Полный ненависти взгляд

Я осторожно взяла таблетку в руку, ощущая, как тепло воспоминания продолжает согревать меня, несмотря на холод и боль.

Я напряглась, пытаясь вспомнить, что еще происходило в тот момент. Но кроме того, как мы с Ланой бесились под громкую музыку, и мелькающих ярких огней в какой-то комнате, больше ничего не всплывало в памяти. Все выглядело, как отрывок старой пленки в голове: было четкое начало и резкий конец фрагмента, а между ними – пустота.

– И чего смотришь? – нервно бросила Вероника, сверкая глазами. – Пей свое лекарство и ложись спать!

Я не имела ни малейшего желания вступать в конфликт. Быстро выпила таблетку и тихо извинилась перед медицинской сестрой за то, что потревожила ее. Однако, несмотря на мои извинения, я поймала ее острый, полный ненависти взгляд. Почему она так смотрит на меня? Вроде бы я ничего не успела сделать ей плохого. Или все-таки успела?

То, что я услышала дальше, полностью выбило меня из колеи и повергло в шок.

– Возятся тут с мажорками, – пробормотала она сквозь зубы, не удосужившись даже скрыть свое раздражение. – Особые условия им обеспечивай, отдельную палату подавай! Особый уход! А нормальные люди по восемь человек в палате лежат! Савелий Аркадьевич, добрая душа… А меня всегда бесили такие, как ты! Думаете, раз деньги есть, значит все вам можно! Своими бы руками тебя прибила бы, да мараться не хочу.

Ее слова обрушились на меня, словно ледяной душ. Я остолбенела. Словно кто-то вдруг снял маску с привычного мира и показал мне, что за ним скрывается настоящая злоба и зависть. Почему она так ко мне относится? Я ведь даже не знаю, кто я на самом деле, а она уже судит меня за то, кем, по ее мнению, я являюсь.

Я не нашла ни одного слова, ни одного аргумента, чтобы возразить Веронике. Все, что она сказала, ударило меня так резко и глубоко, что я просто остолбенела. Она уже вышла за дверь, а я лежала, не в силах пошевелиться. Глаза сами собой закрылись от усталости, но покоя мне это не принесло.

Передо мной возникло огромное поле с высоким забором, за который я не могла попасть. Я была одна, совершенно одна. Мокрый снег валил с неба, покрывая мои волосы, обжигая кожу ледяным холодом. Капли стекали по щекам, оставляя за собой ощущение пустоты. Вдалеке я услышала голос, мягкий, теплый, полный любви.

– Доченька, почему ты забыла нас? – голос был спокойным, но полным печали. Я не видела лицо женщины, потому что забор был таким высоким, что закрывал ее полностью. Но я знала, что она стоит там, прямо за ним, и если бы я только смогла, я бы увидела ее. Мне казалось, что нужно сделать что-то важное, чтобы попасть к ней.

– Мама? – сначала тихо прошептала я, но затем крик прорвался наружу. – Мама! Я здесь! Мамочка! Я не забыла тебя! Я помню! Где ты, мама?!

Мои крики разрывали тишину поля, но ответа не было. Только мокрый снег продолжал падать на мои плечи, словно утешая меня своим холодом.

Внезапно трава вокруг меня загорелась, и я почувствовала, как дыхание становится затрудненным. Жар обжигал кожу, но я не паниковала.

«Ну, вот и все, это конец», – подумала я, удивляясь, насколько спокойно восприняла эту мысль. Наверное, я просто устала – устала от всего, что со мной происходило. За густой пеленой дыма я вдруг заметила силуэт. Это была мама. Она стояла неподвижно, не пытаясь спастись. Забор, который раньше разделял нас, исчез, но ее лицо по-прежнему было скрыто. Мама была вся охвачена огнем. Я могла видеть только ее глаза.

Я не могла оторвать взгляд от ее горящего силуэта. Она смотрела на меня, и в ее глазах читалась бесконечная грусть. Молчание, такое глубокое и тяжелое, разлилось между нами, словно она хотела что-то сказать, но так и не смогла. Я тянула руки к ней, но каждый шаг был словно в вакууме, словно этот огонь и дым отрезали меня от мира. Я хотела что-то сделать, подбежать к ней, но не могла.

И вдруг меня кто-то сильной рукой выдернул из этого огненного кошмара. Резкая смена картины – и я снова оказалась в больничной палате.

– Алиса, очнись! Алиса! – голос Савелия Аркадьевича прорвался сквозь шум в моей голове. – Уфф… Ну и напугала же ты меня!

– Что со мной, доктор? – прошептала я, чувствуя, как дрожь пробегает по телу.

– Горишь вся, – отозвался он, вздохнув с облегчением. – Вроде на поправку шла, а теперь… Похоже на шок, но вот что его спровоцировало – не пойму. Давай, рассказывай.

Я замерла. Стоит ли говорить ему о том, что случилось с Вероникой? Эти ее резкие слова, полные ненависти… Савелий Аркадьевич, заметив мое замешательство, понял его по-своему.

– Вспомнила что-то и не хочешь рассказывать? Есть, что скрывать от меня? Как хочешь. Там за дверью следователь уже два часа топчется. Удачи.

– Доктор, подождите… – я остановила его голосом, полным тревоги. – Я не вспомнила ничего. Просто ночью…

– Что ночью? Договаривай, раз начала, – его взгляд стал еще более внимательным, он явно пытался понять, что же со мной произошло.

Я не знала, что ответить. Что сказать о видении? Образ мамы, огонь, странная встреча… Все это казалось нереальным, но настолько ярким, что я даже не могла уловить, где кончается сон и начинается реальность.

Я глубоко выдохнула и, чувствуя, что это необходимо, рассказала Савелию Аркадьевичу все, как было: как проснулась от головной боли, как звала медсестру, как просила таблетку… И как она назвала меня мажоркой. Я ничего не утаила, хотя где-то внутри меня мучило чувство вины. С одной стороны, я ощутила облегчение, выговорившись. С другой стороны, я ненавидела себя за то, что жалуюсь на женщину, у которой, возможно, был веский повод ненавидеть таких, как я. Меня, как избалованную девушку, какой она меня считала.

Доктор нахмурился. Я заметила, как его рука сжалась в кулак, костяшки побелели.

– Ай да Вероника… Я ей сейчас устрою… – в его голосе слышался сдержанный гнев.

– Савелий Аркадьевич, не нужно, – попыталась я успокоить его. – Я в порядке. А что касается нее… Пусть Бог ей судья. Возможно, у нее есть право обижаться на таких, как я… Ведь меня действительно держат в платной палате? Кто-то платит за меня?

Он посмотрел на меня внимательно, словно взвешивая, стоит ли говорить правду.

– Да, – подтвердил он. – Мне звонили и попросили перевести тебя в платную палату. Деньги на твой уход были перечислены. Все анонимно. Но я подозреваю, что это сделали твои близкие.

– Но почему тогда они ко мне не приехали? – удивилась я, чувствуя нарастающее беспокойство. Хотелось уже узнать больше, чем те разрозненные кусочки воспоминаний, которые я смогла вспомнить.

– Не знаю, – честно ответил он, развел руками. – В любом случае, я поговорю с Вероникой. Она больше не посмеет с тобой разговаривать в подобном тоне.

– Может, лучше не стоит? – спросила я, не желая, чтобы конфликт разрастался.

– Медики клятву Гиппократа дают. И каждый ее должен чтить. Я обязательно напомню Веронике, что это ее долг. Но ты скажи мне лучше: готова ли ты общаться с полицией?

Я вздохнула. Сказать "нет" я не могла. Рано или поздно придется рассказать все, что знаю.

– Готова. Когда-нибудь это все равно нужно сделать. Зовите.

Савелий Аркадьевич коротко кивнул и вышел за дверь. Я слышала, как он коротко давал наставления следователю о том, что мне нельзя слишком много говорить и волноваться. Почти сразу в палату зашел крепкий мужчина лет сорока в штатском. Его маленькие, поросячьи глаза выглядели неестественно на фоне правильных черт лица, что придавало ему странный и неуютный вид.

– Капитан Гаврилов, – представился он, протягивая удостоверение. Я едва успела взглянуть на него, прежде чем он убрал его обратно. – Рассказывайте.

– Что рассказывать? – спросила я, немного растерявшись.

– Расскажите, что помните. Фамилия, имя, отчество?

– Меня зовут Алиса. Но я помню только последние несколько дней. Все остальное… пустота.

Я узнала его по шагам

Я начала рассказывать обо всем, что происходило со мной за последнее время: о том, как очнулась в подвале, о трупах в мешках, о похитителях, странной записке, о Потапыче и Тихоне, о «скорой» и о дороге в больницу. Капитан молча слушал, записывая мой рассказ на диктофон, параллельно делая пометки в своем блокноте.

– Ваши похитители как-то называли друг друга? – спросил он, не поднимая глаз от своих заметок.

– Только двоих. Одного звали Серый, второго – Герман. Серый помог мне сбежать.

– Откуда такая уверенность? Вы ведь говорите, что не видели его лица.

– Я узнала его по шагам. Уверена, что это был он.

Капитан Гаврилов хмыкнул, не выражая особого удовлетворения.

– Шаги к делу не пришьешь. Ладно. Пока остаетесь здесь. У дверей будет охрана. Вам ничего не угрожает. Ваш отец скоро приедет на опознание. По фотографиям вы очень похожи на его пропавшую дочь.

– Когда? – спросила я с нетерпением.

– Мне сообщили, что у него серьезные проблемы со здоровьем. И что-то случилось, что он не может приехать, хотя, дистанционно он уже подтвердил вашу личность, так что, сомнений нет, что вы его дочь. Собственно, отсюда и усиленная охрана.

Капитан уже собирался уйти, когда я, мучимая вопросами после разговора с Вероникой, остановила его:

– Капитан… Почему меня называют мажоркой? Кто мой отец?

Он на мгновение замер, потом пожал плечами:

– Ну что ж, расскажу. Это не тайна. Лазарев Феликс, владелец крупной корпорации. Владеет несколькими нефтяными вышками и является крупным инвестором в… – он замялся, – в ряде важных государственных проектов. Если вы действительно его дочь, то ваше настоящее имя – Лазарева Дарья Феликсовна. Вот так. Значит, никакая вы не Алиса.

Я невольно открыла рот от удивления.

– Нифига себе… – пробормотала я, чувствуя, как мир вокруг меня начинает вращаться. – Я вообще ничего такого не помню…

– Не переживайте, завтра пришлю нашего психолога. Он вам поможет. Пусть покопается в ваших мозгах. Надеюсь, вы не против?

– Нет, я только «за». Присылайте, – машинально ответила я.

Когда капитан ушел, я осталась одна, погруженная в вихрь мыслей. Лазарева Дарья Феликсовна? Дочь миллиардера? Все это не укладывалось в голове. Пластическая операция, шрамы на теле, белое пятно в памяти, жуткий образ матери в огне, Лана, которую бил мужчина, слова Вероники, капитана Гаврилова… Все это сливалось в хаотичный клубок мыслей, в котором я не могла найти никакого порядка.

"О, блин… За что мне все это?" – мелькнуло в голове, и я закрыла глаза, стараясь хоть как-то остановить хаос, в который погружалась моя жизнь

Через час я услышала, как за дверью раздалась привычная ругань. Это был мой врач – эмоциональный, как всегда. Я невольно улыбнулась. Савелий Аркадьевич снова выяснял отношения с кем-то. Интересно, кто на этот раз попал под его горячую руку?

Оказалось, что ко мне пытались пробиться какие-то визитеры. Целая делегация. Доктор категорически не пускал их, объясняя, что мое состояние критическое, что я только что пережила сложную операцию и что мне нельзя волноваться. Один из мужчин настаивал, утверждая, что он представитель моей семьи и имеет приказ транспортировать Лазареву Дарью в частную клинику.

Я не знала, что думать. Хотела ли я уехать отсюда? Пока что – нет. Мне нужно было собрать все разрозненные кусочки воспоминаний, чтобы вернуть себя. Здесь, несмотря на боль и странности, я чувствовала себя относительно безопасно. Идея переезда в новую клинику пугала меня. К счастью, доктор не сдался и не позволил меня забрать.

Когда он вошел в палату, я почувствовала облегчение.

– Представитель твоего отца, некий Денис Гаврилович, атакует нас. Он настаивает, чтобы тебя немедленно перевезли в другую клинику, мол, у нас тут бомжатник, – недовольно пробормотал врач, опускаясь на стул у моей кровати.

– Простите меня… – я замялась, не зная, как себя вести. – Я не помню ни Дениса Гавриловича, ни отца. Но мне стыдно за их слова. Вы спасли мне жизнь, а они так говорят о вашей клинике… Для меня это самая лучшая больница!

Я тепло улыбнулась. Для меня важно было не столько то, где я нахожусь, сколько с кем. Даже в самой дорогой клинике врачи могут быть равнодушными. А тут я видела, как за меня борются. И я чувствовала благодарность.

К вечеру я попыталась встать, но врач сразу же пресек мои попытки.

– Только лежачий режим! – категорично сказал он, подняв брови.

– Но я уже чувствую себя гораздо лучше, – возразила я, не желая оставаться прикованной к кровати.

– Ты можешь так думать, но я врач, и если скажу, что нужно лежать, значит лежать! Поспешишь – и получишь осложнения: кровотечение, головокружение, отеки. Хочешь в еще худшее состояние? Не думаю.

Я поняла, что спорить с ним бессмысленно. Постельный режим так постельный режим. Умом я понимала его доводы: все-таки тело еще слишком ослаблено после операции.

Чуть позже в палате появилась сиделка. Ей было около сорока, приятная женщина: короткие каштановые волосы, нежная кожа, а мягкий взгляд зеленых глаз сразу внушал доверие. Она принесла с собой дорогой графический планшет для рисования. Его экран был гладким, слегка блестящим, а корпус из матового металла приятно холодил руки. Это было устройство явно не из дешевых – высокая точность передачи линий и цвета, тонкая настройка для работы.

Ко всему этому была прикреплена записка.

Твой, Феликс.»«Даша, я очень рад, что ты нашлась! Поверь, твоих похитителей уже ищут. Скоро ты будешь дома, а пока постарайся восстановить силы. У Авелины можешь заказывать все, что тебе нужно, она будет распоряжаться и доставлять тебе продукты.

Я взяла записку в руки и прочитала ее еще раз. «Твой, Феликс»? Если он мой отец, почему он не написал «твой папа»? Меня это сбивало с толку. Что за чертовщина здесь происходит?

Как только мои пальцы коснулись планшета и я начала рисовать, волна воспоминаний обрушилась на меня. Странное чувство захватило меня – я прекрасно рисую, но как же я могла это забыть? Линии, плавно переходящие в образы, возникали с такой легкостью, как будто я всегда это делала. Странно… как можно было потерять что-то, что было неотъемлемой частью меня? Ощущение было будто я вернулась домой после долгого отсутствия. Меня поразила простота и естественность, с которой стилус вел линии по экрану, превращая их в образы, и это чувство было почти пугающим. Я не могла понять, как так вышло, что такой важный кусок моей жизни выпал из памяти. Это словно проснуться и обнаружить, что ты забыл, как дышать.