Ишь, духу-то напустили, в рот им ситного пирога с горохом. Мимо лили добро-то. И табаком не заглушишь. Так в носу и вертит. О, Господи! Спать, видно. (Подходит к лампочке, хочет завернуть.)
Дедушка, не туши, голубчик!
Чего не тушить?
А на дворе-то гомонили как. (Прислушивается.) Слышишь, опять в амбар пошли?
Тебе-то чего? Авось тебя не спрашивают. Ложись, да и спи. А я вот заверну свет. (Завертывает.)
Дедушка, золотой! не гаси совсем. Хоть в мышиный глазок оставь, а то жуть.
Ну, ладно, ладно. (Присаживается подле нее.) Чего жутко-то?
Как не жутко, дедушка! Нянька как билась. Об рундук головой билась. (Шопотом.) Я ведь знаю… у ней робеночек родиться хочет… Родился уж никак…
Эка егоза, залягай тебя лягушки. Всё тебе знать надо. Ложись, да и спи. (Анютка ложится.) Вот так-то. (Закрывает ее.) Вот так-то. А то много знать будешь, скоро состаришься.
А ты на печку пойдешь?
А то куды ж? То-то глупая, посмотрю я. Всё ей знать надо. (Закрывает ее еще и поднимается итти.) Вот так-то лежи, да и спи. (Идет к печи.)
Разочек крикнул, а теперь не слыхать.
О, Господи, Микола милослевый!.. Чего не слыхать-то?
Робеночка.
А нет его, так и не слыхать.
А я слышала, однова дыхнуть, слышала. Тоооненько так.
Много ты слышала. А слышала так, как вот такую-то девчонку, как ты, детосека в мешок посадил, да и ну ее.
Какой такой детосека?
А вот такой самый. (Лезет на печь.) И хороша ж печка нынче, тепла. Любо! О Господи, Микола милослевый!
Дедушка! Ты заснешь?
А то что ж ты думала – песни играть буду? (Молчание.)
Дедушка, а дедушка! Копают! Ей-Богу, копают, в погребе копают, слышь! Однова дыхнуть, копают!
Чего не вздумает. Ночью копают. Кто копает? Корова чешется, а ты – копают! Спи, говорю, а то сейчас свет потушу.
Голубчик, дедушка, не туши. Не буду. Ей-Богу, не буду, однова дыхнуть, не буду. Страшно мне.
Страшно? Ты не бойся ничего, вот и не будет страшно. А то сама боится и страшно, говорит. Как же не страшно, как ты боишься? Эка девчонка глупая какая. (Молчание. Сверчок.)
Дедушка! А дедушка! Ты заснул?
Ну, чего еще?
Кака же така детосека?
А вот така. Вот как попадется такая же, как ты, – не спит, он придет с мешком, да девчонку шварк в мешок, да сам туда же с головой, подымет ей рубашонку, да и ну хлестать.
Да чем же он хлестает?
А веник возьмет.
Да он там не увидит, в мешке-то.
Небось увидит.
А я его укушу.
Нет, брат, его не укусишь.
Дедушка, идет кто-то! Кто это? Ай, матушки родимые! Кто это?
Идет, так идет. Чего ж ты? Мать, я чай, идет.
Анютка! (Анютка притворяется, что спит.) Митрич!
Чего?
Что свет-то жжете? Мы в холодной ляжем.
Да вот только убрался. Я потушу.
Как надо, его никак и не найдешь.
Да ты чего ищешь-то?
Крест ищу. Окрестить надо. Помилуй Бог, помрет! Некрещеный-то! Грех, ведь!
А то как же, известно, порядок надо… Что, нашла?
Нашла. (Уходит.)
То-то, а то бы я свой дал. О, Господи!
О-о, дедушка! Не засыпай ты, Христа ради. Страшно как!
Да чего страшно-то?
Помрет, должно, робеночек-то? У тетки Арины так же бабка окрестила, – он и помер.
Помрет – похоронят.
Да, может, он бы и не помер, да бабка Матрена тут. Ведь я слышала, что бабка-то говорила, однова дыхнуть, слышала.
Чего слышала? Спи, говорю. Закройся с головой, да и всё.
А кабы жив был, я б его няньчила.
О, Господи!
Куды ж они его денут?
Туда и денут, куда надо. Не твоя печаль. Спи, говорю. Вот мать придет – она тебя! (Молчание.)
Дедушка! А ту девчонку, ты сказывал, ведь не убили же?
Про ту-то? О, та девчонка в дело вышла.
Как ты, дедушка, сказывал, нашли-то ее?
Да так и нашли.
Да где ж нашли? Ты скажи.
В ихнем доме и нашли. Пришли в деревню, стали солдаты шарить по домам, глядь – эта самая девчонка на пузе лежит. Хотели ее пришибить. Да так мне скучно стало, взял я ее на руки. Так ведь не дается. Отяжелела, как пять пудов в ней сделалось; а руками цапается за что попало, не отдерешь никак. Ну, взял я ее, да по головке, по головке. А шаршавая, как еж. Гладить, гладить – затихла. Помочил сухарика, дал ей. Поняла-таки. Погрызла. Что с ней делать? Взяли ее. Взяли, стали кормить да кормить, да так привыкла, с собой в поход взяли, так с нами и шла. Хороша девчонка была.
Что ж, а некрещеная?
А кто е знает. Сказывали, что не вполне. Потому народ ненашенский.
Из немцов?
Эка ты: из немцов. Не из немцов, а азиаты. Они всё равно как жиды, а не жиды тоже. Из поляков, а азиаты. Крудлы, круглы прозвище им. Да уж забыл я. Девчонку-то мы Сашкой прозвали. Сашка, а хороша была. Ведь вот всё забыл, а на девчонку, в рот ей ситного пирога с горохом, как сейчас гляжу. Только и помню из службы из всей. Как пороли, помню, да вот девчонка в памяти. Повиснет, бывало, на шее, и несешь ее. Такая девчонка была, что надо лучше, да некуда. Отдали потом. Ротного жена в дочери взяла. И в дело вышла. Жалели как солдаты!
А вот, дедушка, тоже батя, я помню, как помирал. Ты еще не жил у нас. Так он позвал Микиту, да и говорит: прости меня, говорит, Микита… а сам заплакал. (Вздыхает.) Тоже как жалостно.
А вот то-то и оно-то…
Дедушка, а дедушка. Вот опять шумят чтой-то в погребе. Ай, матушки, сестрицы-голубушки! Ох, дедушка, сделают они что над ним. Загубят они его. Махонький ведь он… О-о! (Закрывается с головой и плачет.)
И впрямь что-то пакостят, дуй их горой. А пакостницы же бабы эти! Мужиков похвалить нельзя, а уж бабы… Эти как звери лесные. Ничего не боятся.
Дедушка, а дедушка!
Ну, чего еще?
Намедни прохожий ночевал, сказывал, что младенец помрет, – его душка прямо на небу пойдет. Правда это?
Кто е знает, должно так. А что?
Да хоть бы и я померла. (Хнычет.)
Помрешь, из счета вон.
До 10 годов всё младенец, душа к Богу, може, еще пойдет, а то ведь изгадишься.
Еще как изгадишься-то! Вашей сестре как не изгадиться? Кто вас учит? Чего ты увидишь? Чего услышишь? Только гнусность одну. Я хоть немного учен, а кое-что да знаю. Не твердо, а всё не как деревенска баба. Деревенска баба что? Слякоть одна. Вашей сестры в России большие миллионы, а все как кроты слепые, – ничего не знаете. Как коровью смерть опахивать, привороты всякие, да как под насест ребят носить к курам – это знают.
Мамушка и то носила.
А то-то и оно-то. Миллионов сколько баб вас да девок, а все как звери лесные. Как выросла, так и помрет. Ничего не видала, ничего не слыхала. Мужик – тот хоть в кабаке, а то и в зáмке, случаем, али в солдатстве, как я, узнает кое-что. А баба что? Она не то что про Бога, она и про пятницу-то не знает толком какая такая. Пятница, пятница, а спроси какая, она и не знает. Так, как щенята слепые ползают, головами в навоз тычатся. Только и знают песни свои дурацкие: го-го, го-го. А что го-го, сами не знают…
А я, дедушка, Вотчу до половины знаю.
Знаешь ты много! Да и спросить с вас тоже нельзя. Кто вас учит? Только пьяный мужик когда вожжами поучит. Только ученья. Уж и не знаю, кто за вас отвечать будет. За рекрутов так с дядьки или с старшого спросят. А за вашу сестру и спросить не с кого. Так, беспастушная скотина, озорная самая, бабы эти. Самое глупое ваше сословие. Пустое самое ваше сословие.
А как же быть-то?
А так и быть. Завернись с головой да и спи. О, Господи!
Дедушка! Кричит кто-то, не путем кто-то! Ей-Богу, право, кричит. Дедушка, милый, сюда идет.
Говорю, с головой укройся.
Что они со мной сделали? Что они со мною сделали?!
Выпей, выпей, ягодка, винца-то. (Достает вино и ставит.) Что ты?
Давай. Не запью ли?
Тише! Не спят ведь. На, выпей.
Что ж это? Зачем вы это вздумали? Снесли бы куда.
Посиди, посиди тут, выпей еще, а то покури. Оно разобьет мысль-то.
Матушка родимая, дошло видно до меня. Как запищит, да как захрустят эти косточки – кр… кр…, не человек я стал.
И-и! Что говоришь несуразно совсем. Оно точно – ночным делом жутость берет, а дай ободняет, денек-другой пройдет, и думать забудешь. (Подходит к Никите, кладет ему руку на плечо.)
Уйди от меня. Что вы со мной сделали?
Да что ты, сынок, в самом деле. (Берет его за руку.)
Уйди ты от меня! Убью! Мне теперь всё нипочем. Убью!
Ах, ах, напугался как! Да иди, что ль, спать-то.
Некуда мне итти. Пропал я!
Ох, ох, пойти убрать, а он обсидится, сойдет это с него. (Уходит.)
Пищит, право пищит, во, во… внятно. Зароет она его, право зароет! (Бежит в дверь.) Матушка, не зарывай, живой он…
Да что ты, Христос с тобой! И что не примстится. Где же живому быть! Ведь и косточки-то все раздребезжены.
Давай еще вина. (Пьет.)
Иди, сынок. Заснешь теперь, ничего.
Жив всё… во… пищит. Разве не слышишь? Во!
Да нет же!
Матушка родимая! Решился я своей жизни. Что вы со мной сделали! Куда уйду я? (Выбегает из избы и Матрена за ним.)
Дедушка, милый, голубчик, задушили они его!
Спи, говорю. Ах ты, лягай тебя лягушки! Вот я тебя веником! Спи, говорю.
Дедушка, золотой! Хватает меня ктой-то за плечушки, хватает ктой-то, лапами хватает. Дедушка, милый, однова дыхнуть, пойду сейчас. Дедушка, золотой, пусти ты меня на печь! Пусти ты меня ради Христа… Хватает… хватает… A-а! (Бежит к печке.)
Ишь натращали девчонку как. То-то пакостницы, лягай их лягушки. Ну! пролезай, что ль.
Да ты не уходи.
Куда я пойду? Лезь, лезь! О, Господи, Микола угодник, Матерь пресвятая Богородица Казанская… Натращали девчонку как. (Прикрывает ее.) То-то дурочка, право дурочка… Натращали, право, паскудницы, в рот им ситного пирога с горохом.
Бесплатно
Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно
О проекте
О подписке