УДК 929Волькенштейн Л.Ф.

ББК 63.3(2)53-2

В71

Серия выходит под редакцией А. И. Рейтблата Подготовка текста, предисловие, комментарии и аннотированный указатель имен Н. А. Пашкеевой; послесловие П. Волькенштейна

Л. Ф. Волькенштейн

Воспоминания провинциального адвоката / Лев Филиппович Волькенштейн. – М.: Новое литературное обозрение, 2025. – (Серия «Россия в мемуарах»).

Лев Филиппович Волькенштейн (1857–1935) – ростовский адвокат в конце XIX – начале XX вв., получивший образование сначала в Таганрогской гимназии (где учился вместе с А. П. Чеховым), а затем на юридическом факультете Петербургского университета. Иронично определяя себя как «провинциала», мемуарист подробно описывает быт и судебную практику в Ростове того времени, уделяя особое внимание колоритным уголовным и гражданским делам, которые он вел. Важное место в его воспоминаниях занимает проблема еврейской идентичности. Мемуары повествуют о событиях революции 1917 года и Гражданской войны, а также о пребывании автора в Кисловодске в 1918 году, когда город занимали то красные, то белые. В 1921 году Л. Ф. Волькенштейн бежал из Советской России, его воспоминания кратко описывают опыт жизни в эмиграции. В приложении публикуются воспоминания Л. Ф. Волькенштейна об А. П. Чехове и его письма, адресованные писателю.

В оформлении обложки использованы фотографии из семейного архива наследников Л. Ф. Волькенштейна и фрагмент открытки с фотографией Ростовского окружного суда. Нач. XX в. Архив ДГПБ.

ISBN 978-5-4448-2897-7

© Л. Ф. Волькенштейн, наследники, 2025

© Н. А. Пашкеева, состав, предисловие, комментарии, 2025

© П. Волькенштейн, послесловие, 2025

© Ю. Васильков, дизайн обложки, 2025

© OOO «Новое литературное обозрение», 2025

«Провинциальнейший русский адвокат» еврейского происхождения в зеркале своих воспоминаний: терапия памятью в эмиграции

Одним сентябрьским днем 1927 г. адвокат Лев Филиппович Волькенштейн (1857–1935), при рождении Ицко Лейб, сын Говшие Фалика Хаимовича из Бердичева, открыл линованную тетрадь небольшого формата, чтобы «кое-что записать» в ней – так, заметки о прожитой жизни без претензии на изысканную художественную форму. В тот день, 16 сентября 1927 г., ему исполнилось 70 лет – возраст, который казался ему тем рубежом, после которого следует завершение жизненного пути человека.

Уже шесть лет Л. Ф. Волькенштейн жил в вынужденной эмиграции во Франции. Летом 1921 г. без лишней огласки он вместе с супругой Софьей Ефремовной (1863–1940) навсегда покинул Ростов-на-Дону – город, в котором прожил более тридцати пяти лет. Ростов входил в состав области Войска Донского, где офицерами Русской императорской армии и атаманами казаков были сформированы первые военные части Белого движения, а именно Добровольческая, а затем Донская армия, в 1919 г. вошедшая в состав Вооруженных сил Юга России (ВСЮР) под командованием А. И. Деникина. Зимой 1920 г. Ростов-на-Дону был окончательно занят отрядами Красной армии. Уцелевшие корпуса ВСЮР отступили и были эвакуированы.

Волькенштейн принял решение об эмиграции, наблюдая деградацию и исчезновение прежних институций, законов и норм и работу новых органов юстиции по принципу революционной законности. Решающим фактором стали слухи о расследовании, начатом против него Донской чрезвычайной комиссией по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией из‑за того, что его сын Юрий (1892–1963) воевал на стороне Добровольческой армии. Юрий и его сестры Ольга (1887–1950), Алиса (1890 – ?) и Евгения (1896–1950) уже покинули Россию. В июле 1921 г. Лев и Софья Волькенштейн переправились с помощью контрабандистов через реку Горынь, приток Припяти. По договору, подписанному в апреле 1920 г. между Польшей и Украинской народной республикой, эта река определяла границу, западнее которой начинались польские земли. Несколько месяцев Лев и Софья Волькенштейн провели в Лондоне у дочери Евгении и ее мужа, представителя крупной чайной торговли Ильи Высоцкого. В 1922 г. они перебрались в Берлин, где на тот момент проживало немало выходцев из России¹. Советско-германский Раппальский договор 1922 г. восстановил дипломатические и торговые отношения между РСФСР и Веймарской республикой. Эмигранты и беженцы из бывшей Российской империи соседствовали в Берлине с советскими официальными представителями и торговыми агентами. В 1923 г. из‑за экономического кризиса в Германии эмигранты стали переселяться дальше на Запад, в Чехословакию и во Францию². Супруги Волькенштейн обосновались под Парижем, в городе Нейи-сюр-Сен (Neuilly-sur-Seine). Во Францию также перебрались их дети.

Л. Ф. Волькенштейн писал свои воспоминания на протяжении четырех лет. Четыре рукописные тетради воспоминаний составляют в общей сложности около 900 листов. В полном составе они публикуются впервые. В мае 1936 г., через год после смерти Волькенштейна, парижский журнал «Иллюстрированная Россия» напечатал небольшой отрывок из первой тетради о событиях периода с осени 1917 г. до осени 1918 г., когда Волькенштейн жил в Кисловодске и был председателем Кисловодской городской думы³. Волькенштейн был членом редакции. Двумя годами ранее в тематическом номере этого же журнала в память 30-летия со дня смерти А. П. Чехова были опубликованы воспоминания Волькенштейна о его контактах с Чеховым, о Таганрогской гимназии, где они учились в 1870‑е гг., и о судьбах некоторых гимназистов⁴.

Мемуары Л. Ф. Волькенштейна – это дневник памяти, воспоминания о потрясших автора событиях революции 1917 г. и Гражданской войны. Вопреки заявлению об отсутствии претензий на литературность, автор работает над стилем, делает подчеркивания, чтобы акцентировать сказанное, или зачеркивает слова и целые фразы, иногда столь тщательно, что написанное невозможно разобрать и потому нельзя понять, почему фраза была вымарана. Память – его главный ключ к собственному прошлому. Документов, накопленных за годы адвокатской практики, у него под рукой не было. Личные архивы адвоката дважды погибли. Первый раз – в октябре 1905 г., во время еврейского погрома в Ростове-на-Дону, когда дом Волькенштейна, находившийся по адресу Старопочтовая улица (ныне Станиславского), 94, был разграблен и сожжен. Второй раз – в конце 1920 г., когда семья Волькенштейн была изгнана из своего дома поселившимися в нем сотрудниками Донской ЧК.

В первой тетради воспоминаний автор кратко обозначает канву истории своей семьи и чуть подробнее повествует о вхождении в профессию адвоката в статусе помощника присяжного поверенного в Ростове-на-Дону, где он поселился летом 1883 г. по окончании юридического факультета Санкт-Петербургского университета. Однако большая часть первой тетради касается именно революции 1917 г. и Гражданской войны, которые привели к эмиграции. Главы второй и третьей тетрадей включают различные истории из адвокатской деятельности Л. Ф. Волькенштейна и жизни ростовского общества конца XIX и начала XX в. Не следуя строгой хронологической последовательности, автор вспоминает о судебных процессах по гражданским и уголовным делам, в которых он выступал адвокатом, а также о деятелях судебной системы и адвокатуры, торговли, промышленности, банковской и финансовой сфер и муниципального управления Ростова-на-Дону, который в конце XIX в. представлял собой динамично развивающийся город. Четвертая тетрадь начинается с попыток Волькенштейна найти себе дело в Берлине в 1922 г. и быстро обрывается. Эмиграция не вошла в число тех периодов жизни, которые вызывали у него интерес. Привычные опоры и жизненные смыслы остались в доэмигрантском прошлом. Волькенштейн порой обращает свое повествование к детям и внукам, одновременно сокрушаясь, что те уже слабо владеют русским языком и, вероятно, не смогут прочесть его воспоминания в подлиннике. Работа над воспоминаниями становится своего рода терапией – способом справиться с чувством бессилия и бесполезности жизни, которое он испытывает в эмиграции. Погружаясь в прошлое, автор вновь нащупывает утраченные ориентиры, восстанавливая в памяти уже частично стертые временем события, даты и имена из более чем тридцатипятилетней адвокатской практики.

«Милая провинция» в воспоминаниях «провинциального» адвоката

Работа адвоката в губерниях и областях Российской империи вдали от столичных городов на рубеже XIX и XX вв. могла оказаться весьма перспективной. В 1864 г. была проведена реформа, направленная на создание новой судебной системы с независимыми от исполнительной власти судами и адвокатами, которых тогда называли присяжными поверенными. Однако подготовка профессиональных судей и адвокатов требовала времени. Этот процесс включал обучение на юридических факультетах университетов или в специализированных учебных заведениях. Императорское училище правоведения в Петербурге было привилегированным учебным заведением для дворян, готовившим чиновников высших правительственных учреждений. Обучение в Императорском Царскосельском лицее (с 1843 г. Александровский), также предназначенном для детей дворян, включало юридическую подготовку на основе так называемых нравственных наук (философия права, этика, право публичное и гражданское). В 1867 г. на основе офицерских классов при Аудиторском училище Военного министерства была создана Военно-юридическая академия, которая готовила юристов в военной области. В 1868 г. Ярославский Демидовский лицей по составу предметов и правам выпускников был приравнен к юридическому факультету университета. Получив диплом о юридическом образовании, молодые специалисты в течение ряда лет проходили практику в статусе рядовых членов суда и помощников присяжных поверенных. В столицах конкуренция была выше. Например, в округе Санкт-Петербургской судебной палаты в 1887 г. работали 268 присяжных поверенных и 234 помощника⁵. В округе Московской судебной палаты в 1888 г. работали 331 присяжный поверенный и 182 помощника⁶. А в округе Харьковской судебной палаты, к которой относился Ростов-на-Дону, в 1887 г. присяжных поверенных и их помощников насчитывалось всего 228 человек⁷. Из них в самом Ростове проживало 6 присяжных поверенных и 6 помощников, в том числе Волькенштейн. При этом работы для адвоката в Ростове-на-Дону, или «русском Чикаго», как называли этот быстро развивавшийся торговый город, и на близлежащей территории было много.

В результате Русско-турецкой войны, по Бухарестскому договору 1812 г., земли между Прутом и Днестром (Бессарабия) перешли от Османской империи к Российской империи. Так завершился долгий и кровопролитный процесс завоевания земель Северного Причерноморья и Приазовья. Бессарабская область была присоединена к Новороссийскому краю, в состав которого в начале XIX в. также входили Херсонская, Екатеринославская и Таврическая губернии. На этой обширной территории располагались четыре градоначальства: Одесское, Таганрогское, Феодосийское и Керч-Еникальское. Восточная часть этих земель была раньше втянута в торгово-денежные отношения Российской империи и уже с конца XVIII в. занимала важное место в экономике страны. Присоединенные в начале XIX в. территории западной части края были богаты минеральными ископаемыми. Важные в экономическом плане портовые города, среди которых ведущую роль долгое время играла Одесса, образовали целую сеть по линии северного побережья Черного и Азовского морей⁸. В 1887 г. Ростов-на-Дону и Таганрог с окрестными землями были выведены из состава Екатеринославской губернии и включены в состав области Войска Донского, но сохранили свою экономическую связь с Новороссийским краем.

Ироничные самоопределения «провинциал» и «провинциальный адвокат» не раз звучат в повествовании Волькенштейна. Читатель вспоминает знакомые образы из русской литературы XIX в.: стремящиеся прочь от провинциальной жизни «в Москву, в Москву» сестры Прозоровы из «Трех сестер» Чехова, со страхом ожидающее проверку из Петербурга проворовавшееся местное начальство из «Ревизора» Гоголя и другие. Антрополог Энн Лоунсбери отмечает, что эти образы воплотили символическое представление о географическом пространстве Российской империи через противопоставление столиц, Москвы и Петербурга, и находящейся за их пределами «отсталой», «нерасторопной», «невежественной» и «захолустной» «провинции»⁹. Эти образы – свидетельство столичноцентричной картины имперского мира, в соответствии с которой «цивилизация», «прогресс» и «высокая культура» сосредотачиваются в столицах, то есть в «центре» или «сердце» страны. В Российской империи в XIX в., как показал Леонид Горизонтов, таким «центром», обладающим особой значимостью по сравнению с любым другим местом, постепенно стала восприниматься Москва¹⁰. Впрочем, в литературных контекстах и в реальном восприятии «провинциалов» XIX в. обе столицы, Москва и Петербург, несмотря на различия и соперничество, играли одновременно роль идеала, к которому «провинция» стремилась, и предмета зависти, вызывавшего неприязнь.

Л. Ф. Волькенштейн с шутливой откровенностью признается в ощущении собственной «провинциальности» в общении с петербургскими коллегами и бывшими сокурсниками. Он видит ее в поступках, нарушающих установленный символический порядок взаимодействия внутри сословно-властной иерархии империи Романовых: в спонтанной телеграмме с поздравлением царской четы от ростовских адвокатов по случаю юбилея бракосочетания или в прошении о приеме в неприсутственный день, направленном в обход протокола министру внутренних дел В. К. Плеве. Участие столичных адвокатов в процессах Харьковской судебной палаты вызывало у местных защитников ощущение профессиональной недооцененности и второстепенности и одновременно служило поводом убедиться в собственной состоятельности при промахах столичных авторитетов.

Вместе с тем «провинция» в воспоминаниях Л. Ф. Волькенштейна – это и реальная действительность. Упоминания им своих поездок и средств передвижения дают представление о протяженности территорий и степени обустроенности путей сообщения: 300–400 верст на лошадях по Ставропольской губернии и в «дальние донские станицы», долгий утомительный путь в Петербург на поезде с двумя пересадками, идущий полтора часа поезд из Ростова в Таганрог и, в редких случаях, – «изумительные» поездки с приятелем на автомобиле в Бердянск.

Территории области Войска Донского, Кубанской и Терской областей, а также Харьковской, Екатеринославской и Ставропольской губерний на рубеже XIX–XX вв. характеризовались многообразным этнорелигиозным составом. Здесь жили казаки, евреи, армяне, греки, украинцы, русские, калмыки, поляки, латыши, эстонцы, турки, персы и другие. Это разнообразие находит отражение в сценах и диалогах, которые Волькенштейн воспроизводит с подчеркнутой выразительностью, стараясь передать особенности языка и манеру речи. Разумеется, точность передачи речи оценить невозможно. Некоторые характеристики «провинциалов», приводимые Волькенштейном, звучат пренебрежительно: «типичные дрянькокет», «глупенькие мещаночки», провинциальные околоточные «скверного пошиба», «малоумные» следователи и «недалекие» члены суда. Эти оценки – не только отражение типичных образов из литературы. Они передают и субъективный опыт автора воспоминаний, а также его представление о своей роли. Высшее юридическое образование он получил в Петербурге в контексте изменения судебной системы после реформы 1864 г. Сквозными темами его повествования становятся идеи необходимости продолжать движение, начатое в 1864 г., в сторону модернизации дореформенных судебных учреждений, развития правовой культуры и утверждения верховенства закона в регионах, где он работал. Неприятие дореформенных судебных практик, уважение к принципам судебной реформы 1864 г., критика полицейского произвола и восстановления административного контроля над отдельными судебными учреждениями в позднеимперский период являются важными темами исторических очерков и мемуаров других деятелей адвокатуры Российской империи¹¹.

В воспоминаниях Л. Ф. Волькенштейна важное и болезненное место занимают темы самоидентификации, связанные с его еврейским происхождением, процессом русификации и ограничениями в правах.

Территории Западных губерний, язык и вероисповедание: проблема идентичности «русского еврея» Л. Ф. Волькенштейна

Ицко Лейб Волькенштейн родился в 1857 г. в Бердичеве (ныне Житомирская область, Украина) в семье еврейского купца 3‑й гильдии Говшие Фалика Хаимовича Волькенштейна (ок. 1815 – 1862) и его второй жены Леи Мошковой, урожденной Блауштайн¹². Отец выучил русский язык и позаботился о том, чтобы сыновья также владели им. Место и время рождения определили сложность культурной и неоднозначность национальной принадлежности автора воспоминаний. Хорошо овладев русским языком и почти полностью утратив знание идиша, он испытал сильное влияние русской литературной традиции, но сохранил иудейское вероисповедание и поддерживал тесную связь с еврейской общиной.

Во второй половине XIX в. язык, наряду с вероисповеданием и сословной принадлежностью, стал ключевым критерием идентификации в империи Романовых. Русский язык превратился в основной инструмент административных, судебных и образовательных учреждений. Владение им открывало путь к социальному продвижению, а для получения государственных должностей было обязательным. В отношении еврейских подданных центральная власть империи реализовывала собственную программу их «просвещения» и культурной трансформации. Это осуществлялось путем борьбы с еврейскими традициями, религиозностью и талмудическим образованием, в том числе посредством обучения еврейской молодежи в общеимперских заведениях, где преподавание велось на русском языке¹³. В зависимости от полученного образования дискриминационные ограничения частично или полностью снимались, и обрусевшие евреи интегрировались в сословную структуру империи. Так, в 1859 г. обучение в государственных учебных заведениях империи стало обязательным для детей евреев-купцов и почетных граждан¹⁴. В 1861 г. были частично отменены ограничения, установленные в 1835 г. Евреи с учеными степенями (кандидата, магистра и доктора наук) получили право поступать на государственную службу и селиться за пределами черты оседлости для занятия торговлей и промышленностью¹⁵. Это увеличивало привлекательность высшего образования для еврейских подданных империи. Либеральные реформы университетов (1863) и гимназий (1864) провозгласили принципы всесословности и демократизации (снижение материального ценза) образования. В 1870‑е гг. гимназии и университеты Российской империи выпустили значительное число евреев, которые осознавали себя «русскими евреями»¹⁶. Получив образование в русской гимназии в Таганроге в 1870‑е гг. и в Петербургском университете в начале 1880‑х гг., Л. Ф. Волькенштейн принадлежал к этому поколению. В своих воспоминаниях он с восхищением пишет о русской литературе, а степень владения литературным русским языком является для него важным штрихом к портрету человека. Описывая жителей тех областей и губерний, где проходила его адвокатская практика, он неизменно обращает внимание на то, говорит ли человек по-русски грамотно, «адски» (плохо), на диалекте или вовсе не владеет русским языком.

Для жителей территорий, к которым относился Бердичев, владение русским языком приобрело особое значение в связи с политизацией вопросов национальной идентичности и языка. Город находился в юго-западной части территорий, присоединенных к Российской империи по итогам трех разделов Речи Посполитой и Тильзитского мира 1807 г. Образованные из них губернии Западного края характеризовались этнокультурным и религиозным многообразием. Сам Бердичев вошел в состав Российской империи после второго раздела Речи Посполитой в январе 1793 г. В 1844 г. он был включен в состав Киевской губернии. Сначала управление новоприсоединенными территориями осуществлялось с опорой на местную элиту¹⁷