Неслучайно настолько отличается русская кухня по обе стороны Урала. Крупа и овощи с небольшой добавкой скоромного в разрешенные дни – с западной стороны, и рыбные и мясные блюда, строганина и свеженина с небольшой добавкой диких трав – с восточной. Из-за Урала и из немногих хлебных волостей Западной Сибири «хлебные сибирские отпуска» шли на Восток, в Восточно-Сибирские остроги. Шли они немногочисленным служилым людям. Охотчие же люди да прочие посадские должны были хлеб тот покупать по гораздо более высокой цене. Золотым тот хлеб выходил. Только другого почти не было. Конечно, воеводская власть держалась на силе, на далекой воле монарха. Но не в меньшей степени она основывалась на хлебной и на пороховой монополии.

На Амуре же и хлеб родился на зависть, и условия для выпаса скота имелись. Были здесь луга вольные, да и ценный пушной зверек нет-нет, а попадается. Вот и шли русские переселенцы в Приамурье. Причем, шли задолго до того, как пришел сюда отряд промышленного человека Ярко Хабарова. В принципе, поверстанные в том или ином остроге люди переселяться были не должны – разве только по воле начальства или договору между воеводами. Однако переселялись – или, как тогда говорили, бежали – вполне активно. Собирались в ватаги по нескольку десятков, а то и сотен человек, да и шли, куда кривая выведет. Остановить их пытались. Только, как всегда в Сибири, труд этот был зря. Люди шли, селились, заводили пашни. Часто женились на местных женщинах (шли-то в Сибирь в основном мужики). За отсылку ясака в столицу или в разрядный город (местный центр власти) получали они, как правило, полное прощение всех грехов и новое поверстание. Потому и в воеводских списках один и тот же человек мог фигурировать как казак одного острога и пашенный крестьянин другого, а то и десятник третьего.

Когда служилые люди, собирающие ясак с местных жителей, покинули Приамурье, охотчие люди остались. О них упоминают в своих отписках окрестные воеводы, рассказывают коренные жители Приамурья в жалобах и русским, и маньчжурским властям. Жили вольно. Кто-то занимался земледелием, кто-то охотой или торговлей, а кто-то и разбойничал. На них-то и жаловались местные люди, и власти.

Ведь часто уходили в Приамурье и те, кто оказался не в ладах с воеводами. Так, бежали в 1665 году туда из Илимского воеводства казаки от государева гнева. Бежали, да прижились. Создали казачью вольницу с выборным атаманом во главе. Крепость восстановили Албазинскую, стали с местными инородцами торговлю торговать. За защиту и с русских поселенцев, и с туземцев брали мехами. За те меха, отосланные в Москву, получают они со временем полное прощение и поверстание в служилое сословие. Так снова на Амуре появляется власть. Атамана сменяет приказчик-воевода. Вокруг Албазина строятся русские и инородческие деревеньки, заселяется земля.

Но такое положение не особенно устраивало южного соседа – империю Цин. В крепости Нингута и ближе расположенному к Амуру городку Гирин, формируется мощное соединение с собственной флотилией речных судов, многочисленной артиллерией. Из южных областей в крепость переводится отряд «восьмизнаменных» воинов. На Амуре строится база для обеспечения армии – крепость Айгун. От Сунгари к Зее начинается наступление маньчжуров. Первая осада крепости продолжалась недолго. Артиллерия маньчжуров просто сровняла хлипкие деревянные стены острога с землей, превратив в руины строения внутри крепости. Русские отступили к Нерчинску. Маньчжуры в преддверии холодного сезона тоже отходят на зимние квартиры.

Однако в этот момент к Нерчинску подходит приказ (полк), высланный при известии о начале боевых действий на Амуре. Их опоздание было связано с той же кампанией империи Цин по вытеснению русских из «запретных земель». По приказу императора Канси вассальные монгольские войска должны были совершить вторжение в Забайкалье и Прибайкалье. Но, в отличие от маньчжуров, монголы уже достаточно давно установили контакт с русскими. Причем, контакт этот был вполне выгодным для обеих сторон. Потому вместо массового вторжения имели место лишь несколько набегов. Один из них по воле судьбы пришелся на полк, идущий помогать осажденным албазинцам. Отражение набега и вызвало задержку.

На совещании полковника и воевод (нерчинского и албазинского) было решено возвращаться. И сила собралась немалая – почти тысяча ратных людей, полтора десятка пушек, пищали, огромный запас пороха. Крепость восстановили, причем, по новейшей для того времени технологии – бастионами. Промежутки между деревянными стенами засыпали землей, чтобы не пробивали ядра, а сверху устроили огневые позиции. Собрали урожай, нетронутый маньчжурами. Стали вновь обживаться. Но через год армия маньчжуров вновь подступила к стенам крепости. Правда, на этот раз удача была к ним совсем не так благосклонна. Крепость выдержала все штурмы. Почти два года длилась осада.

Тем временем подвластные маньчжурам монголы пытались штурмовать Селенгинский острог. Однако тоже безуспешно. Начинаются долгие переговоры, завершившиеся в 1689 году Нерчинским мирным договором. По договору Приамурье вновь опустело. Точнее, вновь оказалось без государевых приказчиков, голов, сборщиков ясака и других нужных в хозяйстве людей. Правда, вожделенный «путь в Китайское царство» появился, и государев караван с гостями и товарами стал совершать постоянные вояжи от новой торговой слободы Кяхта до Китая и обратно, а китайские товары пополнили царскую казну.

Каково же соотношение сил в этой войне, пренебрежительно именуемой «приграничными конфликтами»? Может быть, и вправду не стоит огород городить? Давайте попробуем посчитать. Начнем с маньчжуров. Благо они оставили множество документов о тех событиях.

Кроме относительно небольшого отряда в две-три тысячи воинов – собственно, «восьмизнаменной» армии, основной боевой силы маньчжуров – в войне были задействованы союзные с маньчжурами даурские и дючерские ополченцы, мобилизованные китайцы, корейские наемники, союзные отряды монгольской конницы. По разным источникам, в войне, на ее самом напряженном «албазинском» этапе, с маньчжурской стороны было задействовано в общей сложности от пятнадцати до двадцати тысяч воинов.

Численность русских отрядов и их союзников из числа местных тунгусских (эвенкийских) народов, традиционных противников и дауров, и дючеров, определить гораздо труднее. Официально фигурировала только численность служилых людей, которых на Амуре было совсем немного. Самый многочисленный отряд не превышал тысячи человек. В ряде сражений были задействованы силы, находящиеся в Забайкалье (Нерчинский острог, Селенгинский острог и др.). Подходили подкрепления из Енисейска и Тобольска. Но и их были только сотни. Сколько было союзников-тунгусов, включая нукеров знаменитого князя Гантимура, маньчжурского «князя Курбского», о котором мы обязательно поговорим в свое время, сказать трудно. Говорят о полке пятисотенного состава. Но это опять же официально принятые на службу люди, получающие жалование от казны, купившие у казны оружие. Главное же, нигде не отмечается число подказачников, казачьих детей и иных ратников, в служилое сословие не поверстанных, «охотчих» промышленных и торговых людей, крестьян, пахавших свою (собинную) пашню, тех, кто просто жил на этой земле и защищал свои дома. Сколько их было, сейчас сказать невозможно. Однако можно предположить, что немало. Известно, к примеру, что отряд Хабарова, кроме семидесяти человек, которым с воеводских щедрот выдали пищали и порох, включал в себя и тех, кто пристал к отряду по дороге, возвращаясь с охоты или иного промысла. А кто-то из поселенцев воевал и против Хабарова и его преемников на стороне даурских племен.

В немирных сибирских землях «охотчие» и посадские люди по боевой выучке, умению сражаться не особенно уступали служилым, да и вооружены были часто не хуже. Показательно, что, продвигаясь на Амур, отряд Никифора Черниговского, как было принято в то время, «озоровал» – проще говоря, грабил всех встречных, отбирая то, что может понадобиться на новом месте. Так вот, некий «пашенный крестьянин» в жалобе пишет, что отобрали у него всего великое множество (прилагается список), в том числе три пищали. В условиях вражеского нападения защищали крепость такие землепашцы и промысловики вместе с ратными людьми. Разве только в отличие от них ясак не собирали, да хлеб из государева амбара не получали. Наличие таких не ратных, но вполне боевых людей и приводит к постоянной путанице с численностью русских отрядов. И, увы, полностью достоверных цифр мы здесь не получим. Однако, очень приблизительно подсчитать силы можно попробовать.

По тому, что служилые люди в Приамурье землю не пахали, скотину не держали, однако на голод жаловались нечасто и исключительно в отписках якутскому воеводе (что было принятым стилем, а не описанием ситуации), можно предположить, что «кормильцев», обеспечивающих их, было, по крайней мере, в несколько раз больше, чем служилых. Некоторые авторы говорят о 1,5 тысячах семей пашенных крестьян на Амуре в 1655 году, что при стандартной численности для того времени 5 человек на семью дает более 7 тысяч человек «кормящего сословия». И все же русских сил было намного меньше, чем их противников. Об этом говорят не только русские, но и китайские источники, переведенные сегодня на русский язык. Вряд ли в двадцать-тридцать раз, как выходит из официальных документов, но меньше. Будем ориентироваться на то, что полутора-двум десяткам тысяч бойцов «маньчжурской коалиции» противостояли 3—4 тысячи русских ратников и их союзников.

Однако, оценивая силу сторон, стоит учесть еще три обстоятельства. Первое – вооружение. В эпоху Смуты, при приглашении на русский престол польского королевича Владислава было закуплено несколько десятков тысяч кремневых ружей с более совершенным ружейным механизмом. Но привычка – великая сила. Стрельцы привыкли к старым фитильным ружьям, а новое оружие им не понравилось. Вот и отправили его… в Сибирь. Сибирякам же новые ружья пришлись по душе. Стреляют быстрее, перезаряжаются проще. Правда, замки часто ломаются. Но в сибирских острогах были особые люди – кузнецы, которые не столько подковы лошадям мастерили (хотя это тоже могли), сколько оружие чинили.

Вот и оказалось, что в «незнаемых землях» оружие было более совершенное, чем в метрополии. Есть и второе обстоятельство: иностранцы (литвины, ляхи, шведы и прочие немцы), которых в Сибири было очень не мало. Историки порой говорят о «сибирском иностранном легионе». Туда отправляли пленных, ссылали совершивших проступок наемников. Причем же здесь они? Выше я писал, что «открытием» Европы было не столько огнестрельное оружие само по себе, сколько система залпового огня (стрельба плутонгами).

Официально эта новация вводилась в новейших подразделениях российской армии (полках иноземного строя) уже при Романовых. Но вполне можно предположить, что систему залпового огня знали и казаки, переняв ее у иноземцев, которые, кстати, как правило, в казаки и определяли. Этим тоже можно объяснить способность относительно небольших отрядов русских войск противостоять в несколько раз превосходящему их противнику, также вооруженному огнестрельным оружием.

Система залпового огня (стрельба плутонгами)

Кроме того, не стоит забывать, что в Приамурье шли лихие люди, быстро перенимавшие у аборигенов все их боевые приемы, умело применяющие не только огнестрельное оружие, но и стремительные набеги, засады, ловушки.

Было и третье обстоятельство: огромный опыт русских по строительству речных судов и использованию рек. Наличие таких флотилий из крупных (кочей) и малых (дощаников) судов, позволяло им очень быстро менять дислокацию, обеспечивало относительную неуязвимость. Венецианцы были первыми на Средиземном море, а португальцы и испанцы и, позже, голландцы и британцы покорили океаны. Русским же пространством в Сибири было пространство Великих Рек. Именно по рекам шло освоение гигантского мира за Уралом.

Русские речные суда (дощанники)

Умело и быстро строили русские люди в Сибири укрепления, используя не камень, как в Европе, но дерево и грунт – от обычного частокола и относительно слабых «приставных» стен (по сути, палисада вокруг лагеря) до мощных земляных сооружений с частоколом, заполненными землей клетями, башнями и раскатами (сооружениями для установки пушек), вынесенными за линию укреплений. Это тоже создавало немалые преимущества.

К тому же стоит помнить, что эпоха гигантских армий еще не пришла. Десяти-пятнадцатитысячный корпус был очень даже армией. Этих войск хватило испанскому полководцу герцогу Альбе, чтобы привести в покорность восставшие Нидерланды. Примерно столько войск было сосредоточено с русской и польской сторон в первой войне за Смоленск (1632—1633 гг.). Да и на полях Тридцатилетней войны, особенно на первом ее этапе, сталкивались армии подобной численности.

Острог XVII века

Иными словами, перед нами история долгой и сложной войны со своими героями и антигероями. Но есть нюанс. Если на первом этапе войны сражались северная крепость маньчжуров и отряд первопроходцев, то на втором, албазинском этапе, тем же русским отрядам, воевавшим, практически, на свой страх и риск, противостояла уже военная машина маньчжурской империи. В битвах с ней гибли воины Приамурья и просто жители этой земли. Зато итогами войны воспользовались, конечно, не они, а власть, получив доступ не только к вожделенным китайским товарам, но и к первым в Русском царстве богатым месторождениям серебра.

Начальными (приказными) людьми на Амуре в разное время были Ерофей Хабаров, Онуфрий Степанов Кузнец, атаман «казацкой республики» Никифор Черниговский (Черняховский), признанный позже «царским приказчиком», воеводы Алексей Толбузин и Афанасий Бейтон. О каждом из них я попробую рассказать, ведь каждый из них был уникальной личностью, которая могла сформироваться только здесь, на Сибирской Украине, вдали от всякой власти.