Глава 3 – Тело

Сначала я решила, что это просто нервы.

Обычный сбой. Ничего особенного.

Боль в животе давно стала частью моего фона – как непогода, как пробки по утрам, как бессмысленные звонки от банков. Я с ней жила. Свыклась. Смирилась.

Где-то с двадцати трёх она стала моим постоянным спутником. Незаметным, но навязчивым.

Я перестала замечать, в какой именно день она появилась. Просто однажды поняла: она со мной. И, похоже, всерьёз и надолго.

Я даже придумала для неё имя – «Погода».

Смешно, да? Но тогда это помогало.

Но в ту ночь всё было иначе.

Совсем иначе.

Я проснулась от резкой, хищной боли, будто внутри меня кто-то проснулся раньше. Что-то сжало мои органы ледяными пальцами, скручивало, выворачивало, как будто пыталось пробраться наружу.

Я согнулась пополам прямо в постели.

Не кричала. Не звала. Просто прижала руки к животу и стала дышать.

Медленно. Медленно.

Как учили в каком-то видео о тревожных атаках.

Как учат женщин в роддоме.

Как дышат, когда очень страшно.

Но паника уже сидела рядом.

Склонив голову на бок, она наблюдала.

Не вмешивалась. Просто ждала, пока я сломаюсь.

Я ощутила слёзы. Не от боли – от стыда.

Боль была терпимой. Но стыд – нет.

Стыд за то, что я докатилась до такого. Что даже тело не выдерживает. Что даже оно протестует.

Я не пошла в больницу. Сначала.

Решила, что пройдёт.

Как и всегда.

Закуталась в плед, будто в броню.

Сжала в ладонях кружку горячего чая, как будто этот чай способен что-то исправить, что-то зашить, залатать.

Ладони дрожали. Я сделала вид, что от холода.

Я открыла чат с ним.

Там была моя жизнь.

Мой цикл: ожидание, надежда, восторг, молчание, тревога, игнор, обида, пустота.

Он приходил, когда чувствовал, что я начинаю подниматься.

Когда я делала первые шаги наружу – он тянул обратно.

Как якорь, привязанный к моим ребрам.

Через два дня, когда даже сильные обезболивающие стали бессильны, я сдалась.

Поехала в поликлинику.

Место, где пахло хлоркой, мылом, усталостью и безнадёжностью.

Взгляды людей в очереди были потухшими, как старые лампочки.

Каждый сидел со своей болью, и никому не было дела до чужой.

Меня приняла пожилая женщина. Врач. С прямым, пронзающим взглядом.

Она выслушала, не перебивая. Посмотрела. Потрогала. Вздохнула. И сказала:

– У вас тут не только живот болит, девушка. Тут всё вместе. Комплексно надо. И к психотерапевту – обязательно. Стресс он ведь не уходит. Он в тело уходит. А потом возвращается. Громко.

Я кивала. Делала вид, что понимаю, что согласна.

На самом деле – стыдилась.

В голове звучало: «Ты не больна. Ты просто слабая. Просто истеричка. Просто дура».

Но уже позже, на улице, когда я села на скамейку у аптеки с рецептом в руке, меня вдруг накрыло.

Не боль. Страх.

Не от боли – от понимания.

Если даже тело сдалось – значит, это правда.

Значит, всё, что я годами прятала за улыбками, подводкой и “ничего, справлюсь”, – всё это начало вылезать наружу.

Значит, все мои «прощу», «потерплю», «ну он же не со зла» – осели внутри.

Значит, то, что я не проживала, проживает меня.

Медленно. Бесшумно. Но точно.

Или я это увижу.

Или оно меня сожрёт.

В тот же вечер я записалась на терапию.

Руки дрожали.

Я чувствовала себя предателем.

Как будто предаю кого-то.

Наверное, ту версию себя, которая всегда справлялась.

Молчала. Терпела. Привыкала.

Ту, которая не жаловалась.

Ту, которой теперь уже нет.

Глава 4 – Первая сессия

Я пришла раньше.

Гораздо раньше, чем нужно было. Минут на двадцать, если не больше. Просто не могла больше сидеть дома, смотреть в экран телефона и слушать, как в животе тошнотворно тянет – не от боли, а от какого-то липкого страха, что опять ничего не изменится, что снова всё пойдёт по кругу, и я только зря раскроюсь перед чужим человеком, который, как и все, скажет: «Вам надо просто отдохнуть».

Я села в коридоре, где пахло… тихо. Это было странное, почти нереальное ощущение: тишина с запахом. Лёгкий, нейтральный, немного книжный, немного тёплый – как если бы взяли последние минуты школьного вечера, когда в классе никого, только свет из окна, и запечатали их в воздух.

Я сидела, прижав сумку к груди, и чувствовала, как у меня потеют ладони.

Хотя в помещении было прохладно, и батареи явно не справлялись.

Я смотрела на стеклянную дверь, за которой уже кто-то был. Слышался голос – спокойный, уверенный, почти певучий. Иногда прорывался лёгкий смех – не громкий, но очень живой.

Я слушала и вдруг подумала: а если у меня не получится?

Если я сяду в это кресло и не смогу выдавить из себя ни слова?

Если я начну говорить и сама испугаюсь того, что внутри?

Если всё, что я так тщательно держала на замке, прорвётся наружу, и окажется не «историей про сложный период», а просто чем-то страшным, рваным, непростительным?

Мои пальцы скользнули по экрану телефона. Я разблокировала его и снова – уже в сотый раз за день – открыла тот самый чат.

Тот, где всё – от начала до конца.

Где я – вся: в смайликах, в вопросах без ответов, в тишине, в жалких попытках быть интересной, нужной, важной.

Там был весь мой цикл.

Ожидание. Восторг. Молчание. Разочарование. Пустота.

И снова – крошечный сигнал, сообщение, которое всё переворачивает.

Слово. Одно.

И я снова – на крючке.

Он знал, когда вернуться.

Всегда чувствовал, когда я начинаю выдыхаться.

Когда мне почти удаётся отпустить.

На двери висела табличка.

«Наталья Леонидовна Кривцова. Психотерапевт. Поддержка. Без осуждения. Только правда.»

«Только правда».

Именно это выбило из-под ног почву.

Не сам визит. Не то, что я сижу здесь и собираюсь довериться.

А слово «правда».

Потому что с ней у меня не сложилось.

Я научилась жить в удобстве. В социальных улыбках. В «всё нормально, спасибо».

Правда пугала. Правда была чем-то… слишком живым.

Когда дверь открылась, я рефлекторно напряглась – хотела встать, сказать, что ошиблась, что меня не будет.

Но она вышла сама – женщина лет сорока, может, чуть больше, в мягком вязаном кардигане, с тёплым взглядом, немного уставшими, но внимательными глазами и тем лицом, на котором сразу читается одно: ты здесь не для отчёта.

– Лера? – сказала она.

Я кивнула.

– Проходите.

Я вошла.

Кабинет был… не как кабинет.

Больше похож на уголок чьего-то очень уютного мира.

Кресло с подушкой, другой – с пледом, лампа с тёплым светом, полки с книгами, зелёное растение в углу, картины на стенах – не банальные постеры, а акварель, будто рисованная от души.

На подоконнике стоял стакан с заваренным чаем, пахло чем-то травяным, возможно, мятой.

И – ни одного намёка на больницу, на формальность.

Всё как будто шептало: «тебе можно быть живой. можно быть уставшей. можно быть собой».

Я села. Прямо.

Подбородок – выше. Спина – идеально ровная.

Как перед важным собеседованием.

Словно, если не покажу себя в лучшем свете, – не возьмут.

А если покажу слабость – осудят.

Но Наталья Леонидовна просто села напротив. Улыбнулась немного.

– Расскажите, что вас привело?

Я растерялась.

Ожидала, что будет что-то формальное – фамилия, возраст, анамнез.