Представьте себе земляную яму глубиной в тридцать или тридцать пять сантиметров и полтора метра в длину. Представили? Это окоп. Здесь какой-то неизвестный Люсу штурмовик, когда только-только отбили позиции у противника, быстро окапывался, чтобы хоть как-то укрыться от осколков, а может быть, это окоп украинский. Не важно уже чей. Окоп был кем-то брошен… Или группы штурмовые ушли в накат на противника, или попросту времени не было углублять окоп… Такое бывает тоже, когда в постоянном режиме в небе работает птичка врага… Обычно меняют позицию, если уж позиция совсем открыта для птичек или уже нет тактической необходимости в окопе на именно этой позиции, и вот таких окопов в тех местах множество. А могло и просто быть такое, что в этом окопе кто-то был ранен и ушел на эвакуацию.

И вот представьте себе не докопанный, неглубокий брошенный окоп в лесополосе… Это грязная жижа, еще и не притоптанная. Если окоп в глубину достает до глины, то это очень хорошо… В таком окопе мало грязи или нет ее вообще, глиняный пол – он же чистый. А вот земля, и еще и мокрая земля, а еще и если накрапывает дождь, то назвать такое, наверное, нужно было бы жидким тестом… Однако, как бы ни было, но бойцу окапываться надо, от глубины окопа зависит его жизнь, проверено. А значит, придется месить это тесто, эту вязкую слякоть, мешая ее своим телом, ногами, коленями и вытаскивая саперной лопаткой из ямы наружу комок грязи за комком… Саперная лопатка сама, бывает, с трудом из сырой земли вытаскивается, но копать это тесто просто необходимо.

На что похожи бойцы, которым надо быстро окопаться, к примеру, в такой предзимний месяц после дождей? Их форма не такая красивая, как в кино или как на фотографиях… Грязная. Просто грязная. Спасает горячий чай. Нет ничего лучше горячего крепкого чая на войне. Только чтобы обязательно, обязательно он был крепким. Да, война часто это не просто пострелять и побегать, это часто грязная и сырая рутина, это лямка, которую надо тянуть день за днем, неделю за неделей, месяц за месяцем. Читатель, сможешь в таком окопе трое суток продержаться под моросящим дождем и под прилетами вражеских мин? А две недели? А два месяца сможешь? Да-да, и по два месяца на линии соприкосновения с противником сидят вот в таких окопах наши мужики безвылазно. А потом подморозит, и вроде бы и жить хорошо… Пусть промозглый окоп, но не сырой, и спальником можно накрыться, не теряя внимания за происходящим вокруг. Да, здесь птицы не поют и деревья здесь уже не растут – здесь донбасская осень на передовой. Вот так!

Да, я отвлекся, но отвлекся от рассказа о Люсе, чтобы лучше донести до людей всю ту атмосферу войны, в какой сейчас пребывает Люс. Прочувствуйте эту атмосферу, погрузитесь в нее. Иначе было бы неправильным с моей стороны обозначить только механические действия Люса, слишком уж это простое слово – «окопался», и все же это книга, а не отчет о проделанной работе, а потому буду доносить все во всех красках.

То есть все не так, как в кино или там по телевизору, когда показывают гражданам уютные и теплые блиндажи, елки под Новый год, печурки, где вьется огонь и где боец читает письмо от школьника. Позиция (!), как много в этом слове для тех, кто был там… Настоящая передовая, еще раз повторюсь и буду повторяться, пока все вы не поймете этого, – это земляные ямы, часто очень поначалу не глубокие, и эти ямы бывает и дождевой водой заливает, и если это зима, то они промерзлые, сырые, и враг тут совсем рядом, и разрывы украинской арты происходят на точке каждый день, все зависит только от активности украинских артиллеристов. И чем ближе позиция штурмовика от позиций вэсэушников, тем меньше прилетов по нашим позициям мин и снарядов противника. Арта украинская боится своих задеть… Бывают и исключения из правил. Но близость к противнику, если они в каких-нибудь пяти, десяти или ста метрах от вас, – это то же самое, что каждую минуту или секунду рисковать жизнью. Вот вам и елка с игрушками под Новый год. Вот вам и песня про печурку, в которой вьется огонь… Здесь даже курят, когда стемнеет, наклоняясь к «полу» окопа и прижимаясь плотно к его стенке, закрыв ладонями саму сигарету или выкуривая сигарету под спальником. И у соседей, наших врагов, такая же тишина по ночам.

Итак, еще сутки с небольшим только миновали, как Люс освоился в своем новом окопе и следил за полем, за которым находились вэсэушники. Все банально в этих лесополосах. Здесь наша позиция, за нами тоже расположены точки, на которых окопались наши парни, а впереди по этой же лесополосе стоит враг, и этот враг тоже окопан. Однако атаковать противник может и как по лесополосе, так и через поле, ведь часто бывало и такое, когда вэсэушники осуществляли свои атаки и по открытой местности при поддержке своей техники, используя и БТРы, и БМП, и даже танки… Про танки умолчу, так как их можно сравнить только с тотальной и неизбежной смертью, и тот, кто победил атакующий позиции вражеский танк, сам является богом. И вот Люс наблюдает за полем, еще не темно, но уже сумерки спускаются на землю, а где сумерки, там и ночь. Сам не заметишь, как время бежит… И тут шорохи в кустарниках с той стороны, где наши окопы расположены.

«Кто-то из наших…» – проносится в голове Люса, и этот кто-то все ближе и ближе подходит, кто-то пробирается к нему…

– Краснодар! – подает голос Люс, называя пароль и ожидая ответа. «Ответа не будет, пошлю очередь туда на шум», – проносится в виде какой-то молнии мысль в голове Люса.

– Луганск! – раздается за кустами, и слышно только, как человек на секунду остановился и затем снова продолжил свое движение. И слышно, как ветки царапают тело пробирающегося, скользя по его одежде и издавая присущий этому действу звук. Наконец, появляется лицо бойца, с которым Люс еще близко и не знаком. Боец подходит к окопу Люса и садится на корточки, пригибая ниже при этом свою спину.

– Иди, тебя командир зовет… – сообщает боец, – я тебя меняю.

В результате, когда Люс явился к командиру в блиндаж, тот сразу банально ему выдал фразу:

– Человек нужен на поднос. Пойдешь без сопровождающего к той точке, которую вы проходили вчера, когда сюда шли… На фишку пойдешь, там «поднос» у нас. Усалов там старшим, – объяснил командир Люсу все то, что тот должен проделать.

– Понятно. Надолго?

– Да придешь туда и там остаешься пока, – пояснил командир.

Собрав свои вещи, а это рюкзак и спальник, Люс направился в сторону тыла. Да, на этой новой точке Люс не задержался, отправившись в подразделение «подноса». Но и такое бывает, и часто так людей на войне перекидывают с места на место. Там, на «подносе», сейчас очень нужны были люди. Понятное дело, что старый состав точки, который здесь, так образно скажем, уже пристрелялся и освоился, трогать никто не стал, а вот Люс, как новый человек, был неплохим вариантом для того, чтобы именно его отправить в подразделение «подноса».

Что такое подразделение или группа «подноса»? «Подносом» называли группу бойцов, которая стояла около этих же точек, находящихся на передке, но немного все же дальше от них, примерно за километр. Бойцы с подноса постоянно были заняты тем, что доставляли из условного места к передку пайки, воду, оружие и помогали эвакуировать раненых, а также контролировали со своей точки окружающую их местность. Занятие это также серьезное. Здесь военный труд с ответственностью сопряжен, с добросовестностью людей. Боец «подноса» должен был сходить за оружием или пайками в то место, куда с тыловых баз свозили и выгружали все необходимое для бойцов, и вот такой боец приходит на такой склад импровизированный, набирает пайков, оружия сколько сможет унести и отправляется на передовую. Затем возвращается к себе на точку «подноса» и несет там пост. Бывало, что с передовой бойцы сами доносили раненого до точки «подноса», и тогда бойцы подноса несли раненого до точки эвакуации. За день такой боец подноса мог раза два или три доставить на позиции оружие и пайки, и один раз, к примеру, участвовать в эвакуации раненого. Это как пример. Бывало, что просто помогали нести раненых, так как нести за два или три километра раненого руки устают, и здесь менять человека на носилках или на спальнике необходимо, или же попросту бойцы с передовой очень заняты, и тогда они банально передают своего раненого бойцам подноса. Однако, скажу вам, что все хождения не только на передовой, а рядом с ней, сопряжены со смертельной опасностью. Бойцы подноса ведь под прилетами арты противника часто работают… Вот так…

До точки подноса шел Люс все по тем же тропам и оврагам, в дороге уже стемнело, и потому этот километр, что пришлось пройти бойцу, был долгим. Прибыл в расположение уже в темноте, чуть ли не на ощупь, ладно вышел на тропу правильно, и…

– Краснодар! – услышал Люс голос из темноты.

– Луганск! – ответил он на пароль. Встретил Люса тот самый Усалов. Далее разобрались, что, как и почему, тем более что Усалов уже ждал пополнение, то есть ждал прихода бойца с передка к нему…

– Вон там окоп… – бросил Усалов Люсу, доведя его до земляной неглубокой и не широкой ямы. – Вещи бросай здесь и спи там. Сегодня ночью разбудим, когда заступать на фишку будешь. Тропа – это и есть фишка. Кто идет по ней, как услышал шорохи, спрашивай пароль. Если не отвечают, шей из автомата, сами виноваты, а здесь у нас украинские ДРГ лазят. Вырежут… – объясняет Люсу Усалов то дело, каким придется здесь заниматься ему сейчас.

Усалов был мужчина лет сорока пяти, носил темную бородку, был худощав, высок, даже очень высок, однако мужчина он был крепкий, нацию имел русскую, но в разговоре чувствовались какие-то южные моменты в его акценте. Лицо старшего точки имело классические, или правильные черты, что говорило, наверное, даже о его достаточно высоком происхождении. Да-да, многие из нас имеют дворянские корни, хотя даже, может быть, об этом и не догадываются… Кровь как карты, она перетасовывается и перетасовывается, и потому неудивительно даже было бы встретить на улочках Питера или Москвы, или даже Йошкар-Олы праправнучку французской королевы или прямого потомка Рамсеса Второго, так почему же в лесу под Бахмутом этого быть не может… Однако в «разговоре Усалов был прост и, как говорится, был без всякой там ерунды», как выразился сам Люс, настоящее имя которого было Марат, рассказывая мне свою историю о войне на Донбассе. Кстати, нужно отметить и тот интересный факт, что люди на войне разные совершенно попадаются, и часто просто бывают такие интересные личности, что стоит только удивляться… Вот, к примеру, этот самый Усалов был один в один похож на актера Кирилла Полухина, игравшего Шугалея. Такое мне уже встречалось, кстати, и такой же полностью реальный случай я описывал в своей первой книге про войну, и потому, рассказывая сейчас историю Люса, я не удивляюсь совпадению с Шугалеем. Дело все в том, что тот или иной актер, как правило, играют определенный типаж человека, и потому часто типажи самих актеров являются отражением десятков и десятков миллионов тех, кто смотрит в кино на их игру. Бывает и так, что и двойники попадаются, как это было с Полухиным или с Мерзликиным из первой моей книги. Но об этом не сейчас. Об этом я подумаю потом… а сейчас война и идем далее…

В это же самое время бои и штурмы идут и на других участках под Бахмутом, превратившимся в кровавый ринг.

Вот что рассказывает тот самый Чиновник, с которым мы уже встречались ранее в книге, о тех ноябрьских днях:

– В эти уже ноябрьские дни мы стояли около водосточной трубы, что проходила под проезжей частью, под дорогой. Здесь у нас были обустроены окопы. Располагались мы где-то в районе Золотаревки. Занимались все той же работой, оборудовали огневые точки, держали позиции, наблюдали. Ходили на Ноль каждый вечер. Это расстояние от нас до Ноля в два километра было. На Ноле забирали боекомплект, провизию, воду и шли обратно. Спал я очень мало, бывали моменты, что просто придешь так, сядешь, закуришь сигарету или даже не закуришь, держишь ее в руках и сидишь. Просто сидишь… и все уже, чувствуешь, как у тебя падает сигарета, падает рация из рук, и уже «рубит» конкретно. Не спал по два, по три дня бывало – всегда был начеку. Единственный раз, помню, мне удалось поспать тогда хорошо, это когда я попросил бойцов посидеть на рации, чтобы они за меня доклады делали. Ну, конечно, если уже какая-то ситуация серьезная, чтобы будили – предупредил. Вот так вот… Это у меня единственный раз так было, когда хорошо поспать удалось, а так я все время бодрствовал. А на той позиции мы трубу использовали как убежище, так как она хорошо защищала от прилетов арты, а также мы окапывались, делали огневые точки рядом с трубой, то есть работали. Днем бойцы сидели на позициях, а я часто решал задачи – пробивал часть пути в тыл по другому маршруту и немного вперед, в сторону позиций противника, насколько это было возможно. Встречал и провожал до позиций группы снайперов, а затем их забирал назад.

Шла первая половина ноября. И вот, дали нам команду продвигаться дальше. А там получалось… Местность, вот считай, эта дорога автомобильная, и если стоять лицом к западу, то будет слева дорога, далее лесополоса, грунтовая дорога, а справа поле и далее там железная дорога, за железной дорогой наши же позиции. И нам приказали продвигаться вдоль этих двух лесополос. Добрались до обозначенной позиции, окопались, подходы к позиции заминировали. С севера и северо-запада открыт был огонь со стороны вэсэушников, причем украинцы били не по нам, а по нашим соседям-вагнеровцам, и мы попали под перекрестный огонь. С одной стороны бьют наши соседи-вагнеровцы, а с двух других сторон – вэсэушники по ним. На одной волне по рации двадцать с лишним штурмовых групп работало, и мы ждали, когда перестрелка закончится. Головы поднять нельзя было, били и пулеметы, и автоматы. Словом, с трех сторон летело мимо нас и поверх нас. Мы окапываемся, а мне матом кроют по рации: «…Продвигайся вперед!» – а мы головы поднять не можем. Потерь не было… Наконец-то смогли продвинуться дальше, заняв пустующую позицию. На новой позиции заняли окопы.

«Если по рации отвечать не будете, значит, мы будем считать, что ваша позиция занята противником», – объяснил мне командир по рации.

Ладно. Обустраиваемся. Я потихоньку копаю окоп себе. Доклады делаю. Доклады делают все по одной волне штурмовые группы. Рация вдруг брать перестала у меня, и доклады мои перестали проходить до нашего командира… А это уже ночь. Отхожу метров на десять, и туда-сюда отхожу, ну не ловит рация. Нас не слышно командиру, нас не принимают они по рации. А сама наша рация принимает, все слышно. И вот слышу, как командир командует АГСникам накрыть нас, накрыть нашу позицию. «Ложитесь в окопы все», – скомандовал я своим. Прилеты начались от своих АГС по нам. Они там думают, что мы уничтожены и наши позиции заняты украинцами. Однако хорошо, что помогли нам высокие деревья… Потерь не было. Я уже потом по другим волнам выходить стал на своих и наконец достучался, смог выйти все же на командира. Объяснил ситуацию. Затем через сутки нас далее по лесополосе отправили. Заняли мы новую точку в лесополосе, окапываться начали. Нас крыло всем, и из пулеметов, и артой. Головы не поднять было. Окапывались. Кое-как вроде окопались. Еще приказ поступил продвинуться дальше.

«Я не могу двигаться дальше, видимость у меня нулевая», – объяснял я командиру. Группы наши шли другие вперед. Одна из групп накрыта была артой, у них появились трехсотые, и они запросили эвакуацию. При этом наступала пехота противника. Штаб приказал мне в срочном порядке идти на помощь группе. Я взял троих бойцов, и мы выдвинулись на помощь к своим. Идем. Повел бойцов напрямик, через поле – времени не было обходить поле по дороге, так как надо быстро вытаскивать наших ребят. Бежим, под ногами мины, то ли не рабочие, то ли повезло просто, лепестки были там, все сплошь усеяно минами… Пробежали поле, вошли в лесополосу, не знаю, как пробежали, но пробежали! Вошли в лесополосу, рассредоточились в лесополосе на покинутых позициях, и, судя по сообщениям по рации, в эту же лесополосу уже заходит пехота противника. «Заходят, на них желтые повязки», – передают мне, а нам еще надо было забрать своих трехсотых. Да, противник заходил в лесополосу, а мы быстро окапывались. Закреплялись. Я начал искать командира группы, в которой были раненые. Найти не могу. Запросил точные координаты группы – координаты группы мне выдали. Троих бойцов я рассадил по окопам, они уже определили для себя огневые точки, чтобы вот эту часть лесополосы держать. А сам пошел искать группу по полученным координатам, и через метров сто пятьдесят я все же их нашел… Оказалось, группа состояла из шести человек, из которых пять человек уже были двухсотыми, и командир их тяжело раненный. То есть пять мертвых и один живой, очень тяжело раненный. Двигаться он не мог, у него были осколками рассечены руки и ноги. Я забрал у него рацию, гаджет и азбуку, сказал ему, что вернусь за ним, так как мне по рации поступил приказ искать еще группу, в которой тоже были трехсотые, и их мне приказали забрать. Я сместился метров на пятьдесят от этого командира раненого и услышал голоса.

– Музыканты! – крикнул я и назвал позывной командира группы. Мне откликнулись, и я пошел на голос. Подбегаю, вижу – траншея, а там в траншее четыре наших дээргэшника.

– Что у вас? – спрашиваю, на что отвечают мне, что они трехсотые. Смотрю, но трехсотые не тяжелые. У одного посечена спина, у другого контузия и кровь из ушей бежит, а третий имел пулевое ранение от снайперской винтовки.

– Снайпер работает, осторожней, – говорят они мне.

Четвертый у них тоже легко ранен был. Я покурил, отдышался немного. Оказалось, что они так сидят уже часов пять. Перевязал их, что они еще на себе не довязали.

– Пошли, – говорю я им, на что они дисциплинированно встали и за мной последовали. Только встали, только вылезли из траншеи, и вдруг звук такой, как будто сработал снайпер рядом. Спрыгнули вниз в траншею. «Снайпера еще не хватало здесь», – думаю. Я же понимаю, что еще и командира группы раненого надо вытаскивать, а значит, время терять мне нельзя… Думаю, что надо как-то выходить – а там еще ход был траншейный, и все там завалено буреломом. Выбираться было трудно, но разгреб все, а потом всех убедил по-пластунски следовать за собой… Поползли. Плохо то, что позиция эта была в самой низине и хорошо простреливалась со стороны противника. С высоты вэсэушники всю позицию простреливали, с севера и с запада, опасная ситуация была. Поползли все же по-пластунски в сторону моих окопавшихся бойцов. Я пополз направляющим, а они за мной ползут. Ползем, и тут удар по спине, как будто чем-то тяжелым меня там огрели.

«Снайпер в бронежилет попал», – понимаю я.

– Давайте-ка перекатимся налево, – предлагаю я бойцам, и мы все перекатываемся влево, к бурелому, туда, где нас меньше видно с высоты. Снова ползем, ползем, ползем… Рядом с головой опять пронеслось, и звон в ушах – ни с чем не перепутаю уже. Снайпер работает… Ползем – опять звон в ушах. Бьет снайпер. Мы уползли дальше к бурелому, и вроде бы даже снайпер перестал бить. Но один из раненых бойцов, видимо, устал и отполз в канавку, зачем-то (!) уселся там… Снайпер не заставил долго себя ждать – боец получил пулю в колено. Боец падает в канаву.