Лишь везение.

Страшно!

И я мгновения считаю,

Момента взрыва ощущая

Приближение.

Душно.

Подкрался вновь тревожный вечер,

И оживают потихоньку

точки злачные.

Знаю:

издалека тебя замечу,

И номер ждёт уже

в гостинице,

оплаченный.

Нервный,

но твой приход меня излечит, –

Душа моя пылает страстью нерастраченной!

Если

ты не придёшь опять на встречу, –

Моё взорвётся сердце

ровно

в час назначенный!..

Бомба, –

я бомба с часовым заводом;

И то, что нет кругом народа, –

Лишь везение.

Страшно!

И я мгновения считаю,

Момента взрыва ощущая

Приближение.

Брошенные дни

Часть меня самого –

злые прошлые дни.

Часто был сам не свой,

вспоминая о них.

Как частицы души –

октябри, декабри.

Их забыть не спеши –

собери, рассмотри.

Пусть они – хоть беда,

хоть обломки надежд, –

вставь на место, туда,

где тревожная брешь:

не ошмётки дерьма,

тоже – жизни куски, –

как и чёрный туман

их пронзившей тоски…

Дни – судьбы кирпичи,

их разбрасывать – жаль.

Строю счастье в ночи, –

созерцая печаль.

Будет ли в слезах

Тяжело навалится печаль.

Мысли бьют жестоким камнепадом.

Почему так хочется молчать, –

если ты опять со мною рядом?..

Осень вслед за летом пронеслась,

двор слезами горькими закапав.

Улеглась травой под снегом страсть.

А любовь – побитая собака.

Вновь огонь терзает голубой

обгоревших наших чувств поленья.

Быстро мы меняемся с тобой,

но – не в параллельных направленьях.

Как ни странно, дни мои – легки.

Обречённых новых встреч – не надо.

И смешат по пятницам звонки –

выпивших друзей моих – женатых.

Им понять пока что не дано, –

связанных условностями брака:

в общем-то, должно быть всё равно, –

будет ли над гробом кто-то плакать.

Ну и дети в семьях держат их,

искренних детей – прозрачны взгляды.

Ведь о них тревожимся, родных, –

даже если жизни нам не надо.

Слёзы льём в подушки по ночам,

душ бывалых плавится железо…

Забывать не стоит, что печаль –

никому на свете не полезна.

Будто не с нами

Есть у вас ощущенье, что всё происходит не с нами?..

Мы как будто попали в творенье садиста-фантаста.

Не водой перед сном: мы умоемся снова слезами –

от колючих вестей, как избавился мир от балласта.

Неуют площадей, опустевших и ставших чужими.

Безразличье шагов. Холод неба, презрительно-грубый.

И бессильным листком с ветви жизни слетевшее имя –

заставляет шептать непослушными ставшие губы.

Нам не хочется думать, что в нас, горемычных, причина.

Нам не хочется верить, что смерть, как обычно, серьёзна.

Бред унылый несёт, строго глядя с экрана, мужчина, –

говоря, что враги отравили дыханием воздух.

Лицемерно вздохнём, что не тем много лет дорожили.

Что идеи не те – то и дело – владели умами.

Мы приходим к тому, для чего неосознанно жили.

И за слабой волной вдруг поднимется к небу цунами.

Июнь 2020

Буду знать

Осень обозлённая затопила улицы,

Будто виноват народ в чём-то перед ней.

Под дождём расслабленным парочка целуется;

смотрим на влюблённых мы с женщиной моей.

Я – глазею с завистью, а жена – с усмешкою;

нам друг другу нечего полчаса сказать.

И сидим за столиком в маленькой кафешке мы, –

ни на миг не встретились скучные глаза.

Вывели влюблённые нас из равновесия –

наши руки встретились, бережно сплелись.

Из кафешки – понял я – скоро выйдем вместе мы.

Надо же! А только что – чуть не разошлись…

Ты прости, любимая, мне пренебрежение.

Не смогу, волшебная, опечалить вновь!..

Снова начинаются наши отношения…

Буду знать: заразная эта вещь – любовь!..

Будь скромнее

Я в этот вечер в шутках преуспел,

И правым глазом – Кате, левым – Неле.

И даже розы, белые как мел,

Стыдливо в вазах по углам краснели.

Она в отъезде. Я же – был в гостях.

Кругом – бомонд, – накрашен, напомажен.

Мечтал: «А вдруг в вечерних новостях

Меня случайно всей стране покажут?!.»

А там – и пользы, в общем, никакой, –

Цвели пустые, пошлые базары.

Лишь в баре было славно, где легко

Звенели струны ласковой гитары.

Но я в душе восторженно визжал,

Ведь видел ясно: мил красотке Жанне, –

Два раза ручку нежно ей пожал,

Шутливо в щёчку чмокнул на прощанье.

Проснулся утром: в голове – бардак,

Вина-подлюка прямо в сердце давит!..

Ну, вёл себя, похоже, как дурак;

Ну, флиртовал немного – ерунда ведь!..

И вся причина – в выпитом вине.

Но я поклялся быть скромней отныне,

Поскольку понял: дорогую мне

Поставил в ряд со всеми остальными.

Быть с тобой

Снова предсказанья обманули!

Им назло – погодка просто шепчет.

Звёзды нам лукаво подмигнули,

и, признай, на сердце стало легче!..

Я иду в потёртых джинсах старых,

на груди распахнута рубашка.

Я тебе, конечно же, – не пара, –

в белый дым одетая милашка.

Этой славной, тёплой, чуткой ночью

не тверда влюблённого походка.

Верить сердце глупое не хочет

в то, что мы с тобою – одногодки.

Мимо – табуном – прошли ребята,

к ним тебя, как юноша, ревную.

Дай-ка я, как в первый раз когда-то, –

обниму и нежно поцелую.

Деревце прикрыло нас листвою.

На тебя с восторгом сладким глядя,

вновь шепчу простое-непустое:

«Я живу – тебя, родная, ради!..»

Милая, прости, ведь так бывало:

на твоих глазах я видел слёзы…

Быть с тобой – так много и так мало!..

Надо же, смотри, – поплыли звёзды…

В аэропорту

Задержка рейса. Спит аэропорт.

Да, нет, – не спит: всего лишь – полудрёма.

Но мне давно плевать, что самолёт

Мой где-то в небе кружит незнакомом.

Как на ладони, – девушка одна.

Она – напротив, в ожиданье рейса.

Такой невинной кажется она,

Что подойти – не смей, а лишь надейся!..

В нелётный час аэропорт – тюрьма,

А я по жизни – много лет кочую.

И вдруг подходит девушка сама

С простым вопросом: а куда лечу я?..

Ответил честно: «Я – в Тюмень лечу…»

И, пребывая в радостном волненье,

Себе твердил: в глаза смотреть хочу! –

Но видел лишь красивые колени.

Она же мне: «Быть может, вы – поэт?..

Ваш взгляд такой, что впору удивиться, –

Он – сквозь меня: меня, как будто, – нет!..

А вот ведь – я, и это – вам не снится!..

И в нём такая видится мечта! –

Любая проза в ней бы стала песней!

И я решила: это – неспроста, –

Вы – человек, наверно, интересный!..»

Подумал я: «А почему и нет?!»

И на лице вдруг вспыхнула улыбка!..

Но вот насчёт того, что я – поэт, –

То, несомненно, – явная ошибка!

Ведь я смотрел – совсем не сквозь неё, –

Её, красотку, раздевал я взглядом.

Воображенье пылкое моё

Мне всё сказало точно, – буду гадом!..

Но, если хочет, – что ж мне отрицать?.. –

Ответил ей, что я – поэт, известный!

И предложил ей, нагло, – номер снять,

Не где-нибудь, – в гостинице, на месте!..

Я умолчу о наших с ней делах, –

Хоть не поэт я, но и не скотина.

Вот только после – в зеркале была

Моя совсем не радостная мина.

Мне стало ясно: в жизни всё – враньё!

И я плевался, думая при этом:

Уж лучше я – смотрел бы сквозь неё!..

Ах, почему рождён я – не поэтом?..

В глубоком чёрном небе

В глубоком чёрном небе звёзды светят,

гуляет по балкону лёгкий ветер.

И, глядя на рассыпанные свечи,

тоскует одинокий человечек.

И думает чудак – вполне серьёзно, –

о том, что под ногами – тоже звёзды,

и в центре бесконечности хрустальной

быть одиноким – вовсе не печально.

От этих странных мыслей человечку

вдруг снова почему-то станет легче.

К тому же, очень близко, по соседству,

Земное неустанно бьётся сердце.

Опять представив, как оно красиво,

вбирает человек Земную силу.

На звёзды глядя, он простится с болью, –

наполнив душу нежностью, любовью…

Растаяли меж звёздами заботы.

А утром человечку на работу.

В неё уже не в первый раз влюблённый,

уходит он с балкона обновлённый.

И думами полны о том же точно

другие человечки этой ночью.

И кто-то вывод сделает несложный:

быть одиноким – просто невозможно!..

В глухомани под Норильском

В снегах колючих протоптали путь неблизкий,

судьба незрячая с конвоем нас вела.

И вот осели в глухомани, под Норильском,

и нету света с неба, в душах нет тепла.

У всех от прошлого – нескладные осколки,

плюс к ним – баланда, нары, вышки и штыки.

И мы теперь живём, как северные волки,

и то и дело скалим злобные клыки.

А дома – жёны, дети, матери страдают

в тисках печальных бесконечного поста.

Рубли добытые – как снег апрельский тают,

в глазах навеки поселилась пустота.

Навряд ли явится на Божий свет мессия,

чтоб от Москвы пройти до дальнего села.

В полярной ночи утонула вся Россия,

как будто в небе солнца нет, и нет тепла.

Сейчас бы водки двести грамм, а лучше – виски,

чтоб ненадолго приукрасить серый век!..

Но мы… застряли в глухомани, под Норильском,

и лучший наш напиток – горький белый снег.

В городе жара

Летний полдень, и от зноя изнывающий народ,

в камень города безжалостно закованный,

то к мороженому рвётся, то водичку жадно пьёт,

грустно в тень ползёт почти организованно.

Кто по улицам болтается, как мы, средь бела дня?..

Если день – не выходной, – обычный, будничный.

Чем-то граждане вокруг слегка похожи на меня,

проходящего неспешно мимо булочной.

Отпуск близится к финалу. Лишь четыре светлых дня,

и работа, бесконечно надоевшая,

окружив забором, вновь потянет жилы из меня,

каторжанином дразня, не насмерть вешая.

Инженер, не попрошайка, но осадочек в душе:

жаль, что этим ремеслом всё дело кончится.

Нелюбимая работа, гроб на пятом этаже.

Не завидую другим, хотя и хочется.

Оглянусь по сторонам: вон там – полтонны толстяка,

тут вопросы задаёт спина сутулая.

Люди бродят по жаре. Почти у всех, наверняка,

о своём житье такие ж мысли снулые.

У киоска овощного выгружается «десант» –

поредевшие запасы пополняются.

Носит ящики с томатами парнишка-азиат

в майке с надписью «Всё только начинается!..»

В знак отличной погоды

А помнишь: с тобою нам было так сладко!..

Всегда перед сном мы тепло обнимались.

Дышала мне в грудь. И горел прикроватный

неяркий светильник, снимая усталость.

Теперь всё не так, будто мы охладели

друг к другу, и нас вдруг осыпало градом.

Лежим, как чужие, в холодной постели, –

хотя, как и прежде, – мы вместе и рядом.

Прощу, если чувства твои изменились,

и в страсти бокал дьявол влил дёгтя ложку.

Пусть так. Окажи, мне, уставшему, милость –

как прежде, клади на меня нежно ножку!..

Чтоб знал я: ты так же добра и послушна.

Ты – тот же волшебный небесный подарок.

Не рань невниманьем влюблённую душу, –

не стану до времени – грубым и старым!..

Когда нам с тобой улыбались рассветы, –

другим ухмылялись злорадно закаты.

Не верили мы в расставанья приметы

и счастье гребли самой жадной лопатой.

Считали абсурдом любые невзгоды,

всегда целовались легко на дорожку…

Пусть в знак нашей прежней семейной погоды –

твоя мне на бёдра уляжется ножка!..

В окопе

Что такое происходит, кто-то знает?..

Позади родной отчизны рубежи:

третий месяц, огрызаясь, отступаем,

а порою – без оглядки мы бежим!..

А три дня назад – и глаз поднять не смели,

покидая погрустневшее село:

с осужденьем старики на нас смотрели, –

стыдно было, даже скулы мне свело!..

Дайте время, люди, будет всё иначе!..

О победе нашей трубы протрубят!..

А сейчас сижу в окопе я и… плачу –

от бессилия и злости на себя!..

Злиться – глупо, но попробуй – пожалей-ка

сам себя и крикни в ночь: «Ядрёна вошь!

У меня в руках – всего лишь трёхлинейка, –

против танков с этой штукой не попрёшь!..»

Третий день вокруг взрываются снаряды.

То – не бой, а просто-напросто – расстрел!..

Не влетай же, смерть, в окопчик мой, не надо!..

Я пожить на свете толком не успел!..

Брился я – десяток раз, но мне поверьте:

лучше всякого лекарства лечит страх:

я три месяца назад боялся смерти,

а теперь она мне стала как сестра!..

Пусть не скажет мне она: «Ну здравствуй, старче!..»

Преждевременный визит – не удивит!..

Ведь сейчас сижу в окопе я и – плачу:

рядом – Вася, лучший друг, и он убит!..

Где ещё найти такого человека?..

И за год не рассказать, каким он был.

А вчера я опустил бедняге веки

и шинелью рваной бережно накрыл.

Жду, что кончится обстрел. Дай, Бог, мне силы:

жизнь продолжится с последнего листа.

Может быть, окопчик станет мне могилой?..

Мне – и Васе. И – ни палки, ни креста!..

Кто же, братцы, помирать так рано хочет?..

Но опять и снова – близко – бах!.. И – ах!

Осыпается окопчик, мой окопчик,

и песок скрипит противно на зубах…

…Непривычно. Вдруг всё стихло спозаранку.

Матюкнулся из окопа сгоряча:

снова – танки, танки, танки, танки, танки, –

а за ними – в серой форме саранча.

Подходите, ближе, ближе, супостаты!..

Я – солдат! Меня так просто не возьмёшь!..

У меня для вас – ещё одна граната,

три патрона и, как бритва, острый нож!..

…Мама! Я вернусь к тебе дождём весенним.

Спелым ветром в дверь скрипучую ворвусь, –

пролечу – шепча, волнуясь – через сени

и к родной щеке губами прикоснусь!..

Жизнь такая: снова в прошлом будут беды,

забелеют занавески на окне.

Я вернусь, мамуля, – залпами победы,

грустной песнею о прожитой войне!..

…Не дождаться мне желанной контратаки!..

Не коснуться вновь любимого плеча!..

Ох уж эти танки, танки, танки, танки,

а за ними – в серой форме саранча!..

В остальном

А в остальном всё, мама, – ерунда!..

Орут коты, их снег не испугает!..

Ну, нет свободы, мама, как всегда.

И в первый раз – тебя в начале мая.

Я перед сном с тобою говорю

и о тебе, работая, горюю.

Ну, и ещё, работая, – горю!..

А поселенье – день за днём ворует…

Вновь за окном хибары – кутерьма,

рвёт плотный ветер тучи снеговые.

Вдвойне понятно мне, что значит мать, –

когда читаю письма дорогие.

И вот итог последнего письма:

«Сынок, прости меня, я умираю!..»

Ты умерла, когда была зима.

И пусто мне – теперь, в начале мая.

В отпуске

Лукьяненкову А.В.

Я отпуск взял и к маме укатил.

Её домишко – в Краснодарском крае.

И я когда-то в этом доме жил,

Ну а теперь – лишь в гости приезжаю.

От дома к морю мне – рукой подать,

А вдоль дороги протянулась зона.

И хоть тепло, – совсем не благодать

Она для заключённых в ней, – девчонок!..

Иду от моря как-то я домой,

А две из них: «Отец!.. Эх, нам бы – квасу!..

Ведь нас здесь поят – тёплою водой,

А квас холодный – это было б классно!..»

Ах, бедолаги, – скромные мечты!..

И захотелось сделать всё красиво:

Купил бутылку – вылил на цветы,

А внутрь налил – холодненького пива!..

И в дни былые, отдыхая здесь,

Вполне был счастлив, а тогда – без меры! –

Мне те девчонки отдавали честь, –

Как рядовые – видя офицера!..

С тех пор мечта: в приезд очередной

К той зоне – с пивом – пару раз вернуться.

Пусть отойдут девчоночки душой

И лишний раз нелишне улыбнутся.

В поисках утраченного

Вновь дёрнулся состав. Поплыл перед вагоном

не сдавшийся годам старушечий базар.

Чужой мальчишка мне махнул рукой с перрона:

улыбка в пол-лица, лучистые глаза.

Я вспомнил отчий дом у станции Любимой, –

всё детство за окном гремели поезда.

Придумал, что они провозят счастье мимо,

чтоб выплеснуть его в большие города…

Прошло немало лет, но всё же я невежда

в вопросах бытия. А жизнь моя – в пути, –

поскольку вдруг решил, что счастье где-то между

стремленьем ехать вдаль – потребностью сойти.

Задумаюсь порой, стараюсь оглядеться:

«А что же я ищу?..» И снова слышу вздор:

«Что ищешь – потерял на станции из детства,

и путь назад закрыл сердитый семафор».

В прихожей

Туфли милой – у порога,

на крючке – плащ, цвета вишни.

Подойду к нему – потрогать, –

и – счастливый, как мальчишка.

Эти вещи – атрибуты

полноценной жизни, славной.

Дама в доме – это круто!..

Только быть желает главной.

Злая память – будто губка:

вижу я, нажав немножко:

здесь другой висела шубка,

были тут её сапожки…

…Месяц, два – и всё сначала, –

от повторов скучно в мире.

От любви – душа устала,

и опять в моей квартире

лишь мои остались вещи.

Ах, как сладок вкус свободы!..

Удалось в потоке женщин

отыскать спасенье брода.

В доме – мирно, а в прихожей –

аскетичная картинка:

мой пиджак из чёрной кожи,

а под ним – мои ботинки.

В прощальном вальсе

Уныло в грунт вжимаю тело:

«Перетерпи, потом – беги!..»

Возможно, снова стану смелым, –

когда за холм уйдут враги.

Когда их серые шинели

исчезнут мирно с глаз долой, –

тогда рвану – туда, где ели,

помчусь оврагами домой!..

Но разве свет вновь станет белым,

лишившись чести и борьбы?..

Пусть никогда не стану смелым, –

но жалким трусом мне не быть!..

Пусть не вернусь к старушке-маме,

но через жуть и дикий мат, –

я непослушными руками

сожму холодный автомат.

Давай, дружище, поднимайся, –

коротким будет этот бой.

И облака в прощальном вальсе

пройдут к востоку над тобой.

В следующей жизни

Я в следующей жизни не напишу ни строчки:

схожу с молитвой в церковь и там зажгу свечу.

И после – мыслить в рифму уж не сумею, точно,

А главное, стихов я – писать не захочу!..

Я буду бизнесменом, а может, кем-то круче, –

Зауважают пули мой крепкий медный лоб.

А кто с мечом припрётся, тот от меня получит,

Как говорят в народе, – по первое число!..

И ни для наслажденья, ни просто так, от скуки –

Марать бумагу будет мне вовсе ни к чему,

Ведь что сейчас волнует и причиняет муки, –

Не то что близко к сердцу, – и к заду не приму!..

И буду жить я классно – уверенно, красиво,

Взирая на поэтов несчастных свысока, –

Презрительно и даже немножечко брезгливо.

Но… в следующей жизни моей. Ну а пока…

Поскольку не умею другого ничего я –

Пишу стихотворенья, – стишата, так сказать.

Но все, кому читаю, – смеются надо мною;

Советуют мне с этим занятьем завязать!..

За что мои творенья с издёвками поносят? –

Ну никаких изъянов я в них не нахожу!..

Но раз они признанья и денег не приносят, –

Вот это докропаю и, точно, – завяжу!..

Мечты о светлой жизни – хорошее начало!..

Мечтать же легче с неким количеством деньжат.

Моя метла-подруга, наверно, заскучала;

Ну что ж, пора за дело. Ох, руки как дрожат!..

Познаний много ль надо, чтоб с нею управляться?

(Зачем пять лет мозгами ворочал в МГУ?..)

Нетрудно догадаться – с конца какого браться,

И вот уже я – профи: двор вымести могу!..

А ну-ка – расстараюсь, трудом по лени вмажу, –

Пусть на икру не хватит, но будет в доме хлеб!..

И дворик станет чистым, и господа не скажут –

Мол, дворник наш, бездельник, опять навеселе!..

В церкви гасят свечи

Вновь швырнул на церковь вечер

траурную шаль.

Семь часов, и гасят свечи,

праведно спеша.

Я свечу поставил маме, –

сам зажечь хотел.

Не коснулось свечки пламя –

окрик не велел.

Я – на выход, хлопнут двери

яростно за мной…

Наш не самый Крайний Север

дружит с темнотой.

Намела метель сугробы

под моим окном.

Чуть дыша, общался с Богом

страстно перед сном.

Говорил одно и то же

я Ему опять.

Он ведь умный, Он ведь сможет

глупого понять.

Не задержится с ответом

и подаст мне знак: