Цитаты из книг автора «Леонид Юзефович»

В январе 1918 года Семенов назначил Унгерна комендантом Хайлара – крупного железнодорожного узла и второго по численности русского населения города в зоне КВЖД. Поначалу местная публика не приняла его всерьез, но он быстро показал, на что способен: военный врач Григорьев, публично выступавший против невесть откуда свалившегося на хайларцев барона, был расстрелян без суда. Впервые в жизни Унгерн приказал убить безоружного, к тому же штатского человека, но не похоже, чтобы его перед этим терзали сомнения. Угрызений совести он тоже не испытывал и, докладывая о случившемся Семенову, писал: “В условиях зарождающейся гражданской войны всякая гуманность и мягкотелость должны быть отброшены”.

Сипайло еще в Чите усвоил классический постулат всех гражданских войн: работа контрразведки оценивается числом ее жертв.

убеждая себя, что дорожит не властью, которую давала близость к Унгерну, а возможностью помогать людям, он не заметил, как средство превратилось в цель.

побежденные чаще брались за перо. В отличие от победителей, они не считали свою нынешнюю жизнь закономерным следствием предыдущей, прошлое стало для них абсолютной ценностью, а не прологом чего-то большего. Прежняя жизнь воспринималась полностью завершенной, цельной, не имеющей продолжения и, значит, настоятельнее взывала к необходимости запечатлеть ее для современников и потомков.

“Стоит ли писать об этом? – так начинает он свои записки. – Не знаю. Часто я задаю себе этот вопрос. Поверил ли бы я тому, о чем хочу рассказать, если бы сам не пережил тех кошмарных дней, если бы, встав рано утром где-нибудь в мирном городе, за чашкой кофе пробежал страницы чужих, полных ужаса слов? Всегда я отвечаю отрицательно. Слишком нереально, слишком нелепо все пережитое”.

“Я вышел из возраста, когда человек считает себя обязанным иметь свое мнение по любому вопросу

при революциях последние могут стать первыми, но вторые – никогда.

“Нынче нельзя верить и сыну родному”, – остерегал Унгерн полковника Сокольницкого. А Оссендовскому жаловался: “Я никому не могу верить, нет больше честных людей! Все имена фальшивы, звания присвоены, документы подделаны”. Это обычное для него состояние – мыслить себя единственным настоящим человеком среди псевдолюдей, по отношению к которым ничто не может считаться преступлением.

Среди бойцов Лазо в ходу был лозунг “Грабь тварей!”, т. е. бурят. К тем из них, кто сражался на стороне красных, относились презрительно: “Как я встану рядом с ясашным!” Для казаков такой проблемы не существовало, их отношение к степнякам было несравненно более уважительным.

Казаки считали его казаком, буряты – бурятом, монголы уповали на него как на защитника их интересов. Даже евреи видели в нем заступника и покровителя. Как ни странно, всё, что говорилось и писалось о Семенове, – почти правда. Он был и тем, и другим, и третьим, равно как не был никем. Может быть, это и позволило ему продержаться у власти дольше, чем любому другому из вождей Белого движения.