Читать книгу «Дать Негру» онлайн полностью📖 — Леонида Нетребо — MyBook.
image
cover

«…Когда Жорж осознал, что деньги украдены, он вдруг, вопреки панике души, увидел себя со стороны: растерянного, жалкого, озирающегося, шарящего по пустым карманам. Тут же, с бешенным внутренним содроганием, он понял, что за ним сейчас, конечно, наблюдает вор-карманник – гадкое существо, которое его унизило и теперь имеет возможность наслаждаться низостью и бессилием, потому что низость и бессилие человека – и есть показатели состоятельности, успеха этого недочеловека. Чтобы не доставлять оному удовольствие, Жорж перестал озираться, перестал прощупывать складки одежды, перестал обследовать труднодоступное в автобусной толчее пространство под ногами. Он оцепенел, как истукан, остановил взгляд на оконном проеме. Автобус затормозил, люди стали выходить, натыкаясь на истукана, – застывшего от внезапной боли человека, – и что-то ему говоря.

…Человек, окаменевший от беды, от обиды, превращался в Истукана с большой буквы. Истукан ничего не слышал, как, впрочем, и не видел, а лишь чувствовал, представлял того, кто сейчас смотрел на него, поверженного, возможно, только краем своего шакальего глаза, того, кто стал его личным врагом. Да, у Жоржа-Истукана, вместе с новым статусом появился личный враг. Он еще не знал физиономии врага, но этот враг – был! и находился рядом. Этот враг становился виновником всех его потерь: бывшего артиста, эстрадного кумира с богемным обликом, когда-то имевшего много друзей, поклонниц… и всего прочего, что может быть отнесено к богатству человека. Истукан гнал от себя крупицы самокритичности, которые могли бы уличить его в иезуитстве, облегчающем выход из, возможно, безнадежной ситуации, проповедующем бесполезное лечение окончательно запущенной болезни. Истукан решительно упрощал то, что было ранее, и свершившееся минуты назад, сминал свою бывшую осторожность, спрессовывал всю сложность в твердый каучуковый шарик…

…который, далее, уже без участия Истукана, вылепился в упругую кисть гадкой руки, в отвратительные осьминожьи щупальца, змеино вползающие в чужие карманы…

…щупальца, которые обиженный Истукан, должен изловить, поймать, сжать в своей железной ладони (с этого момента ладони у него железные), посмотреть в ненавистные шакальи глаза!..»

Жорж решил, что для выбора наилучшей позиции, в которой ему должно расположиться в бою, необходимо собрать как можно больше информации о карманных ворах. Задача в принципе очень трудная, но он и не будет пытаться проводить сколько-нибудь существенное исследование, потому как не собирается писать диссертации на эту криминологическую тему. Достаточно будет просто освежить в памяти вполне доступную информацию – из всего, что он когда-то слышал, читал и, возможно, еще узнает в ближайшие дни.

Для начала Жорж пошел в библиотеку и за несколько часов перелопатил все подшивки городских газет, отмечая материалы, где, так или иначе, отражалась криминальная жизнь их небольшого и в целом благополучного города. Он испытал чувство подобное радости, когда вычитал, что, оказывается, в городе растет число карманных краж. Начальник горотдела милиции в интервью, отвечая на конкретный вопрос, когда власти избавят добропорядочных граждан от «этой гнили – карманников» (слова рядовой жительницы), сетовал на то, что бороться с карманными ворами сложно: трудно поймать за руку, трудно найти свидетелей… Советовал жителям «…быть бдительными и не давать повода своей невнимательностью и беспечностью лезть себе в карман». Вот так! Не зевать! – и воров будет меньше. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Что и требовалось доказать. Даже этот, в целом бесполезный с точки зрения информативности, вывод шел в плюс решимости Жоржа.

Он слышал, что милиционеры-оперативники знают карманников в лицо, те здороваются с ними, но… не пойман – не вор.

Затем он пошел в милицию, добился приема начальника уголовного розыска, и сообщил тому, что у него украли кошелек с внушительной суммой и посему он собирается сделать соответствующее письменное заявление. Жорж уже начал играть свою роль: совершенно не ожидая от стражей порядка каких-то положительных результатов в части наказания преступника или возврата денег, он тем не менее живописал свое крайнее возмущение фактом кражи в общественном транспорте, а также подавленность, якобы рожденную существенным подрывом семейного бюджета.

Последовали усталые, примиряющие рассуждения майора о том, что крайне тяжело бороться с карманными ворами, иначе бы мир давно справился с этим злом…

И все-таки Жоржу удалось выведать минимум полезной информации. Милиционер сообщил, что карманные воры, как правило, работают на «своей» территории. И если тот карманник не гастролер, то, в принципе, его можно вычислить при большом желании. Вместе с пострадавшим офицер, на карте, прикинул маршрут, на котором может работать карманных дел мастер, обидевший Жоржа. С большой степенью вероятности просматривался круговой автобусный маршрут, который захватывал довольно большое городское кольцо.

– В принципе, можно сесть и кататься, как на карусели. Но поймите, нам не до игр, мы завалены более серьезными делами, у нас не хватает сотрудников, чтобы заниматься щипачами. Вы можете обнадежиться, а потом разочароваться… Скорее всего, ваши деньги уже давно потрачены или «отмыты». Вы же их не метили? Вообще, что вы хотите? Я не совсем понимаю… Если решили писать заявление – пишите. Будем рассматривать… Заниматься…

И вдруг Жорж вспомнил, как боролись с карманниками его институтские однокурсники, работавшие в оперотрядах и помогавшие милиции. Он тут же поведал об этом собеседнику.

Основой была его величество Провокация, когда один студент прикидывался зазевавшимся простачком, побуждая воришек к действию, а другие ловили щипача за руку. Причем, в случае необходимости, и сама «жертва» могла справиться с воришкой, – к борьбе с карманниками подбирались ребята смелые и неслабые. На суде они выступали не как сотрудники милиции, а как пострадавшие граждане. Кто-нибудь из посвященных осуждал однокашников за эту борьбу, основанную на спланированной провокации? Нет! Даже «законникам» трудно было что-либо внятное противопоставить позиции известного киногероя: «Вор должен сидеть в тюрьме!» Притом, что в конкретном случае отсутствовал киношный контекст, а именно: сомнений в соблюдении презумпции невиновности и всех законных процедур не было – факт воровства имел место, доказан, все следственные и судебные действия соблюдены!

Какое-то время Жорж и начальник «угро» молча смотрели друг на друга. По выражению лица своего визави Жорж понял, что не сказал для того ничего нового. Наконец офицер, медленно, не отводя взгляда от Жоржа, вывернул шею и дунул на майорский погон своего кителя, при этом щелчком сбил с него невидимую пылинку.

Впрочем, на Фемиду Жорж не надеялся, да и не это было конечной целью. Целью был он сам.

4

Жорж забрал с дачи свой старый парик, которому предстояло стать символом будущих перевоплощений. В магазине косметики купил все необходимое для грима, краски для волос, искусственные усы, брови и еще пару париков для разных причесок. Непременным оказалось посещение парикмахерской, – короткая, ровная растительность на голове облегчала дальнейшую работу с париками. Дома сел перед зеркалом. Немного взгрустнул, вспоминая театральную гримерную. Привычно расставил баночки, тюбики, разложил кисточки. Примерил старый парик и… счастливо засмеялся своему отражению; дурачась, дунул в пудреницу, замутив безоблачный лик. Конечно, все проходит… – истина. Но кое-что возвращается.

На следующий день, в «мертвую» паузу, когда работающее население уже покинуло жилище, а зоркие старушки еще не сели на лавочки и беспечная молодежь еще не оккупировала песочницы и беседки, он вышел из своей многоэтажки. Его трудно было бы узнать, но даже своей чуждостью, которая ему вполне удалась, вследствие изменения лица, походки и общей осанки, он не хотел привлекать внимания соседей. К осторожности примешивалась чувство некоторой шутливой неудовлетворенности, оттого, что никому сейчас не дано оценить его мастерство. Впрочем, до шуток было, по всей видимости, еще далеко, а награда за мастерство все равно сулилась из тайных, недоступных зрителям, запасников.

Двигаясь не по тротуарам, а по дворам, он вышел на остановку, которая находилась за два квартала от его дома, и сел в «свой» автобус. Это был маршрут, на котором он имел честь недавно опростоволосится. Именно здесь, на этом кольце ему теперь предстояло «работать». Сколько продлится его добровольная командировка, неизвестно.

Для начала нужно было увидеть вора, так, чтобы не осталось никаких сомнений в том, что это вор, и что, следственно, именно этот человек достоин наказания. Какова будет казнь – задача для следующего этапа.

Прием для первого этапа полагался несложным и позволял, по замыслу, увидеть факт воровства. Каждый раз, меняя образ, Жорж менял и манеру своего поведения в автобусе. Например, в темных очках, он садился на первое сиденье и якобы погружался в чтение, можно с шевелением губ, можно с периодическим потиранием переносицы. Журналом, сложенным вчетверо, удобно было часто ворочать, как бы ища нужную долю текста, впопад и невпопад; в это же время совершенно естественными были минимальные движения головы, которые позволяли чиркнуть взглядом по салону, выискивая подозрительное. Базовых, отправных образов, в которых он творил, сложилось несколько: разные прически, растительность на лице, выражение глаз, осанка и даже рост, – при этом Жорж постоянно импровизировал, насколько позволяла ситуация. Иногда ему попадались знакомые, коллеги по работе, но никогда он не был узнанным, что лишний раз подтверждало мастерство лицедея и вызывало в нем чувство законной гордости. В импровизации совпали мастерский интерес и необходимость: повторение «притворных» образов было недопустимо. Единственные повторы, если их можно назвать таковыми, позволялись, когда Жорж проезжал маршрут тем, кем пребывал на самом деле, что казалось совершенно естественно. Это бывало в выходные дни, когда в толчее маскировка практически не требовалась.

Все время, свободное от целенаправленного набора информации и настроя на грядущие перевоплощения, Жорж старался вспомнить все, что его окружало в злополучный момент пропажи кошелька. (Клип с Истуканом был не в счет: тот придуманный фильм нес совершенно иную, «заводную», нагрузку, и смешивать его с конкретикой не имело никакого смысла.) Воспоминания в большей степени относилось к фигурам и лицам, которые непроизвольно могли запечатлеться в анналах мозга. Кое-что ему удалось.

Не удивительно, что он не помнил конкретных персон, и все воспоминание поначалу сливалось в единое, но неявное, какое-то млечное настроение, расплывчатый образ. Чуть позже, вследствие невероятного напряжения памяти, образ вызрел и стал настолько ясным, что, казалось, появись сейчас любое лицо из того сонма автобусной толчеи, Жорж непременно узнал бы его. Так оно и случилось. Со временем ему показалась знакомой ворчливая старушка, которая тогда старательно оберегала свою сумку с чем-то бьющимся. Наконец, попался молодой человек, беззаботно жующий резинку, внимательно глядящий в окно, как в телеэкран, и, это нетрудно было заметить, любующийся всеми попадавшими в экран молодыми женщинами. Сухонький пожилой мужчина, уткнувшийся, как и тогда, в книжку появился уже без всякого удивления для Жоржа. Господин средних лет так же грустно поглядывал по сторонам и смешно щурился, как будто глаза его не выносили сколько-нибудь яркого света. Состоялось еще несколько узнаваний. Увы, эти открытия не возымели прикладного результата. Распознанные люди имели настолько невинный вид, что подозревать в каждом из них вора было выше сил Жоржа. Он решил не сосредотачивать более на них внимания, это могло сыграть в минус основной задаче: скорее всего истинный вор не запечатлелся беспечной на тот период жизни памятью.

Попутно, с особой ясностью, с первых же поездок, он увидел, насколько беззаботны люди. Как простодушно – назад – закинуты сумочки, насколько беззащитны карманы пассажиров – разговаривающих, читающих, спящих. Благодатное поле для «карманных пахарей»!

Со временем он уяснил несколько «критических» точек в маршруте. В основном это были остановки, где входило и выходило наибольшее количество пассажиров. Особенным также было место, где потерпел Жорж, – перед остановкой возле рынка, где всегда было многолюдно. Здесь колеса машины, как правило, падали в глубокую выбоину: за мгновенной невесомостью в автобусе следовал сильный удар снизу, нарушая устойчивость пассажиров, а в довершение, к встряске, резкий наклон вперед размазывал массу людей по салону. В это время твори все, что хочешь, только успевай: главное – скорость (тут он, для качества анализа, становился на сторону карманных воришек).

Случаи воровства бывали, о них в автобусе на следующий день вполголоса разговаривали потерпевшие или их знакомые, или те, кому удалось послушать подобный разговор. Скорее всего, этих случаев было больше, чем удавалось слышать Жоржу: вряд ли все пострадавшие склонны к подобным откровениям. Но и от слышимого закипала ярость: воровство творится ежедневно, практически в открытую. Пока Жоржу не везло.

Уже полторы недели его поездки были бесплодны. Не считать же достижением констатацию всеобщей беспечности и непрерывности процесса карманного воровства, творимого, по всей видимости, ежедневно, если не ежечасно. Ну, еще и открытий типа «критических» точек маршрута, благоприятных для краж.

5

Сегодня суббота, он едет пассажиром «как есть» – без всякого перевоплощения. На этот раз он сидит на одном из задних сидений, смотрит перед собой и лишь боковым зрением наблюдает за тем, что происходит вблизи.

Рядом стоит миловидная светловолосая девушка с книжкой в руках. Короткая, темная плиссированная юбка, белая куртка-ветровка и синее легкое кашне, щеголевато повязанное галстуком, придавали ей вид бой-скаута или молодой морячки.

Будь Жорж помоложе, непременно уступил бы место. Но возраст не тот. Однажды он попал в неприятную ситуацию, когда попытался уступить место молодой женщине… Ах, какими несправедливыми были слова жены в его адрес – правда не сразу, а дома, при «разборе полетов», – заметившей, как вспыхнула та, молодая и симпатичная! Впрочем, сейчас жена далеко… Но эта уж больно юна для его великовозрастной галантности! Хотя где это написано, что у галантности должны быть возрастные барьеры. Впрочем, сейчас действительно не до этого.

Приближалась дорожная выбоина. Сейчас автобус тряхнет. Как только это произойдет, Жорж, как обычно, не в пример обыкновенным пассажирам, не растеряется, не охнет, не закатит глаза к потолку.

Ну, вот, кто-то из стоящих завалился к сидящему на коленки, кто-то запротестовал, девушка отреагировала, как и полагалось по наскучившему Жоржу сценарию: охнула, присела, схватившись за то, что попало под руку (плечо Жоржа). Вздрогнула куполом плиссированная юбка, вскинулись, распушились медузой волосы, вспорхнули к лицу синие кисти кашне, раскрылись крылышками борта куртки-ветровки, закатились под пушистые ресницы наивные глазки…

…которые, конечно, в отличие от внимательных глаз Жоржа, не увидели, как под ветровку скользнули тонкие длинные пальцы – к груди, к лифчику, к душе… – и выудили из той волнительной, затененной глубины тонкую пачку каких-то бумаг. Жоржу сделалось дурно, его замутило. Сотни раз он представлял, как воровская рука ныряет в чужой карман, и все же действительность оказалась гораздо сильнее его, мнилось, тренированного представления отвратительного акта. Он остановил дыхание, чтобы затаенная тошнота не выявилась открытой рвотой. Инстинктивное желание зажать рот рукой сказалось тем, что непроизвольно надулись щеки и выпучились глаза.

Печальный господин средних лет, который за минуту до этого грустно поглядывал по сторонам и трогательно щурился, теперь, в упор, смотрел совершенно другим взглядом на Жоржа. Да что там другим взглядом! – это было уже другое лицо. Это лицо принадлежало зверю, вампиру, Сверхчеловеку, ясно показывавшему, что он, Сверхчеловек, готов в любую секунду броситься на того червя, уничтожить то беспозвоночное, которое посмело увидеть его грешок. Впрочем, какой грех! – Сверхчеловек просто добывает себе пищу. Но червям не положено этого видеть, потому что это видение, присутствие при трапезе, оскорбляет Сверхчеловека, портит ему аппетит. Отведи взгляд, молчащая тварь, и уползи в ближайшую щель! Иначе – бритвой по горлу, по носу, по глазам!..

Это было настолько ужасно и страшно, что Жорж отвел взгляд, а когда, устыдившийся своего страха, оскорбленный, вернул его на место, грустный гражданин был привычно печален и трогательно щурился, ни на кого не глядя, и медленно проходил к выходу. Остановка. Девушка виновато хлопала глупыми ресницами, извиняясь таким немым образом за оплошность, вследствие которой пришлось воспользоваться плечом незнакомого человека.

Что он должен сейчас сделать, чтобы потом не чувствовать себя соучастником преступления? Закричать: «Держите вора!»? Полезть по головам, чтобы схватить мазурика, вывернуть его наизнанку? Ведь он гораздо спортивней, наверняка гораздо сильней этого хлипкого воришки. А вдруг при том не окажется только что сворованного: вдруг он передал это подельнику, вдруг он успеет избавиться от того, что сейчас добыл, чтобы не стать уличенным? – все это известные приемы карманников. А вдруг, того хуже, все это воровство показалось, вдруг это плод уже больной фантазии? Впрочем, все эти вопросы, которые кричали в его голове, были напрасны: состояние прострации было настолько велико, что он не смог бы и пошевелить пальцем. Ему казалось, что трудно даже смотреть на мир, настолько силы оставили его. Еще немного и он впадет в состояние обморока, если это уже не обморок. Наверняка, если бы не его сидячее положение, он бы упал после всего пережитого. Вот, ему показалось, что надолго сомкнулись его веки. Он заставил себя их размежить… Автобус был полупустым. Грустного гражданина в салоне не было.

Девушка, уже сидевшая, как и прежде читала книгу. Неужели ничего не произошло? Жорж был растерян и подавлен. «Работать» сегодня он уже не мог.

Оказывается, страх, замешанный на стыде, – мерзкая смесь! Сначала она лишает сил, а в последствие оправдывает любое малодушие. Идя домой, Жорж молил бога, чтобы все, что произошло, оказалось ужасным сном, минутным видением утомленного навязчивой идеей мозга. При этом понимал, что мольба напрасна.

Он пришел домой и сразу же попытался избавиться от мерзкого ощущения моральной тошноты, пытаясь вызвать тошноту физическую. Но «два пальца в рот» так и не смогли вызвать физической разрядки: только рев и плевки страдающего от внутреннего недуга человека, пытающегося вывернуться наизнанку. Тогда он пошел другим путем. Наливая водку в стакан, он увидел, как ужасно, неправдоподобно трясутся руки. Ему стоило больших трудов справиться с, казалось, элементарной операцией: влить в себя стакан алкоголя. Совершив это, он повалился на диван.