться и наслаждаться.

– Яся, Новый год через двадцать пять дней, рано желания загадывать, – качает головой Маша.

– И вообще, лучше помолчи, – поддакивает Ника. – А то твои желания быстрее всех начинают сбываться.

– Ну тогда я пока обновляю наши бокальчики, а вы загадывайте каждая своё, – почему-то именно сейчас я начинаю снова хихикать. – И чтобы сбываться они начали уже завтра, – восторженно добавляю я.

– Завтра понедельник, – в Маше просыпается скептик.

– Ну и ладно, – отмахиваюсь я, пока до меня не доходит. – Бляха, завтра понедельник!

Бросаю взгляд на часы. Папа скоро должен привезти девочек домой. А завтра у нас поход в школу.

– Я так понимаю, мартышки наши что-то учудили, – настроение Ники снова поднимается.

– Если честно, понятия не имею, – вздыхаю я. – Но то, что они что-то сделали пацану из одиннадцатого класса, факт.

– Ну, впрочем, как я и говорила, – хихикает Ника, намекая на характер моих красоток.

– Ну тогда пусть мечты начнут сбываться завтра, – Маша чокается о наши бокалы. – А сегодня ещё можно похулиганить.

Глава 9

– Пап, ну раз ты остался, то мне нужно смеситель в ванной посмотреть, – кричу папе с кухни.

Я вчера успела прийти домой до того, как приехал папа с девочками. Все счастливые, довольные, но папа отказался ехать обратно, сказав, что соскучился.

– Конечно, посмотрю, мартышечка моя, – седая голова папы заглядывает на кухню, а в руках у него уже шуруповёрт.

Вот от кого я переняла это прозвище и для своих мартышек. Папа всегда так называл меня. И не потому, что я страшненькая, а потому что всё детство только и знала, что лазить по деревьям, заборам да пацанов соседских дразнить.

– И что ты там уже придумал? – улыбаюсь родителю я.

– У тебя полка прохудилась, дочь, – вздыхает папа. – Но если бы вы с девочками разгрузили её и половину своих курток, шубок, пальтишек убрали по местам, то, может, и крючки на месте бы были.

– Пап, у меня вот как будет выходной, я обязательно займусь, – киваю родителю и делаю самое честное выражение лица.

Но папа только усмехается, а в глазах так и читается: «Кому ты рассказываешь»?

– Мама! – а вот и мои мартышки проснулись уже. – Мы не опоздаем?

Девочки входят на кухню и сразу же усаживаются за стол, где стоят их тарелки с кашей. И ни слова возмущения. Ни единого! По спине даже холодок пробегает.

– Нет, не опоздаем, – отвечаю я и, подхватывая свою тарелку, сажусь рядом. – А что, нам так каша нравится? – смотрю внимательно на Лику и Алю.

– Конечно, мамуль, – кивает Лика. – Я вообще всегда в восторге от твоих каш, скажи, Аль?

– Да, – кивает Аля и полную ложку в рот засовывает, набивая за щёки.

– Может, запить? – предлагаю Але, но дочь отрицательно машет головой. Ох, девки! – Маленькие мои, вы мне лучше сразу скажите, к чему мне готовиться. А то что-то у меня и ноги затряслись.

– А к чему готовится? – на кухню заходит папа. – Полку починил, сейчас займусь смесителем, – отчитывается он. – Так к чему, дочь?

– Не знаю, – пожимаю плечами. – Не признаются твои внучки, – киваю на дочек.

– Может, помочь? – папа сразу становится серьёзным, теряя всю расслабленность.

– Нет, – машу головой я. – Сами справимся. Тем более Людмила Семёновна настоятельно просила, чтобы я пришла к ней.

– А что это Людочка так меня не жалует? – хмурится папа, привлекая к себе наше пристальное внимание.

– Па-а-ап, – тяну я. – Я чего-то не знаю?

– Конечно, не знаешь, – уверенно отвечает папа. – Людмила Семёновна широкой души человек, но слишком наивная. Ты, если что, хоть подарок ей привези какой.

– Папа, – смотрю на отца по-другому уже.

– И то, что ты себе там придумала в своей рыжей головке, выбрось, – папин голос напрягается. – Она очень хорошо дружила с твоей мамой. Поэтому и знаю её, – даже с обидой говорит отец, а мне стыдно становится.

– Папуль, ну прости, – поднимаюсь со стула и обнимаю папу. – Я просто…

– Дурёха, – завершает за меня отец, обнимая в ответ. – Но если я соберусь с кем-то жить, то ты об этом узнаешь первой.

Да, я, оказывается, собственница. Даже с папой. Эх, может, поэтому и не ведусь на все эти мужские бронетанковые действия? А точнее отбиваюсь, хотя сама страшно хочу.

Вот папа у меня – настоящий мужчина. Всегда маму любил, на руках носил. Он в ней души не чаял. Сколько помню себя, он мог сделать всё что угодно, лишь бы увидеть улыбку мамы.

На работе – строгий, а дома – ласковый. Но я никогда не видела в нем что-то слабое. Хотя вру, видела. Но тогда мы все были слабые. Когда мама ушла, папа сильно сдал. Он первый год каждый день ходил к ней на кладбище, менял цветы и просто молчал.

Мы переживали за него, но девочки стали теми, кто его вытащил из того состояния. А вот сейчас я даже заволновалась. Хотя, может, и к лучшему, если папа себе найдёт кого-то.

– Мама! – так неожиданно завопили девочки. – Мы опаздываем!

– Ой, собираться, быстро, – отскакиваю от папы и сама начинаю складывать тарелки в мойку.

– Бегите, я всё сделаю сам, – останавливает меня папа и, чмокнув в щеку, отправляет.

До школы доезжаем быстро. Отправляю девочек и прошу предупредить Людмилу Семёновну, что если спросит, то я подойду ко второму уроку.

В магазине всё же беру ей сертификат и, показавшись сотрудникам, отправляюсь назад. И снова моя попа так и шепчет: «Что-то будет»!

Набираю Нику, но она почему-то не отвечает. Неужели игнорирует? Даже странно. Нужно будет и к ней заехать. А то вчера её настроение было не слишком положительным всё же.

Поднимаюсь к кабинету директора и у двери застаю занятную картину. Молодой пацанёнок слишком напирает на моих девочек, что-то шипя им. Но если Аля стоит чуть за Ликой и держит ту за руку, то Лика отвечает. И, судя по напрягшимся скулам и кулакам, пареньку не нравится то, что он слышит.

Высокий, худощавый, но слишком какой-то борзый.

Ускоряюсь, но, судя по тому, что на меня не обращают внимания, разговор у них занятный.

– Значит, так, рыжая, я из-за тебя лишён сладкого. И теперь тебе придётся мне всё отработать, – улавливаю фразу и прямо вижу наяву взрыв сверхновый.

Не родился ещё тот, кто будет так разговаривать с моими девочками!

– Отработаешь себе сам, Дениска, – язвит Лика, а меня даже гордость берёт за дочь. – А то я ведь могу и повторить.

– Мама, – шёпот Али звучит как гром, но я в этот момент смотрю на пацана.