2

Сытый желудок, гудящая голова, исцарапанные спины – список можно было продолжать долго; эти атрибуты были чуть ли не обязательны в целом контексте философии ее Списка. Аннета, потягиваясь, радовалась тем новым туманным утром – герой же любовник прошлой ночи, сэр Николас Тридцать Седьмой, мирно посапывал рядом, даже не подозревая, что о нем забыли в тот же миг, как бедра девушки обагрились его жизненным соком.

Головокружение и падение в вечность давно стали чем – то забытым, атавизмом бессонной ночи, бравшие начало свое в далеком и туманном прошлом, что еще пару часов назад были самым, что ни на есть, настоящим. Аннета смутно понимала это – как понимала и тяжесть последствий для бледных безбородых юношей и семейных мужчин, решивших угостить или же подвезти загадочную незнакомку в роковой для них самих же вечер. Она понимала, что шантаж был глупостью – тогда как глупость была спасением. В своей новой жизни она непроизвольно разыгрывала высококлассные трагикомедии в чисто английском стиле, опираясь, если даже и не на Ибсена (настоящего англичанина, куда уж), то уж на Стриндберга точно. Разумеется, она понимала, что в конечном итоге ей не понадобятся ни деньги этих людей, ни их забота и внимание; но та утраченная надежда, те разбитые сердца и проклятия вослед – вот ради чего стоило одевать юбочки подлиннее, заводя их в тупик своей ложной непорочностью.

Вершиной айсберга было удовольствие. Само по себе оно, длившееся мгновение, было песчинкой в океане удовлетворения своей новой, свободной и безрассудной жизни – не оно влекло нашу героиню, что бы она себе там не врала. Наслаждением же настоящим и полным было видеть в их глазах боль и разочарование, тоску и… любовь? Эмоции, чувства; неважно. После той, прошлой жизни она хотела быть нужной, необходимой. И она была – играя с другими, дергая за оголенные нервы их прорвавшихся, постаревших душ. Что греха таить – Аннета любила себя за это больше всего другого вместе взятого. Она разбивала чужие жизни, иногда даже не успев позавтракать. Она улыбалась и лгала. Плакала от счастья, имитируя оргазм. Бросала их, не оправдывая ожиданий – смотрела, как они будут себя вести. Если они, жалкие, умоляли – она улыбалась своей полуулыбкой и уходила, не захлопнув на прощание дверь. Если же хмурились и бранились – то она обязательно оставалась еще на какое – то время, продолжая изучать несчастную жертву. Со временем она находила то место, куда посильнее можно ткнуть; правда ли или нет – но Аннета Боунс никогда не знала поражений; уходила она улыбаясь и посмеиваясь, ощущая себя настоящей женщиной.

Расчет и время – вот то, чего у нее было навалом. Удивительно, как в свои девятнадцать она так ловко знала смысл этих непростых понятий; интуитивно, но она знала, как ей поступить.

Она давала слабым время на размышления. Неделю или две, чтобы они уже начинали ее забывать. После – она всегда возвращалась, рыдая и ползая по полу, умоляя простить ее. Один, два, три секса – и она разбивала сердца с новой силой, перекладывая проблему со своих плеч. Никаких сантиментов. Никакой романтики. Холодный расчет и желание мстить каждому, кто осмелился носить между ног краеугольный камень глупости рода человеческого.

Все дело было в нем одном. Но об этом, разумеется, позже – кто же, мои дорогие читатели, открывает все карты сразу?

– ….Эй, доброе утро. – шепчет Ник, приподнимаясь на локте. – Знаешь, я давно так не высыпался. Я ничего не…

Аннета снова потянулась и перебила:

– Ничего. Все в порядке. – в театральном жесте закрыла руками лицо. – я такая дура, Боже!

– Разве это имеет смысл? – просто спросил Ник, придвинувшись ближе. Он накручивал ее прядь себе на палец, пока говорил. – Вчера тебе просто было плохо. Да, так бывает! Послушай, правда, это все так безумно, но мне кажется, что…

Аннета жутко не хотела этих разговоров. Еле заметно она надавила ладонями на свои глаза; умение, приобретенное ей в начале своей так называемой карьеры. Глаза от этого краснеют и слегка припухают – если правильно надавить. Прокашляйся и начни говорить тихо – и большая часть мужчин взволнуются, увидев, как тебе стало грустно.

– Может… просто позавтракаем, Ник? – еле слышно спросила она, заглянув в его карие своими холодными синими. – К черту его. Есть хочу…

Он напрягся увидев глаза; улыбнулся, услышав про еду. Поцеловав ее в макушку, приказал оставаться в кровати – сказал, что ему не впервой готовить самому. Аннета была только рада – она чертовски не любила готовить; ела что попало и где попало. Это, однако, ничуть не мешало ей наслаждаться такими вот утрами – когда довольно симпатичный парень чуть ли не пулей мчится на кухню ради тебя одной.

Глупцы, ха! Воображают, что виноваты и пытаются загладить вину, нанесенные спасением от одиночества. Нет, конечно же никакого парня прошлой ночью не было, приключение с Тридцать Седьмым прошло великолепно, да и Ник был не похож на трясущегося от переполнявших его эмоций юнца; однако что – то в его душе все же было. Что – то светлое – он не хотел нанести раны, скорее переключить внимание было его первой целью; однако банальная доброта не являлась помехой для Списка. Она уничтожит и его, как делала с другими и раньше. Он – идиот, готовящий ей завтрак; он – палач, вытачивающий по своей шее топор.

Оторвав голову от подушки, она села. Привстала, одернула занавеску. Свет проник в комнату, серый, слепящий. Попятившись, наступила на что – то и вскрикнула. Услышала топот ног.

– Ай, черт, Аннета! – вскричал Ник, голый, в одном фартуке. С сожалением сказал. – я не привык к гостям, да и вчера, как понимаешь…

– Но ключ – то можно было поднять! – с досадой бросила она. – Там что… – начала она, показав рукой на дверь, ведущую в кухню. Ник, улыбнувшись и пожав плечами, испарился в направлении кухни, где вовсю подгорал омлет.

Наскоро приняв душ и одевшись, она вышла на кухню, где задумчивая позиция Списка пила остывший кофе.

– Я его спас! – с гордостью улыбнулся Ник. – Но он уже остыл… долго ты.

– Надо было подумать. Извини.

– За омлет? Брось ты. Хочешь, у меня еще остались…

– Да я не об этом. – Увидев обеспокоенное лицо Ника, Аннета чуть не прыснула ему прямо в лицо. Сделав многозначительную паузу и вдоволь посмеявшись про себя, продолжила. – Знаешь, о чем.

– Всегда можно забыть! Понимаешь, если…

– Не получится. Вернусь к нему! Точно вернусь. – с убийственной горечью чуть не прошептала она, смотря в пол.

– А мне что прикажешь?

– Жить? Знаешь, Ник… а, не уверена, что это стоит говорить. Точно, не стоит. Пойду я. – и Аннета Боунс начала вставать.

Ник вскочил, прижав ее к себе. Сказал:

– Ты же не хочешь? Туда, к нему?

– Нет, хочу здесь, но… – Аннета изобразила муку на лице, потом сомнение. С первым объясняться было еще довольно трудно, да даже с пятым, но с тридцать седьмым? Аннета могла разыгрывать постановки, даже не зная запланированных сценариев. – Забудь! – чуть ли не прокричала она и попыталась вырваться.

Она знала, что за этим последует. Это всегда следует за попыткой побега – мнимой и жестокой по отношению к хозяину замка; хотя дракон или же злодей из Ника такой же, как и из нее – принцесса.

Конечно же, она отдалась ему прямо на полу кухни. Ужасном полу, между прочим; пол этот заслуживает описания в первую очередь – даже Ник не так уж и важен, как то, что представляла собой его квартира. Светло – серые обои были еще чем – то привычным, но вот остальное… казалось, будто бы в его квартире жил сумасшедший дизайнер, решивший создать самое ничтожно удивительное из своих творений – а потому не щадящий цветов и расстановок внутри. Кислотного цвета картины в двух из трех комнат квартиры, выкрашенный ярким, кроваво – красным пол, неряшливо расставленные шкафы и полочки, от которых благородную английскую леди стошнило бы прямо на месте. «Но если бы и вправду стошнило, то хуже бы уже не стало», – рассуждала про себя Аннета, пока Ник елозил ею прямо по этому красному полу; оголенную спину, к счастью, от порочных соприкосновений защищал ковер. «Будто бы на скотобойню попала», – с отвращением думала она, переводя взгляд с пола на стены кухни. Она отдавалась просто, охая и ахая, не закрывая глаз – и если бы Ник встретился с ее заинтересованным взглядом чуть раньше, то и развязка у этого удивительного знакомства была бы совсем иной.

Сам Ник, к слову, был человеком не особенно – то и красивым. Он был долговязым и имел то удивительно не запоминающееся лицо, которым наверняка обладают все те, кто стоит в списках шлюх под номером 37. Вытянутое на английский манер, с примесью чего – то лошадиного и рыжеватого – хотя волосы его были черны словно смоль, лицо все равно оставалось лицом рыжего человека. Нет, Аннета была толерантна, и даже чересчур – с удовольствием бы подружилась с негром, предпочитающим мужчин вместо женщин, если бы только такая возможность представилась; такие, правда, словно почуяв, обходили ее стороной. Аннета еще не понимала его душевных качеств – однако ей думалось, что он вряд ли ее удивит; все они на один неинтересный манер, как бы смешно это ни звучало бы.

Они лежали недвижимо, не накрываясь. Чутье подсказывало ей, что необходимо всхлипывать – да, иначе он просто не поверит; услышав эти душераздирающие звуки, он не удивился тому, что девушка повернулась к нему спиной. Он размышлял, что же ему делать дальше – она же беззвучно смеялась, отчетливо представляя его глупое выражение лица. Он сомневался, взвешивая все за и против; наконец решился. День уже почти разошелся, когда в холодной кухне Ник спросил, смотря в потолок:

– Быть может, ты останешься? На время. Я не богат, но какие – то сбережения у меня все же есть. Пока могли бы жить вместе, пока ты не подыщешь…

Аннета крутанулась на локте и чуть ли не с яростью (а она имитировала это лучше прочего) зашипела. Но он настаивал слишком горячо. И она, конечно же, поддалась – не сразу, изобразив сомнение и смятение на своем прекрасном лице. Он был даже счастлив – как же, такая здравая мысль пришла в его голову! Он – то, глупый, и не подозревал, что не его идея возникла среди путаницы беспорядочных мыслей. Она надавила на жалость и слабость, лишь она, только появившись, спутала все разложенные по стопкам карты; это ли не комедия – наблюдать, как человек начинает верить в то, что родилось в стенках другого разума?

В любом случае, он был горд за себя – ни дать ни взять ощущал себя спасителем, а ее принимал за обязанную ему жертву. Или попросту влюбился – кто их, мужчин, разберет? В любом случае, они прожили почти две счастливые недели, деля скромные обеды и жаркие ночи. Сладкими были те дни, пока он не очнулся от этого странного сна.