Тупик. Но ни одна девушка не отвлекла бы товарища Зайцева от военной дисциплины, с которой он сросся. Что делать? Пронин попробовал отвлечься на рассуждения о Пономареве, но не сумел. Тревога до дрожи – не от страха, от обиды. Нас начинают запугивать, а мы бессильны, как овцы? Пронин вертел в руках карандаш – новенький, хаммеровской фабрики имени Сакко и Ванцетти. Когда кто-то постучал в дверь – он не обратил внимания. Общаться не хотелось. Но стук повторялся – негромкий, но затейливый. Пронин прислушался. В соответствии с азбукой Морзе это означало: «Вас вызывает друг».

Нехотя Пронин поднялся со стула и впустил в кабинет молодого долговязого парня в давно вышедшей из обихода кожанке. Парень явно подражал героям Гражданской войны, первым чекистам. Что ж, он выбрал для себя неплохой образец.

– Товарищ Пронин, я представлюсь. Сергей Кожанов, помощник нашего товарища Акулы.

Акула – это был один из оперативных псевдонимов Эйтингона. Впрочем, Пронин и без этого представления сразу догадался, откуда этот нарочный и какой друг его вызывает.

– Будем знакомы. Мы куда-то поедем или у вас пакет?

– Товарищ Акула срочно ожидает вас. А у меня «Бьюик». Вы не возражаете против поездки в парк Горького?

– Ты еще не знаешь… Труп Никитки Зайцева вчера нашли возле его дома. Убит ударом кастета в висок. Неожиданно, сзади. Предательски.

– У тебя есть подозрения, кто это мог сделать?

– Только мысли общего характера. Ни Скаченко, ни Пономарев, если он действительно действует против нас, не отдали бы такого приказа. Для них это слишком опасная игра – понятно, что после такого убийства мы активизируемся.

– Да, это, конечно, не они.

– Значит, круг сужается. У тебя есть идеи?

Пронин сбросил нервное раздражение и заговорил спокойно, рассудительно, анализируя все свои впечатления последних дней:

– Ты знаешь, чем глубже я нырял в это дело, тем яснее видел, как осторожны наши возможные противники, которые окопались в Генштабе. Они понимают, что находятся под дамокловым мечом, а это не самые приятные ощущения.

– Ну, разумеется. – пожал плечами Эйтингон.

– Не перебивай, пожалуйста. Я вот о чём. Ну, предположим, что Скаченко или Пономарев, или они оба, работают против нас. Косвенные доказательства этого у нас есть. Они связаны с троцкистскими группами, которые подпольно работают где-то в провинции? Да. Это практически доказано. Имеют прямую связь с этими группами? Маловероятно. Во-первых, рискованно, во-вторых – в Москве троцкисты подпольную жизнь свернули. Работать в одиночку никто из них не способен. В паре – тоже. Пороху маловато, особенно, учитывая убийства последних дней. Им кто-то отдает приказы. Он же опекает их, пытается защищать. Пытается запугивать нас. Пытается направлять нас по ложному пути. У нас активно работает резидент, связанный с троцкистами, но вполне самостоятельный. Вот он бы точно не побоялся Они ощущают себя неуязвимыми – дипломатические паспорта дают им такую иллюзию.

– Они?

– Это я фигурально выражаюсь. Тут явно есть единый центр принятия решений. Один человек. Его могут, конечно, заменить, отозвать, но двоевластие в таком деле нелогично. Есть резидент и группа агентов, которых он завербовал. Возможно, нашенские уголовники. Как тебе такая гипотеза?

– Интересно. Я тоже рассматривал такой вариант. Мы и сами поступили бы по необходимости аналогичным образом.

– Мысли великих часто сходятся, – улыбнулся Пронин.

– И это, между прочим, только подтверждает их правоту. Хотя без гарантий. Гарантий в нашем деле не бывает. Ты пока еще не убедил меня, зачем им было убивать Никиту.

– Это могло быть и неумышленное убийство. Допустим, Никита заметил слежку и дернулся. Он был парень боевой. Ну, а агент, спасая собственную шкуру, пошел на убийство. Возможный вариант?

Эйтингон с уважением посмотрел на Пронина.

– Возможный. Молодец. Умеешь ты просчитывать варианты. В нашем деле важное умение.

– Скорее – опыт, навык.

– Не скромничать, товарищ Пронин. Итак, две версии. Террор, запугивание нас или тебя лично. И – самодеятельность товарища Зайцева, приведшая к трагическому результату. При обоих версиях не исключается участие иностранного резидента.

– Я бы даже сказал – оно очевидно.

Эйтингон кивнул, предложил Пронину папиросу и сам закурил. Пронин воздержался.

– Его нужно пугануть. Иначе он долго себя не обнаружит. Нужно, чтобы он зашевелился.

– А у меня другое предложение, – глаза Пронина блеснули. – Я оперативно выясняю, кто в Генштабе работает на резидента. Мы берем его и через него стараемся выйти на хозяина. А пугануть мы его и без того пуганули. Второе убийство. Ты считаешь, что он еще не зашевелился? Только что нам от этого толку.

– Ну, можно было бы поискать убийц.

– Можно. И даже необходимо в любом случае. Но это долгий путь, на недели и месяцы. А круг подозреваемых в Генштабе у нас уже сложился. Там мы можем поставить мат в двадцать ходов, здесь – в четыре.

– Но можем и не поставить.

– В обоих случаях, между прочим. Так что выбрать? Неужто окольный путь?

Эйтингон махнул рукой:

– Ладно, убедил. Все-таки не зря я тебя привлек к этой работе. Люблю умных и энергичных сотрудников.

В первую очередь Пронин решил нанести визит Скаченко. Но сначала заглянул в архив. Он еще раз изучил ворох предложений и доносов, который исходил от штабных работников. Обычно они писали на имя Ворошилова, нередко – напрямую в НКВД. Анонимщиков среди них не было: серьезные люди, как никак. Удивительно, но процентов 70 бумаг подписал один человек – Скаченко. Множество предложений по реформированию артиллерии, кавалерии, по реорганизации школ младших командиров. Получалось крайне противоречиво. Ко многим – но не ко всем – предложениям прилагались положительные резолюции начальства. Пронин представил себе, чего стоили армии эти постоянные преобразования, в которых не было логики. Штабные мозги Скаченко легко переключались с одних принципов на другие и его новые предложения часто отменяли прежние… Нужно быть военным экспертом, чтобы четко определить тот урон, который нанесли армии эти кульбиты. Наконец, донос на Рокоссовского. Вот он, аккуратная машинопись, дата и подпись – от руки. Скаченко приписывал ему тесную связь с экс-начальником Управления боевой подготовки РККА К.А. Чайковским, который на момент написания доноса был уже 2 недели как арестован. Намекал на скрытую право-троцкистскую организацию в армии. Писал, что необходимо разобраться в социальном происхождении Рокоссовского, что он лжет в анкетах по поводу своего отца… Еще натянутое обвиненьице: «Его всегда тянуло к связям с иностранцами». Несколько примеров общения с немцами и турками, которые тогда стажировались в Красной армии. В то время Рокоссовским командовал 5‑м кавалерийским корпусом в Забайкальском военном округе. Вскоре после доноса его сняли с должности, а через две недели посадили. У Скаченко не было прямого повода завидовать Рокоссовскому персонально. Они не сталкивались по службе, наверное, даже не были знакомы. Значит, он выполнял чей-то заказ. За год Скаченко написал семь схожих доносов на командиров разного ранга. Шестерых арестовали, пятеро из них до сих пор сидят, одного оправдали по ходатайству Ворошилова. Любопытная статистика!

Нужно было надавить на этого хлопца.

Бравый командир встретил чекиста отрепетированной широкой улыбкой.

– Проходите, товарищ Пронин, очень рад!

– Иван Николаевич, зовите меня так. Отбросим официоз.

– Замечательно! Замечательно, Иван Николаевич.

Адъютант накрыл стол – чай, кофе, разнообразные закуски.

Пронин налил себе кофе, отхлебнул из чашки.

– Товарищ Скаченко, расскажите, пожалуйста, подробно о своих внеслужебных знакомых. Вот прямо по алфавиту давайте начнем.

Скаченко резко покраснел. Это напоминало допрос.

– Мои знакомые?

– Да, вы ведь общительный человек, не так ли? И никто не запрещает нам вращаться в разных кругах, дружить. Главное – военную тайну держать в неприкосновенности.

– Товарищ Пронин, Иван Николаевич, скажите честно, за мной следят?

Пронин кивнул.

Скаченко залпом выпил чашку кофе, обтер пот со лба клетчатым платком.

– Ошибка. Какая страшная ошибка.

– Вы совершили ошибку? – спокойно спросил Пронин.

– Наверное, и я тоже.

Он не мог сдержать волнения, тревоги.

– Тогда уж давайте не по алфавиту. Просто назовите человека, который полтора года назад посоветовал вам выступать с определенными предложениями на имя наркома. И с доносами на командиров Красной армии.

– Такое время, такое время, Иван Николаевич. Враги, они везде притаились. Нужна бдительность. И не я один сигналы писал. И в армии не я один.

– Да, вы написали не так уж много доносов. Но среди них есть откровенно беспочвенные. И они касались людей, которых вы даже не знали лично. Вы выполняли чей-то заказ. Мы знаем, чей. Но я даю вам возможность смягчить свою участь и назвать этого человека.

Скаченко затравленно посмотрел на Пронина, потом принялся изучать корешки хорошо знакомых ему книг на стеллажах.

– Вы его знаете? – тихо спросил он.

– Знаем и основательно за ним следим. В том числе и за вашими контактами. – рискнул Пронин.

– Беда. Беда. Я собирался написать на него. Всю правду написать. Я специально его затягивал, чтобы этот подлец себя разоблачил.

– Да, да. Я готов даже вам поверить. Где вы с ним познакомились?

– Впервые – десять лет назад. Помните, тогда немецкие офицеры приезжали к нам на учения? Я служил в штабе западного округа. Он пригласил меня в ресторан, мы хорошо выпили. Обычный веселый разговор. А потом…

– Слушаю вас.

– Прошло шесть лет. Он назначил мне встречу. Стал шантажировать. Мол, тогда я наговорил лишнего под хмельком. Негодяй.

– И он стал давать вам поручения?

Скаченко кивнул.

– Я заманивал его, чтобы разоблачить. Клянусь, я заманивал.

– Но получали деньги?

– Никогда. Вы можете проверить это. Ни копейки. Штефан говорил, что поможет мне сделать карьеру. И действительно.

– Да, я в курсе. Вы недавно получили повышение. Год назад вам дали ордер на новую квартиру, дважды награждали грамотами и премиями. Неплохая карьера под руководством господина Штефана. Расскажите о нем подробнее.

– Он подполковник в отставке. В свое время поддержал Гитлера. Стал работать в торговом агентстве переводчиком. У нас, в Москве. И в Ленинграде.

Теперь вычислить этого человека было нетрудно. Но Скаченко сам назвал его фамилию.

– Он работает у нас под своей настоящей фамилией, как и 10 лет назад. Штефан Нойманн. Ему сейчас 51 год.

– Замечательно.

– Вы верите, что я собирался его разоблачить?

– Какая разница, верю или нет. Ведь вы его не разоблачили. По вашей вине только за последние несколько дней убили двоих честных советских граждан. Но я обещал, что признание смягчит вашу вину – и был честен с вами. Работайте. Встречайтесь со Штефаном. Вы же лично встречаетесь?

– Да. Иногда лично, иногда через его людей. Это простые советские люди.

– Вот про них напишите подробно. Вы же знаете, где они работают и прочее?

Скаченко кивнул.

– Вот и хорошо. Мы поладим, – сказал Пронин презрительно.

Вот когда не хватает Никиты! Эти сволочи лишили меня оперативной связи с Эйтингоном. Всё-таки террор иногда приносит результат в разведке. Тактический, конечно. Стратегически они ошиблись. Именно убийство обострило наши эмоции и мысли.

– Где живёт этот Штефан? Не официально, а на самом деле?

– Он живёт на даче, – отвечал Скаченко дрожащим голосом. – В Малаховке. Там у него большой дом.

– И охрана?

– Можно сказать и так. Он приплачивает одному мужику, соседу, заядлому охотнику. Думаю, тот не знает, чем занимается хозяин, но выполняет его мелкие поручения и может, если нужно, кому угодно свернуть голову. Или просто пристрелить. А живет Штефан один. Баб к себе не водит. Сам к ним ездит.

– Адрес напишешь, только без маневров, гражданин штабник.

– Слушаюсь.

Пронин ринулся в свой отдел, к товарищу Коврову. Как объяснить, что он вёл тайное расследование? Говорить об Эйтингоне нельзя. Ковров, кстати, в любом случае обидится. Правда, он человек отходчивый.

Ковров округлил глаза:

– Иван? Ты в Москве?

– Так точно, товарищ Ковров. Я вышел на след германского резидента. Малаховка, улица Кирова, до 17. Срочно нужно окружить этот дом. И соседний дом – 18. У него вооруженный сообщник. Спугнуть их нельзя, действовать нужно ювелирно. Всё крайне серьезно.

– Чёрт побери, кто тебе поручил это?

– Никто. Это дело само меня нашло.

– Ну, товарищ Пронин…

– Я прошу, первый раз в жизни вас прошу. Все комментарии потом, после. А сейчас нужно действовать, немедленно действовать. Иначе нам этого не простят. Мы сами этого себе не простим. Кроме того, нужно немедленно выяснить, где сейчас находится Штефан Нойманн, сотрудник торгового представительства.

Ковров посерьезнел.

– Сделаем так. Группу захвата возглавит Железнов, твой любимец. Через полтора часа они будут в Малаховке. Руководство операцией возлагаю на тебя. А Нойманна этого мы знаем, конечно. Не вызывал подозрений.

– Спасибо, товарищ Ковров. Не подведу.

Игра началась. Пронин с Железновым при встрече крепко обнялись, не говоря друг другу ни слова. Трое сотрудников «пасли» Нойманна на службе. Пронину повезло, немец оказался в офисе, на Метростроевской.

Железнов, а с ним – отряд из двадцати человек, направились в Малаховку. Иван Николаевич не сомневался, что Виктор всё сделает быстро и профессионально.

Сам Пронин держал связь с обеими группами через двоих молодых «бегунков» и ждал, куда двинется Нойманн.

В столовой, на Лубянке, к нему подсел уже знакомый долговязый сотрудник.

– Товарищ Пронин, кажется, у вас новости? Я доставлю вас по адресу.

Ну, наконец-то. Чего-то подобного Иван Николаевич ждал уже битый час. Эйтингон не мог не почувствовать, что ситуация стала горячее.

Но тут в столовую даже не вошел, а влетел Ковров, даже стул опрокинул и рукавом смахнул со стола стакан с томатным соком.

– Слушай, Пронин, что это ты устраиваешь?

– Товарищ Ковров, всё согласовано.

– А ты не слишком потерял наглость? – Ковров бушевал. Пронин знал, что очень скоро он успокоится.

– А я не при чем? Хоть бы нарочного послал. Сидишь тут, компот пьешь.

– Идёт операция, товарищ Ковров.

– А Железнов – чей сотрудник? Твой личный или всё ещё в нашем отделе? – не унимался Ковров.

– Товарищ Ковров, дорогой ты мой, ну, пойми, что сейчас ты мне мешаешь. Вот всегда помогаешь, а сейчас мешаешь. Дай всё закончить – и я тебе подробный рапорт выдам.

– Ну, хорошо, Пронин. Это я тебе запомню. Это уже выше моих сил.

Ковров театрально всплеснул руками, сунул в рот папиросу и выбежал из столовой. Гнев уже спал, это он уже по инерции изображал вселенский ужас.

Долговязый улыбнулся:

– Часто он так?

– Изредка. Но эффектно. Едем?

Они по мчались куда-то на Садовое кольцо – почему-то на грузовике. Впрочем, конечно, в такой день следовало принимать меры предосторожности. Завернули во двор где-то за Курским вокзалом. Старый особнячок с садом. «Медвытрезвитель», – прочитал Пронин вывеску. Остроумно!

Проходи, – послышался знакомый голос, – Не бойся, нет здесь алкоголиков. Вывеску скоро снимут, а особняк отдают наркомату иностранных дел – для встреч с зарубежными гостями. Ну, и мы эту стройку курируем, сам понимаешь.

Пронин увидел Эйтингона за потрескавшимся столом, в штатской заношенной тужурке.

– Говорят, ты уже вышел на резидента, во всем разобрался, всех поймал. Пономарев, оказывается, честный красный командир, несмотря ни на что?

– Так-то оно так…

– Большую работу проделал, – Эйтингон не давал Пронину вставить словцо. – Что сказать? Молодец. И я молодец, что тебе это дело поручил. Ордена нам с тобой полагаются, не так ли?

Пронин пожал плечами. Странный разговор.

– Нет! Не так! Не полагаются! – чуть не закричал Эйтингон. – Номанн этот чертов нужен, черт возьми. Или как его – Нейман, Нойманн? А мы его только и видели. Кто-то его спугнул. Нет, не ты. Но в одном ты ошибся. У него была подстраховка. И ему сообщили, что дело плохо.

– Так это же неплохо, – сказал Пронин совершенно неожиданно для Эйтингона. – Теперь мы знаем, что в Генштабе есть ещё одна крыса. А Нойманна мы найдем.

– С первым ты, наверное, прав, а вот со вторым, боюсь, будут проблемы и немалые. Думаю, с окнами у него всё в порядке. Такие агенты просто так не попадают в наши руки. Мы его обезвредили, это уже неплохо. Он долго вживался и еще многое мог сделать. Так что ордена мы с тобой и впрямь заслужили. Хотя лучше бы тебе жалованье повысили, правда?

– Мне хватает. – Пронин и так в месяц зарабатывал, как его отец – председатель колхоза – за год.

– Да знаю, знаю, что ты не за длинным рублем в ЧК пришел. Хотя в нашем деле – особенно за рубежом – без материальной базы никак нельзя. Будем проигрывать, если останемся нищими. Да и здесь нам техника нужна. Новейшая и разнообразная.

– Вплоть до полуторок, как с завода.

– Ты меня правильно понял. От танков до полуторок, включая лимузины и мотоциклы. Всё может пригодиться. Иной раз – и гримеры, и хирурги. Наивысшего класса! Мы – тайная служба. Халтура в нашем деле не принимается, как и поблажки.

Эйтингон любил поучать – и ровесников, и даже старших, не говоря уж о молодых сотрудников. А Пронин выслушивал его сентенции уважительно, это нравилось «королю нелегалов».

– А сейчас – расскажи мне всё, что произошло за последние часы. И не забудь о своих предположениях и планах. Только сядь, что ж ты, как неприкаянный.

Пронин улыбнулся, сел в продавленное кресло напротив Эйтингона и рассказал всё то, о чём мы уже знаем.

– Сейчас наше дело – охотничье, – так завершил он свой рассказ.

– Добро. – быстро проговорил Эйтингон. – Вместе поедем по его следам. Мои ребята тоже кое-что выяснили. Заодно и второго агента попытаемся вычислить. Сейчас разойдемся. Встречаемся через два часа. Юрка тебя встретит в сквере, возле театра комсомольского.

На Каретном ряду, в сквере, Пронин ожидал долговязого Юрку – агента Эйтингона. Впервые в этом году он почувствовал холод: вечерний ветер пробирал до костей, в одном костюме уже ходить не следовало, но с утра палило солнце, и Иван Николаевич не надел плащ. Юрий опаздывал на две минуты, непохоже на него. Пронин не без раздражения посмотрел на часы и в эту минуту потерял бдительность… Кто-то, подкравшись сзади, борцовским приемом «обнял» его за шею. Как из-под земли появились еще двое в темных коверкотовых пальто, и один из них быстрым, со стороны почти незаметным движением что-то прыснул Пронину в лицо. Голова закружилась, мышцы обмякли, Пронин повалился на руки этих подлецов, как пьяный. А они очень вежливо и аккуратно втащили его в черный «Опель». Пронина усадили сзади. Справа и слева – его новые «друзья». Возле водителя восседал видимо, главный в этой группе. Сквозь глубокий сон Пронин слышал их разговоры – нахальные, самоуверенные.

– А что с Прониным-то делать? – спросил самый высокий и плечистый из этих парней, сидевший справа от Ивана Николаевича.

Главный усмехнулся и с легким акцентом, похожим на прибалтийский, ответил недоуменным вопросом:

– С каким Прониным?

– С Иваном, который из Риги приехал, да вот с этим… – Он покосился на спящего пленника.

– А! – главный пренебрежительно махнул рукой. – Так он же умер.

– Как умер, когда?

– Насколько я знаю, завтра.