Мессер Бенедетто, будучи человеком любезным и простым в общении, улыбнулся и, приоткрыв часть головы надо лбом, показал собеседникам свои седины со словами: «Седые волосы делают меня столь благоразумным и предусмотрительным». Кто же усомнится, что пожилой возраст наделяет многими воспоминаниями о пережитом, приучает ум предвидеть и знать причины, направление и исход всяких дел, соединять происходящее сегодня с тем, что было вчера, и благодаря этому представлять себе, что может случиться завтра; а это предвидение подсказывает тебе разумные и уместные решения, и вместе с ними способы сохранять покой и благосостояние семейства, защитить его своей верностью и старанием от нежданных напастей, а если удары судьбы уже сотрясли и покорежили его, – возродить и вернуть его к жизни с помощью душевной силы и мужества? Ум, осмотрительность и познания старцев наряду со старанием поддерживают семьи в счастье и благополучии, и украшают в сиянии и славе. Так кто же откажет старшим в величайшем уважении, если они хранят счастье своих близких, вооружают их в несчастье, помогают семье и украшают ее при любых обстоятельствах?

Таким образом, юноши должны почитать стариков, но прежде всего своих отцов, которые заслуживают этого как по возрасту, так и по всем качествам. От отца ты получаешь жизнь и множество способов обрести добродетель. Отец своим потом, стараниями и ухищрениями добивается того, чтобы ты в своем возрасте находился в определенном состоянии и благоденствовал. Если ты испытываешь чувство долга по отношению к тому, кто помогает тебе в нужде и бедности, какие же благодарные чувства ты должен испытывать к тому, кто, сколько мог, старался тебя оградить от всех лишений. Если ты должен делить со своим другом все мысли, все имущество и даже участь, переносить неудобства, тяготы и труды ради того, кто тебя любит, то еще больше это относится к твоему отцу, который тебе ближе всех и которому ты обязан более, чем самому себе. Если твои друзья и знакомые могут в значительной мере располагать твоим имуществом, добром и богатствами, то тем более отец, от которого ты получил если не эти вещи, то жизнь, и не только жизнь, но и пропитание на протяжении столь длительного времени, а если не пропитание, то существование и имя. Итак, юношам подобает делиться с отцами и старшими всеми желаниями, мыслями и соображениями, советуясь по всякому поводу со многими, а прежде всего с теми, кому они, как им хорошо известно, больше всего близки и дороги. Они должны охотно выслушивать их советы, продиктованные благоразумием и опытом, с радостью следовать наставлениям тех, кто богаче их годами и разумением. И пусть молодые люди не ленятся помогать всем старшим в их дряхлости и слабостях; они смогут рассчитывать на такую же поддержку и снисхождение со стороны своих младших сородичей, какую оказывали старшим сами. Так что пускай постараются со всем усердием и готовностью обеспечить им на старости лет покой, удобство и отдых. Пусть знают, что для стариков нет большей радости и удовольствия, чем видеть свою молодежь благонравной и заслуживающей любви. И конечно, самое большое утешение для них – видеть, что те, кто долгое время был для них средоточием всех надежд, воплощением всех их желаний и забот, заслужили благодаря своим нравам и добродетели любовь и уважение. Самая приятная старость – та, которая видит, что ее юноши избрали достойный и мирный путь. Добрые нравы всегда располагают к миру; добродетель всегда ведет к достойной жизни. Ничто не вносит в жизнь смертных такого смятения, как пороки. Поэтому старайтесь, о юноши, угодить вашим отцам и всем старшим во всем, в том числе и в том, что вам сулит славу и хвалу, а вашей родне – удовольствие, радость и веселье. Итак, дети мои, будьте добродетельны, избегайте пороков, уважайте старших, приобретайте расположение, живите свободно, в довольстве, почете и любви. Первый шаг к почету – завоевать любовь и расположение; первый шаг к обретению любви и расположения – быть достойным и добродетельным; первый шаг к украшению себя добродетелью – ненавидеть пороки, избегать испорченных людей. Таким образом, следует всегда держаться общества достойных и уважаемых, и для усвоения добрых нравов всегда подражать их примеру и обычаю. Вы должны любить, почитать их и радоваться, если вас будут считать безупречными. Не будьте капризными, упрямыми, несговорчивыми, легкомысленными, тщеславными, но будьте доступными, уживчивыми, гибкими, серьезными и солидными в меру своего возраста; насколько можете, будьте со всеми любезны и как можно более почтительны и послушны по отношению к старшим. Обычно в молодых людях хвалят мягкость, человечность, воздержность и скромность; но почтение к старшим в молодых людях всегда ценилось и приветствовалось. Я скажу не для того, чтобы похвалиться, а чтобы перед вами были домашние примеры, о которых вам будет по душе услышать и которые легче запомнить, чем чужие. Не припомню, чтобы кто-то мог меня упрекнуть в том, что я сидел или стоял, не выказывая величайшего уважения к нашему брату Риччардо или другим старшим родственникам, если они там были. При стечении народа и в общественных местах, где присутствовали мои старшие сородичи, всякий мог убедиться, что я постоянно начеку и готов исполнить их приказания. Едва завидев их, я всегда обращался в их сторону и обнажал голову, дабы почтить их, и когда бы я их ни встретил, я бросал любое развлечение и любую компанию, чтобы быть со старшими, уважить и сопроводить их. Я никогда не покидал их и не уходил к моим молодым друзьям, не получив прежде от отца разрешения. Это мое обыкновение и послушание никогда не порицали не только старики, но и молодежь, а мне казалось, что так я исполняю свой долг; а поступая иначе, то есть не угождая старшим, не ценя их и не подчиняясь им, я заслужил бы упрек и бесчестье. Кроме того, я считал своим долгом всегда быть откровенным с Риччардо, советоваться с ним, почитать его как отца, потому что я чувствовал в душе обязанность чтить и уважать старших по возрасту.

Итак, я призываю вас быть почтительными к старшим и добронравными, насколько сможете. И не смотрите, дети мои, на то, что добродетель на первый взгляд кажется довольно суровой и обременительной, а отклонения от нее – заманчивыми и приятными, ибо между ними есть огромная разница: в пороке кроется не столько удовольствие, сколько сокрушение, он сулит меньше приятности, чем боли, от него исходит не польза, а всевозможный ущерб. В добродетели все наоборот, она полна изящества, красы и радости, всегда тебе по душе, никогда не причиняет боли, никогда не пресыщает, с каждым днем становится все полезнее и приятнее. Насколько ты будешь более разумен и добронравен, настолько будешь ценим и хвалим, любим достойными людьми и доволен собой.

И если ты сумеешь всегда быть человеком и не захочешь отступать от человечности, то наверняка внутренне приблизишься к истинному счастью. Такова сила добродетели самой по себе, она дарует счастье и блаженство тому, кто во всех своих делах и помыслах старается соблюдать наставления и заповеди, позволяющие избегать пороков, дурных привычек и недостойных поступков.

Я, дорогие дети, принадлежу к числу тех людей, кто предпочел бы оставить вам в наследство добродетель, а не большое богатство, но это не в моей власти. Насколько это было мне доступно, я всегда пытался помогать вам усвоить те принципы и манеры, которые доставляют хвалу, благоволение и честь. Вы же должны правильно употребить свои способности, которыми, я полагаю, природа щедро и обильно вас наделила, и усовершенствовать их путем практического изучения достойных вещей и усвоения многих полезных наук и искусств. А состояние, которое я вам оставляю, вы должны истратить и применить таким образом, чтобы заслужить уважение и своих близких, и посторонних людей. Впрочем, у меня есть сильное подозрение, что вам, дети мои, будет иной раз меня не хватать; вам придется пострадать от забот и печалей^[5], которых со мной вы могли бы избежать, ведь мне ведома власть фортуны над душами неопытных юношей, лишенных совета и помощи в ту пору, когда они наиболее уязвимы. Примером может послужить наш дом, члены которого в избытке наделены благоразумием, рассудительностью, опытом, твердостью, мужеством и упорством; и все же им довелось пережить неприятности, показывающие, сколь велика сила злой и бешеной фортуны, разрушающей все самые продуманные планы и опрокидывающей любые доводы рассудка. Но сохраняйте силу и стойкость духа. В беде проявляется добродетель. Ведь кто сумеет приобрести такую же славу и известность своей твердостью духа, постоянством, силой ума, изобретательностью и искусством в благоприятное и спокойное время, когда фортуна бездействует и отдыхает, как в годину бедствий и несчастий? Так что побеждайте фортуну терпением, побеждайте людскую испорченность научением в добродетелях, отвечайте потребностям времени рассудительностью и благоразумием, применяйтесь к нравам и обычаям окружающих со скромностью, человечностью и снисхождением, и главное, употребляйте все силы своего ума, таланта, опыта и знания на то, чтобы, во-первых, быть, а во-вторых, выглядеть добродетельными. Для вас не должно быть ничего дороже и желаннее, чем добродетель; знание и мудрость вы должны предпочесть всему остальному, тогда любые подарки судьбы покажутся вам мало значащими. В ваших помышлениях первое место займут честь и слава, вы никогда не станете ценить богатство выше хвалы, и ради обретения уважения и почета не побоитесь взяться за самое трудное и непростое дело, не ожидая другой награды за ваши усилия, кроме доброго слова и похвалы. Не сомневайтесь, что доблесть всегда приносит свои плоды и не бойтесь упорно и настойчиво изучать достойные искусства, исследовать похвальные и редкостные вещи, осваивать и запоминать полезные науки и теории, ибо запоздалый должник часто приносит большую прибыль.

Мне бы еще хотелось, чтобы с самого младенческого и нежного возраста вы как следует приготовились и научились переносить выпадающие на людскую долю несчастья и противостоять им. Я оставляю вас сиротами, в изгнании, вдали от отчизны и родного дома. Великой хвалой для вас будет, дети мои, если в таком нежном и уязвимом возрасте вы хотя бы отчасти сумеете встать над суровыми и неблагоприятными обстоятельствами, а в более зрелые годы вы восторжествуете над собственной судьбой, если при всяком повороте событий не устрашитесь фортуны и преодолеете ее неприязнь. И отныне учтите, что чем больше в вас будет привязанности, заботы и любви к достойным и почетным делам, тем реже вы станете жалеть о моем отсутствии, а тем более о недостатке помощи со стороны других смертных. Кто наделен добродетелью, тот мало нуждается в содействии извне. Тот, кто умеет довольствоваться одной лишь добродетелью, тот обладает несметными богатствами, великим могуществом, необыкновенным счастьем.

Блажен тот, кто украшен добрыми нравами, располагает друзьями, наделен благосклонностью и милостью сограждан. Самая прочная и долговечная слава выпадает на долю того, кто посвятил себя приумножению известности и репутации своего отечества, семьи и сограждан. Только тот удостоится памяти потомков, заслужит у них бессмертную хвалу, кто обо всех прочих преходящих и хрупких вещах станет судить соответственно, презирая и не заботясь о них, а возлюбит лишь добродетель, устремится лишь к мудрости, возжелает лишь незапятнанной и праведной славы. Вот в чем должны вы упражняться, дети мои, в добродетели, в полезных искусствах, в похвальных науках, и приложить все усилия, чтобы не обмануть ожиданий и надежд своих семейных. Так и поступайте, старайтесь всеми честными способами, трудами и усилиями, умением и прилежанием заслужить их похвалу и расположение, а также благосклонность, уважение и авторитет у всех прочих; у внуков же и у их потомков останется память о вас, о ваших знаменитых словах, поступках и делах.

Не падайте духом. Здесь присутствуют Адовардо и Лионардо, прибудет и Риччардо; они, я надеюсь, о вас позаботятся. Я знаю, что все члены нашего дома Альберти по природе очень добры, и никто из них не пожелает прослыть жестоким и бессердечным, не оказав помощи своим, тем более если вы станете практиковать добродетель. И прошу вас, Адовардо и тебя, Лионардо, вы видите, что эти юноши молоды, сознаете опасности юного возраста, дорожите честью и благом нашего дома; поэтому позаботьтесь о них, пусть каждый из вас приложит все усилия для этого. Всякий обязан стремиться к тому, чтобы в его семье подрастали добродетельные и славные умы. Для чего считается правильным удостаивать ушедших из жизни надгробиями, устраивать им пышные и ненужные для покойных похороны, как не ради похвалы и одобрения благочестия и чувства долга живых? Если вы с этим согласны, то не гораздо ли важнее почитать и украшать живых, помогать им, подталкивать вперед и выставлять на обозрение и одобрение всей семьи? Впрочем, я не хочу, чтобы мои слова были поняты как превознесение достоинств этих моих двух сыновей, но вы должны будете доказать, что моя просьба, с которой я сейчас обращаюсь, пошла им на пользу, когда меня не станет».

Так сказал Лоренцо. Адовардо и Лионардо молча слушали его, не прерывая. В это время вошли врачи, которые дали Лоренцо совет немного отдохнуть, что он и сделал. Он улегся, а мы вышли в залу. «Невозможно понять, – сказал Адовардо, – сколь велика и сильна родительская любовь к детям, пока сам ее не почувствуешь. Вообще любовь обладает немалым могуществом. Известно множество случаев, когда люди только для того, чтобы показать свою верность и заботу о любимых, жертвовали своим имуществом, временем и всем состоянием, терпели крайние трудности, убытки и риск. Говорят, что из привязанности к любимому предмету некоторые даже не могли оставаться в живых, видя, что они его лишились. История и людская память полны примеров, доказывающих власть подобных страстей над нашей душой. Но нет сомнения в том, что самая прочная, постоянная, бескорыстная и сильная любовь – это любовь отца к детям.

Я согласен с Платоном в том, что душу и тело смертных вдохновляют четыре глубоких страсти, которые склоняют их к пророчеству, богослужению, поэзии и любви. Из них само по себе Венерино влечение кажется мне наиболее бурным и необузданным. Но нередко бывает, что оно стихает и пропадает вследствие отвращения, разлуки, нового желания и по другим причинам, и почти всегда оставляет после себя враждебность. Не буду спорить и с тем, что истинная дружба неразлучна с безупречной и сильной любовью. Но по-моему, не существует более сильной, нежной и пылкой душевной привязанности, нежели та, которая коренится и рождается по воле самой природы в умах отцов, не так ли?»

ЛИОНАРДО. Мне не подобает судить о том, насколько велика душевная привязанность отцов к своим детям, ибо мне, Адовардо, неизвестна эта радость и удовольствие – иметь потомство. Но если строить предположения, глядя со стороны, то с твоим суждением можно согласиться и утверждать, что отцовская любовь – во многих отношениях – чрезвычайно велика; впрочем, мы только что видели, с каким рвением и нежностью Лоренцо препоручал нам своих сыновей вовсе не потому, что сомневался в наших добрых к ним чувствах, о которых прекрасно знает, но под действием отеческой любви, ибо самый заботливый, пытливый и благоразумный человек не сумеет проявить столько внимания и чуткости к чужим детям, сколько хотелось бы их любящему отцу. Но по правде говоря, слова Лоренцо тем более тронули меня, что я считаю надзор и уход за младшим поколением в семье естественным долгом. Поэтому я временами не мог сдержать слезы. Я видел, что ты задумался, и мне казалось, что в отличие от меня, ты глубоко ушел в свои мысли.

АДОВАРДО. Так оно и было. Каждое слово Лоренцо отзывалось во мне сочувствием и участием. Я думал о том, что я тоже отец, и не отнестись к детям моего друга, моего любезного родственника, к тем, кто должен быть дорог мне по крови, а тем более по просьбе их отца, как к своим собственным, было бы с моей стороны, Лионардо, поступком поистине не дружеским и не родственным, а жестоким, коварным и низким, я бы заслуживал за него хулы и бесчестия. Но кто же не испытает жалости к своим питомцам? У кого не будет постоянно перед глазами отец этих сирот, твой друг, с его последними словами, запечатленными в твоем сердце, которыми твой друг и родственник на смертном одре завещает тебе самое дорогое, что у него есть, своих сыновей, доверяясь тебе и оставляя их в твоей власти? Я, дорогой Лионардо, настолько преисполнен таким чувством, что скорее предпочту лишить чего-то своих, чем допущу, чтобы эти дети испытали в чем-либо недостаток. О нуждах своих близких буду знать только я сам, а о бедствиях тех, кого я опекаю, сможет судить всякий добрый, милосердный и порядочный человек. Итак, наш долг позаботиться об их репутации, чести, благоденствии и нравах. Я считаю так: кто из скупости или небрежения бросит на произвол судьбы талант, рожденный и способный заслужить одобрение и почет, тот достоин не только осуждения, но и сурового наказания. Если весьма непохвально не поберечь, не содержать в чистоте и порядке быка и кобылу, если предосудительно по своей небрежности погубить самую бесполезную скотину, то разве не следует самым серьезным образом осудить того, кто покинет человеческую душу в тяготах и печали, в бесчестии, кто стерпит ее унижение и допустит по своей вялости и скудости, чтобы она погибла? Разве его не сочтут несправедливым и бесчеловечным? Ах! остерегайся быть таким жестоким, побойся наказания Господня, прислушайся к народной поговорке, которая мудро гласит: «кто не уважает чужую семью, не поможет и своей».