Глава 1. Всегда вместе

Вечер уже перетек в ночь, а от огня в камине остались лишь тлеющие угольки. Тепло шло только от каменной трубы печи, разогретой на первом ярусе. Молодой месяц стыдливо заглядывал в окно сквозь белые кружевные занавеси. Морозец лез в дом сквозь щели в деревянных рамах, крался по полу. А двум девицам, лежавшим поверх одеяла на большой кровати под тяжелым навесом и так и не переодевшимся в ночные сорочки, вставать совершенно не хотелось. Они тихо обсуждали прошедший вечер.

– Что было дальше? – спросила Амелия тоном ребенка, которому до ужаса любопытно, что происходит между мужчиной и женщиной, и при этом стыдно от собственного любопытства.

– А потом он подошел так близко, что перехватило дыхание, – шепнула Анастасия, и они смущенно захихикали, но тут же обе поморщились от отвращения. – Он такой некрасивый, – так же негромко продолжила она, теребя прядь шоколадных волос. – А еще я видела, что у него в бороде застряли кусочки хлеба.

– Фу-у, – протянула подруга.

– Ага. А когда он сам их заметил, то вытащил и съел.

Они скривились и разразились тихим смехом, а потом внезапно умолкли.

– Ана, так вы поженитесь? – спросила Амелия. В ее голосе отчетливо читались грусть и тоска.

Анастасию же безумно страшило осознание того, что скоро в ее маленьком прекрасном мире что-то поменяется. Они дружили с раннего детства, всегда были вместе и, как полагается подругам, иногда ссорились, дрались из-за того, о чем уже не помнят, но каждый раз мирились. Что немудрено, ведь и жили они под одной крышей.

– Не знаю, – озадаченно ответила Анастасия, внимательно разглядывая рукав льняной рубахи, надетой под изумрудный сарафан, в поисках пятен жира от запеченного тетерева. Не обнаружив их, она тихо выдохнула и глубоко зевнула. – Надеюсь, нет, от него дурно пахло по́том и чем-то еще… таким неприятным.

– Гадость, – отозвалась Амелия и тоже глубоко зевнула. – А еще… Ты знаешь… Я… я видела… – начала она, но так и не договорила: скоро раздалось тихое сопение.

– Добрых снов, – пожелала Ана, хотя понимала, что ее уже не слышат.

Она никогда не умела засыпать так быстро, поэтому немного поворочалась, устраиваясь поудобнее, накрыв себя и подругу толстым одеялом. Странное ощущение не покидало ее, но все же вскоре и она отправилась в Сонна́го – мир снов.

Поутру, вновь возвратившись неизвестно откуда, Амелия прокралась в покои Анастасии, взгромоздилась на высокую кровать, улегшись на княжьей перине поудобнее спиной к окну, и бросила на подругу задорный, с малой долей ехидства взгляд исподлобья.

– Я встретилась с тем самым юношей, – улыбаясь от уха до уха, заявила она.

– Правда?! – воскликнула Анастасия. Лицо ее не отличалась особой живостью, часто выглядело угрюмым или не по годам серьезным, и незнающему могло показаться, что это насмешка. Амелия же понимала, что сейчас подругу разрывает от восторга. – И каков он? Расскажи мне все!

– Ну… Он высокий, у него много веснушек и волосы такого дивного цвета… Как же правильнее сказать? – Она приподнялась на локтях. Падающие из окна лучи утреннего солнца обрамляли растрепанные темно-каштановые волосы золотистым сиянием, придавая ее виду что-то колдовское. Амелия положила руку на подбородок и нахмурила брови – как в ее представлении обычно делают мудрецы, решая сложную задачу, будто это должно помочь в поиске нужных слов. – Как хлебные колосья на лугу в разгар сборева. Вот!

Анастасия задумалась, пытаясь составить образ по туманному описанию. Колосья в пору сбора урожая, когда теплое время года сменяется холодным, золотистые, переливающиеся на ветру.

– Он красивый, – заметила она, с трудом припоминая внешность загадочного незнакомца. Он стоял в углу зала на приеме Дмитровых и с ласковой – не такой, как у иных, зачастую хмурых перстийцев, – улыбкой глядел на происходящее.

– О-о-очень, – протянула Амелия и откинулась на подушки.

Анастасия же разволновалась: то ли оттого, что в ее жизни грядут изменения, то ли от ревности к какому-то проходимцу, то ли от зависти, что первым его увидела не она. Однако постаралась накинуть маску холодного безразличия, которую так часто видела на лице матери; юной княжне казалось, что она излишне порывиста и что нужно вести себя сдержаннее.

– А как это произошло? Ну… знакомство, – спросила Ана и тут же отчего-то раскраснелась. Ее рука метнулась к горящим щекам, а на лице заиграла смущенная улыбка.

Амелия же мечтательно вздохнула:

– Просто волшебно. Как в том лицедействе: «Она бродила по лесу и внезапно провалилась в сугроб, но тут явился доблестный воин и спас ее из белого плена».

– Ты снова блуждала по лесу?! – изумилась Анастасия, притом испытывая легкое раздражение.

Амелию вечно носило по всему Дивельграду, и счастье еще, если она бродила по городу. И откуда в ней это неутомимое, граничащее с одержимостью влечение к природе? Все ее естество тянулось туда, где под сизой дымкой тумана самые обычные вещи превращались в нечто загадочное и непостижимое обитателям городских домов-ящиков. Однако сколько стоял Дивельград, столько существовали истории о древних духах, живущих на опушках. В праздник Светлости они любили выходить из леса и обманом заманивать непослушных детишек в свои дома, где творили с ними ужасные вещи. Какие именно – детские сказки, конечно, не уточняли.

Сейчас была та самая опасная пора. Празднование Светлости, длившееся ровно месяц, начиналось с предпоследней луны года и завершалось последней. В столице праздник заканчивался пиром в царском дворце, в остальные дни полагалось почтить присутствием дома́ ближайших родных.

По преданию, именно в это время великий Отец выковал горячее солнце взамен старого – холодного, тем самым избежав конца всего сущего и победив тьму. Мудрецы же говорят, что именно на вторую луну самого холодного времени года – проспери́рина – приходится самая длинная ночь в году, а затем солнце держится на небосклоне все дольше и дольше с каждым днем. Эти дни всегда были особенными, и самые верующие наедались до полусмерти, убежденные, что так они помогают Отцу каждый год возвращать миру солнце. Считалось, что если в Светлость съесть животное, которое целый год растили в ласке, заботе, тепле и сытости, то чистота зверя очистит и их души.

– Ну нет… Ну почти. Я была в Прудьей роще вообще-то, – замялась Амелия. – На самом деле я увидела его на улице и шла разинув рот, не заметила корни дуба, торчащие из-под снега, споткнулась о них… И упала прямо на него! Получилось совсем некрасиво, не как в лицедействе. Мы развалились, как две свиные тушки на прилавке, и барахтались, мешая друг другу подняться, – от волнения, переполнявшего Амелию, ее речь стала быстрой, а окончания то и дело проглатывались. Она покраснела и перевела взгляд на окно.

Анастасия тихо рассмеялась, прикрыв лицо рукой, сделала глубокий вдох и спросила:

– А дальше что было? – Она едва сдерживала улыбку, отчего лицо приняло забавное выражение.

– Он встал первым и почтительно помог подняться мне, – вздохнула Амелия.

– И это все?

– Да, – разочарованно ответила та.

– А ты пригласила его на наш вечер или просто отобедать? – не унималась Ана.

– Шутишь, что ли? – возмутилась Амелия, надув губы. – Я удрала от него, как от прокаженного, так неловко мне было. – Она снова нахмурилась, о чем-то задумавшись, но вдруг, резко переменившись в лице, спросила с сияющей улыбкой: – Пойдем на ярмарку?

– Я не хочу.

– Ну пойде-ем, – протянула Амелия. – Ну пожа-алуйста!

Ане вспомнился прошлый год, когда на той же ярмарке на нее все глядели как на тень, внезапно обретшую тело. Иноземные торговцы вечно принимали ее за простолюдинку, укравшую господские одежды, – до того худая она была; местные кидали жалостливые взгляды; дети обходили стороной, делая вид, что не замечают ее. Однако Анастасия взглянула в полное мольбы лицо Амелии и не смогла отказать:

– Ладно. Только ненадолго.

Издав ликующий возглас, та понеслась собираться. Неторопливо, со всей присущей ей утонченностью урожденной княжны Ана последовала примеру подруги. Натянув верхние одежды, представлявшие собой помесь мужского кафтана и женской душегрейки, укутавшись в толстые платки, прихватив шерстяные варежки и дождавшись сопровождающего, они двинулись в самое сердце Дивельграда.

Солнце, скрывшееся от посторонних глаз за щедро набитыми снегом тучами, посылало скудные лучики света и тепла успевшим истосковаться по нему горожанам. Крупные хлопья снега застилали округу, создавали непроглядную стену в самом воздухе и заметали крыши торговых лавок столичной ярмарки.

Круглогодичные торги особенно оживлялись в период празднования Светлости, ведь именно тогда отовсюду прибывало множество торговцев. Ближайшим соседям было сподручнее по холоду привозить быстро портящиеся кушанья. Едущие же издалека начинали путь еще в посе́вце, до разгула жары, но прибывали в Дивельград в разгар просперирина и были полностью убеждены в том, что Персть есть не что иное, как одно из северных царств, где властвует вечная – как они зовут это время года – зима.

Местные жители, пребывая под особым впечатлением от вездесущего духа торжества, спешили раскошелиться и выложить половину накоплений за привозные травы, диковинные фрукты, странные, но весьма удобные одежды, самые невообразимые ткани, обычные и расшитые золотом и серебром ковры и бесчисленное множество иных товаров.

Ярмарка становилась настоящим сердцем увеселений, ведь сюда прибывали и прорицатели, и скоморохи, и даже Блуждающие со своими поразительными представлениями.

– Ты погляди! – Амелия указала на прилавок, ломящийся от сладостей.

Обведя глазами сласти, с которых торговец тщетно пытался смести снег, Анастасия взяла приглянувшиеся сахарные тростинки, а вот подруга набрала почти целую сумку; не стоило сомневаться, что уже к вечеру она опустеет.

– Мне надо отлучиться, – загадочно пробормотала Амелия, кидая выразительный взгляд на спутницу и посасывая сахарную тростинку.

– Куда? – с толикой опасения уточнила Анастасия.

– Ну… Мне надо… Я потом расскажу. – И подруга тут же исчезла в оживленной толпе.

Сопровожающий – извозчик Ладимир – устало поглядел ей вслед и покачал головой:

– Порой думается: славно было бы, срази ее хворь, а позже сам себя за такие мысли по плеши стучу…

В растерянности Анастасия осмотрелась вокруг и побрела куда глаза глядят, Ладимир отправился следом. Она проходила мимо бесконечных шатров и более скромных лавок, взгляд ее скользил по странного вида мясным заготовкам, колбасам, сменяемым золотыми украшениями да роскошными подушками и перинами – набитыми отборным гусиным пухом, как кричал торговец. Дольше всего она стояла подле грубо сколоченной сцены – сложно было оторваться от представления: ей понравились и бард, и пара девочек-хове́жа, поющих частушки, и седовласый сказитель с приятным голосом.

Наконец замерзшая Ана решила, что на сегодня хватит с нее развлечений, и, дав знак Ладимиру, поспешила к трапезной – привычному месту встречи подруг, если те вдруг потеряют друг друга в городе.