Утром следующего дня, когда Руслан Тимурович, как всегда, к восьми утра явился на работу, его вызвал к себе начальник отдела кадров Александр Павлович Павелецкий, человек с круглым, гладким лицом и вкрадчивыми манерами, отзывавшийся на броское и экзотическое прозвище «Сан-Паулыч». Усадив Бабаева на стул, он тщательно прикрыл за ним дверь и сел напротив него, сложив белые пухлые руки ни округлом брюшке. На лице его играла кроткая и в то же время снисходительная улыбка. От его ласкового, участливого взора Руслан Тимурович отчего-то покраснел и потупил взор.
– Ну-с, – негромко сказал Сан-Паулыч, – сами увольняться будем или как-с?..
– П-простите, – запинаясь, пробормотал Бабаев, – но я… не понимаю…
На его вопросительный взор Сан-Паулыч развел руки и возвел очи горе с видом безграничного сожаления.
– Имеем указания, – пояснил он. – Так что ты подмахнул бы заявленьице подобру-поздорову. А то ведь сам знаешь, какие они… Им недолго и статеечку привесить.
И напомнил «бабушке» о допущенном им полгода назад опоздании на работу. Случилось это по вине опоздавшей электрички, однако тогда из толпы, текущей по проходной, директор избрал именно Бабаева для «выпуска паров» и клял его битых полчаса, а потом, рассвирепев от робкого возражения, влепил выговор и лишил премии. Сан-Паулыч был абсолютно согласен, что все это, конечно, дико, чудовищно, несправедливо, но всё равно, опоздание осталось опозданием. На служебном языке этот проступок именовался «нарушением трудовой и производственной дисциплины». В наказание за это администрация имела право послать нарушителя мести улицу и копать канаву, или уволить его по статье, с которой его не примут даже в ассенизаторы. Мимоходом показал даже решение профсоюзного комитета, который не возражал по поводу любого из этих решений. Но, подчеркнул он, наш директор, жалея тебя, готов согласиться на увольнение по собственному желанию.
Бабаев улыбнулся. Милосердия в директорском решении было немного. Скорее всего, он просто решил подстраховаться против возможного жалобщика, тем более располагающего немалыми аргументами по поводу его махинаций. Как по мановению волшебной палочки, на свет появился бланк заявления с размашистым директорской резолюцией. Его оставалось только подписать. Что Бабаев и сделал.
В отделе ему сочувствовали, но не советовали связываться с судом. Что ни говори, а именно Низамов отделал здание суда плиткой, мраморной крошкой, пластиковыми панелями, алюминиевыми дверями и окнами. Он был предусмотрительным человеком и подстраховывал себя на всех уровнях.
Попрощавшись с девочками и своей начальницей, Бабаев сложил в портфель свои книги и справочники по экономике и планированию и вышел из отдела, чтобы уж больше в него не возвращаться. В кассе его уже ждали расчетные деньги, премия и даже тринадцатая зарплата. К одиннадцати часам утра он покинул завод. Его согревала лишь мысль о том, что раз уж для него наступила новая жизнь, то и трудовую деятельность пора начинать по-новому.
Очень непривычно для него было средь бела дня, вместо того, чтобы сидеть за своим видавшем виды, покарябанным столом, вдыхать свежий утренний воздух, ароматы свежеполитых клумб, с каким-то новым чувством озирать пробуждающуюся природу, слушать пение птичек и тарахтенье газонокосилок.
Сидя на лавочке, он прислонился к фонарному столбу.
Это был совершенно новый железный столб. Он мог простоять века, если бы был достаточно глубоко вкопан. Кроме того, он был выкрашен. Его сладко щекотала мысль, что часть своей краски он оставит на плаще сутулого человечка, имевшего неосторожность к нему прислониться. А кроме того, он сурово и непреклонно исполнял свое главное предназначение. Он нес миру свет. Правда, ночью свет почему-то не зажигался, зато днем горел в полную силу.
Источником света служила большая, продолговатая, сиреневая лампа.
Лампа также была очень молодой. Ей отроду не было и нескольких месяцев. Но с самого дня рождения она была неизлечимо больна. Выпущена она была в конце квартала, стекло для нее варили с грубейшими нарушениями технологии, стенки изобиловали микроскопическими трещинками и кавернами, которые с пугающей неизбежностью пропускали воздух и выпускали драгоценный инертный газ. Спираль ее из последних сил испускала фотоны, но вместе с ними теряла и драгоценные электроны из своей хрупкой вольфрамовой оболочки. Неожиданно в цепи скакнуло напряжение – и лампа лопнула, брызнув осколками на шляпу скорчившегося внизу человека…
На какие-то доли секунды Руслан удержался в усике, торчавшем из цоколя. Но усик быстро остывал на свежем прохладном вет… (но-но, никакого ветра! Это же Массив!) И облачко гравитонов переместилось в длинный гудящий провод.
Провод протянулся на многие километры. Тяжелыми узлами оплетал он фарфоровые изоляторы, тщетно пытался согнать садившихся на него голубей и всем своим многожильным телом ощущал мощный поток мчавшегося по нему электричества…
В первые наносекунды Руслан растерялся и даже не осознал, что с ним, собственно, произошло. Его сознание оказалось раздробленным на мириады частиц, которые хаотически неслись куда-то, подталкивая и опрокидывая друг друга, сталкивались, поворачивали назад и снова устремлялись вперед. Он совершенно потерялся, растворился в этом безграничном Массиве, и лишь ничтожная часть его полей беспомощно призывала к спасению, несясь с околосветовой скоростью по проводникам. Совершив несколько тысяч бешено-стремительных витков по городу, осветив окрестные села и фермы, крутнув сотни станочных валов и звякнув в трамваях, то, что оставалось от Руслана, вошло в радиопередатчик, произвело полезную работу и вылетело в пространство с потоком электромагнитных волн.
На этом деятельность новоявленного Руслана можно было бы считать оконченной, если бы несколько квантов его существа не уловил пролетавший над городом спутник.
Резиденту потребовалось несколько долгих часов, чтобы осознать себя в новом качестве, собрать растерянные силы, согреться в лучах Солнца, впитав энергию через зеркальные плоскости батарей, отведать высококалорийного питания от портативного атомного реактора, проникнуть в самые отдаленные участки своего нового тела и наконец полностью ощутить себя спутником.
Это был хороший, даже роскошный спутник, выведенный на орбиту полтора месяца назад. Он мог вращаться еще десятки лет, самостоятельно корректируя орбиту. Он стоил миллионы долларов и был горд этим. Уверенно и методично пролетал он над планетой, пристально вглядываясь в ее ландшафт. Великолепно работали все его системы, компьютер четко отрабатывал изображение, лазерный фотоаппарат уверенно фиксировал, снимал и передавал в Центр всю интересующую информацию.
В компьютер поступил приказ немного снизиться и особенно тщательно сфотографировать указанный квадрат. Да ради бога! Дальность не помеха. Такую аппаратуру, как у него, только поискать. И спутник принялся фотографировать большое зеленое поле, и летчиков, прогуливавшихся у командного пункта (он мог сосчитать даже звездочки на их погонах), и самолеты, серо-бурые громадины с красными звездами на крыльях, которые тяжело выруливали на взлетные полосы…
Опознавательные знаки его отрезвили. Спутник прекратил передачу информации и, невзирая на мольбы и проклятия заокеанских господ, приступил к снижению.
Тут неожиданно прорезался Фляр:
– Не смейте!
– А, это ты, старина, – обрадовался Руслан.
– Что вы собираетесь делать с этим спутником?
– Да вот, опуститься, кое-что подремонтировать…
– Только не на этом спутнике.
– Но почему?
– Потому что вы сажаете его на ваш аэродром. А он принадлежит другой державе.
– Ну и что?
– Это означает передать вашей стране чужие секреты. Это неэтично.
– А подсматривать за нами – этично?
– Немедленно прекратите снижение! – загромыхал Фляр. – Ваш спутник не долетит до земли. Он попросту сгорит в атмосфере.
Последний довод показался Руслану весомым. Он прекратил снижение, но напрочь заблокировал все источники информации на спутнике.
– И на будущее учтите, – выговаривал ему Фляр. – Всем свойственно почитать места, откуда они произошли. Но вы теперь единственный представитель всей планеты в Ассоциации и потому должны воздерживаться от неэтичных поступков. Как вы вообще ухитрились войти в этот спутник?
– Понятия не имею, – чистосердечно признался Руслан, – кажется, все началось с фонарного столба…
– Тяжело будет вас теперь приземлить. А вокруг, как назло, ни одного космического корабля… Хотя, подождите, я вижу какое-то тело…
Это были последние слова Фляра. Но Руслан и сам уже заметил, а вернее даже будет сказать «ощутил» каким-то неисследованным еще чувством приближающуюся глыбу. Разглядеть ее было непросто. Объект был чернее самой ночи. Он стремительно проскочил мимо Солнца. Но в яростно полыхающей короне Руслан успел различить очень вытянутый эллипсоид длиной около тридцати метров. Желая уточнить его размеры, Руслан высветил его лазерным лучом. И тем самым подписал себе приговор.
Эллипсоид стремительно двинулся к спутнику и поглотил его.
Для спутника наступили безоглядная ночь и тишина. Тело его пронзили потоки жесткого рентгеновского излучения. Его изучали. Затем мощный удар разделил оболочку спутника на части, не повредив, однако, реактора.
Несколько минут потребовалось Неизвестным, чтобы досконально выяснить устройство спутника, принципы его работы и определить примерный интеллектуальный уровень создавшей его цивилизации. Затем плотный пучок нейтронов распылил его на атомы…
Амаурина погибала.
Она констатировала это так же четко, как сам факт своего существования, потребления и переработки энергии, отправления естественных потребностей. Ей оставалось прожить еще две-три сотни лет – жалкий мизер по сравнению с тем, что ею было прожито, можно и должно было прожить. Себя она считала прекраснейшим, совершеннейшим из всех живых существ, исключая, естественно, ее богоравных хозяев. Они заботливо вырастили ее, воспитали, наделили массой знаний и способностей, за что она им верой и правдой служила. К сожалению, сейчас она уже смутно помнила их прекрасные, нежные, переходящие друг в друга лики, их одобрение и гордость за нее. Она, существо из плоти и крови, была их единственной надеждой в немыслимо трудной борьбе с врагами, посмевшими не покориться величию их разума.
За долгие тысячи лет Амаурина прошла бесчисленное множество километров, видела рождение и гибель звезд, проскочила в пугающей близости от сгустка аннигилировавшей материи, благополучно пронзила центр Галактики, едва не погибнув в раскаленном месиве взрывающихся атомных ядер, дважды восставала из небытия. И вдруг так глупо, так непростительно бездарно позволила заманить себя в ловушку и попала в губительное скрещение силовых полей.
Враги беспощадно искромсали ее могучее, совершенное тело, разрушили систему ориентации и, самое страшное, повредили ее уникальный, отточенный мозг. С величайшим трудом собрав остатки терзаемого мучительной болью и страхом сознания, Амаурина каким-то чудом ухитрилась развить субсветовую скорость, перекрыла границы нового измерения и… пришла в себя лишь здесь, в совершенно незнакомом ей мире, где горели неведомые солнца, созвездия образовывали непривычные сочетания, рядом полыхала небольшая желтая звезда, а вокруг нее быстро вращалась двойная планета. Та, что побольше, была заселена.
На ней в мире и согласии сосуществовали десятки миллиардов живых организмов. Одни витали в воздухе, другие – таились в воде, третьи крепко вцепились в почву, но не двигались с места, лишь протягивали конечности навстречу сильной звездной радиации. Но на планете существовали и иные создания. Их гигантские стальные туловища двигались по океанам, проносились в воздухе между континентами или сновали по двум железным полозьям, подобные гигантским гусеницам. Такие же омерзительные металлические монстры, слепо копирующие создания природы, таились под водой. Будучи живым, одушевленным существом, Амаурина возненавидела их.
За годы жизни она побывала на многих планетах. На некоторых злобные механические чудовища подчинили себе живые организмы, даже высокоразвитые, подмяли под себя, жестоко угнетали их. Были и такие, что полностью отрицали право органической материи на существование. И истребляли ее, где только могли. То были коварные и безжалостные порождения разума, запутавшегося в спиралях эволюции.
Орбитальный космический аппарат Амаурина заметила уже давно. Аппарат испускал инфракрасное, электромагнитное и слабое гамма-излучения, вероятно, в результате распада малого количества радиоактивного вещества.
Слегка насторожило ее то, что аппарат обменивался импульсами с объектами на второй, пустынной планете. Амаурина подавила разговоры. Но тогда спутник набрался наглости и высветил ее лазерным лучом. Над этим возмутительным фактом Амаурина размышляла не более четверти секунды. Спустя этот промежуток времени спутник был захвачен, а объект, с которым он переговаривался, поражен пучком античастиц. Быстро исследовав захваченный аппарат и не найдя в нем и следа органической деятельности, кроме нескольких простейших спящих бактерий, Амаурина распылила и поглотила его, не ощутив скользнувшего в ее организм пучка гравитонов. Ей было не до гастрономических тонкостей. Организм ее давно истосковался по атомам редких металлов, в изобилии содержащихся в аппарате.
Амаурина устала от странствий. Не прошли бесследно и стычки с врагами, и грандиозные космические катастрофы, свидетелем которых она была. Тяжкий отпечаток наложило и исправленное пространство, в которое она ненароком забралась и с таким трудом вышла обратно. Она находилась слишком далеко от дома и давно уже не имела связи с хозяевами. На позывные они не отвечали. Следы их давно истерлись с пустынных космических тропинок. И только чудом уцелевший участок памяти бережно хранил воспоминание об их ласковых прикосновениях и дружелюбных напутствиях перед дальней дорогой.
Это было очень странное и пугающее ощущение – мгновенного и резкого провала в памяти. Амаурина старалась, но не могла вспомнить ни облака Хозяев, ни их поведения, ни звуков, издаваемых ими. Только обожженная радиацией кожа еще хранила память о теплом прикосновении – легкий шлепок… ласка, по которой она так истосковалась.
Амаурина неплохо владела прочими органами чувств, почти полностью восстановила способность передвижения в пространстве, но абсолютно не представляла, для чего она это делает. Можно было восстановить в памяти обрывки впечатлений, но они не складывались в целостную картину. Ей так хотелось отдыха, покоя, умиротворения, блаженной бездеятельности, но врожденный инстинкт властно гнал ее на поиски чего-то… Чего? Она не представляла.
Размеренно и неторопливо совершала Амаурина виток за витком вокруг планеты, мучительно пытаясь вспомнить, что же нужно совершить, встретившись с цивилизацией такого уровня. Какие-то действия она обязана была предпринять, выполняя свою миссию, заветы Хозяев. Основной принцип ее существования заключался в том, что она должна была пересекать пространства, выискивать населенные планеты и…
Мозг ее был серьезно поврежден в стычке, рана обильно кровоточила, и хоть она и смогла заживить поврежденные ткани, значительная часть ее памяти была изолирована и напрочь захоронена в тайниках подсознания.
Амаурина медленно погружалась в стратосферу планеты, проплывая над белоснежными облачными полями, пристально вглядывалась в лесные массивы, аккуратные зеленеющие квадратики полей и городские кварталы.
Пятый закон ее существования властно приказывал заботиться о собственной безопасности.
Четвертый призывал приложить все усилия к исполнению первых трех законов.
Третий приказывал оберегать друзей.
Второй – неустанно бороться с врагами…
Но все они исходили из первого закона, который вылетел из памяти. А без знания его Амаурина не могла составить верного мнения о тех, кто населяет эту планету, о бесчисленных едущих, плывущих, летящих, идущих… друзьях? Врагах?..
Естество ее не протестовало против большинства из них, хоть они и существовали на иной, чем у нее, белково-углеродной основе. Более того, неказистые, четырехконечностные, полужидкие создания даже смутно напоминали ей кого-то… Но кого?
Мучимая этими томительными размышлениями, Амаурина позабыла про обычные меры предосторожности, не изменила спектра преломления лучей на оболочке и, таким образом, стала видимой как в оптическом, так и в радарном диапазонах.
Капитан Морис Периньоль совершал обычный патрульный полет на истребителе «Мираж-5», приписанном к эскадрилье N 5661, базирующейся на военно-воздушной базе Монт-де-Маршан.
О проекте
О подписке