Цитаты из книг автора «Лев Айзерман»

прочел монографию С. Борисова «Мир русского девичества. 70–90 годы XX века» (М., 2002), в которой на большом фактическом материале показано, какое огромное значение для девочки имеют первый лифчик и первые месячные. Но то, что самое интимное, самое сокровенное становится

если вернуться к моим детским и школьным потрясениям — за один день прочитанный роман Чернышевского «Что делать?», сегодня растоптанный и униженный эстетствующими либералами постсоветской эпохи, не способными даже на частичку того гражданского мужества, что явил миру Чернышевский. Потом, уже в наше время, я напечатаю в журнале «Литература в школе» статью в защиту Чернышевского.

зиму 1941/42 года я провел в детском доме города Вольска, куда поместили эвакуированных из Москвы детей. В нашей большой палате были собраны ребята не по возрасту: от меня, самого младшего, до старшеклассников. Вечером в палату набивалось много народу, приходили девочки, нередко молодые воспитатели и вожатые. Пели. Разговаривали. Спорили. О чем — не помню. Запомнился лишь один эпизод. Десятиклассник вышел на середину комнаты, протянул руки вперед и что-то долго и горячо говорил, потрясая протянутыми рукавами. Что он читал, я абсолютно не понял. Но почему-то запомнилась последняя фраза: «Карету мне, карету!» А вскоре я увидел заплаканные глаза наших воспитательниц и вожатых: и этот десятиклассник, и несколько его товарищей уходили на войну.

И ни одной работы в эти три года о потрясении искусством: прочитанной книгой, увиденным фильмом, услышанной музыкой. Отмечу, правда, что надо быть очень осторожным в выводах после прочтения этих сочинений. Как и вообще после чтения написанного учениками. За эти три года у меня учились две девушки, которые пережили страшное и непоправимое: смерть матери. А в сочинениях они писали о какой-то ерунде. Но, при всех оговорках, какие-то тенденции все-таки видны. В 2007 году только в четырех сочинениях из трех классов в жизнь ворвалась История. В двух говорилось о Беслане. В одном — о незабываемом впечатлении детства, совпавшего с грузино-абхазским конфликтом:

бесчеловечным. А что касается рассказа «Матренин двор», то, может быть, я не прав, но все последние годы я на уроках в одиннадцатом классе не обращаюсь к нему. Только к «Одному дню Ивана Денисовича», хотя и этот рассказ идет нелегко. А «Матренин двор», как мне кажется, не может быть понят и принят современным учеником, который вместе с тем может понять и самопожертвование, и даже смерть во имя чего-то высокого и истинного.

И тогда учеба не становится средством образования человека. Он учится, но не образовывается».

Равнодушие к музыке, на мой взгляд, свидетельствует лишь о неразвитости слуха, между тем как равнодушие к поэзии говорит о неразвитости души»[14] .

ИСКУССТВО ЕСТЬ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ, СОСТОЯЩАЯ В ТОМ, ЧТО ОДИН ЧЕЛОВЕК СОЗНАТЕЛЬНО ИЗВЕСТНЫМИ ВНЕШНИМИ ЗНАКАМИ ПЕРЕДАЕТ ДРУГИМ ИСПЫТЫВАЕМЫЕ ИМ ЧУВСТВА, А ДРУГИЕ ЛЮДИ ЗАРАЖАЮТСЯ ЭТИМИ ЧУВСТВАМИ И ПЕРЕЖИВАЮТ ИХ»[13] .

дай человеку рыбу, он будет сыт один день, научили его ловить рыбу, он будет сыт всю жизнь.

что спокойствие царит только на кладбищах. Но сегодня на кла