Глава 12

Вернувшись в комнату, я на автомате прошла в душ. Горячая вода смывала с кожи не только грязь и пыль, но и остатки страха, чужих прикосновений, воспоминаний, от которых хотелось сбежать. Я вытерлась насухо, натянула чистую, мягкую рубашку, залезла под одеяло… и уставилась в потолок. Он был пустой. Беззвёздное небо, нарисованное известкой. И всё равно – я в нём тонула.

Избавиться от ректора? Ха. Легче укротить вулкан или договориться с ураганом. Он – не просто ректор, он – сила. Тот, кто умеет смотреть сквозь кожу, в самую суть. С ним мне страшно и… невыносимо живо. А этот след – метка, оставленная на моей шее – будто раскалённое клеймо. С каждой мыслью о нём сердце билось быстрее. Это не любовь. Это… что-то первобытное.

А Дэм? Сумеречный. Надёжный. Мягкий, как вечерний ветер, и такой же – неуловимый. Он прекрасен, да. Но он – как утренний туман: нежный, но не оставляющий следов. Я не могу влюбиться в него. Не так. Не всем телом. Не всей душой.

Димон… Боги, если бы можно было его вернуть. Но после разговора с ректором он стал другим. Молчит, смотрит сквозь людей, как будто его душу завернули в саван.

Остальные?.. Нет. Утешение – не для меня. Я хочу того, кто заставит меня гореть.

Плевать. Один раз живём. Если только некроманты не вмешаются.

Я резко села, будто что-то внутри меня щёлкнуло, схватила меч – и вышла в сад. Воздух был влажным, с привкусом грозы. Над академией сгущались вечерние тени, а тишина стелилась по дорожкам, как вуаль. Пусто. Странно пусто.

И вдруг – из-за кустов раздалось фырканье:

– Ну кто так роет?! – возмутился до боли знакомый голос, полный царственного недовольства. – Вы псы или бурундуки? Даже бобры лучше роют! У них хотя бы лапы не растут из… хвоста!

– Кифа, ты если такая умная, рой сама, – прорычал кто-то глухо в ответ.

Я осторожно раздвинула ветви и… не удержалась от улыбки.

Моя кошка – сама грация и наглость, сидела на валуне, как королева, командующая взводом лохматых солдат. Вокруг неё суетилась свора сторожевых псов, с важным видом закапывая что-то (или кого-то) в рыхлую землю. Хвосты торчком, носы в грязи – а она, вся из себя важная, критикует их технику копки, как будто речь о строительстве магической башни.

– Я? Рыть? – Кифа чуть не задохнулась от возмущения. – Я – благородного происхождения! Мои лапки – для паркетов и бархатных подушек!

– А трупы таскать в зубах – это что, королевская обязанность? – буркнул Фоня, старый пёс, копавший с видом обречённого рыцаря.

– Это было по приказу ректора! – гордо вскинула подбородок Кифа. – Я действую в интересах безопасности Академии.

– Тогда объясни, почему копаем мы, а сидишь ты? – вставил Клик, молодой щенок, вымазавшийся до ушей.

Кошка вздохнула трагически, как актриса перед смертью в третьем акте:

– Потому что моя хозяйка не должна знать, что на территорию проникли отступники. Она будет винить себя… Ведь это она снесла барьер. Со страху.

Мир застыл.

Я застыла вместе с ним.

Отступники?.. Здесь?..

Нет. Это невозможно. Это же… Это же шесть лет пути до леса Кормин. Шесть лет по болотам, через мёртвые земли, через магические штормы… Как?!

Кровь шумела в ушах. Сердце колотилось, как пойманная птица. Я развернулась и побежала. Прочь из сада. К стадиону. К первому попавшемуся магу. К кому угодно.

Я знаю об отступниках больше, чем кто-либо. Я знаю, как они действуют. Что несут за собой.

Если они здесь – то всё, что было раньше, было только шёпотом перед бурей.

Четыре года назад…

Этот день врезался в мою память, как раскалённый клинок в живую плоть.

Солнце тогда встало обычным – золотым, лениво скользящим по черепичным крышам столицы. А к закату небо было уже багровым – не от захода, а от пламени и крови.

Отступники. Трое.

Их было всего трое, но на их пути рушились дома, сгорали люди, а земля кричала от боли. Два первых круга города снесли за сутки – как будто кто-то стёр их с карты одним жестом.

Мне было восемнадцать. Я стояла рядом с отцом – он был крепостью, моей гордостью, последним, кого я могла назвать «домом». Его отправили в самую гущу битвы. А меня… отправили в Императорский дворец. Спасать. Прятать. Изолировать.

Величественные мраморные залы, где зеркала отражали пустоту, и перламутровые колонны дрожали от отдалённой канонады. Я оказалась среди фрейлин – хрупких кукол в кружеве и жемчуге, их дрожащие руки цеплялись за амулеты, будто те могли защитить. Дочери знати шептали молитвы, бледнели, плакали… А я держала в руках меч. Мой единственный настоящий спутник.

Только Милори и сама императрица Кариль были спокойны. Императрица… Она была как глыба льда в пылающем городе. Статная, величественная, с безупречной осанкой и вечно спокойной улыбкой. Ямочки на её щеках казались нарисованными, а карие глаза – бездной, в которую хотелось шагнуть, чтобы забыть, что снаружи умирают.

Она заставляла меня чувствовать… не то чтобы безопасность – это было бы слишком. Скорее… веру. Что я справлюсь. Что я – не просто ребёнок.

На шестой день – день без новостей, без писем, без надежды – императрица вдруг предложила… вышивать. Я помню, как глупо дрожали мои пальцы, сжимая пяльцы вместо эфеса. Как игла дрожала в руке, отказываясь подчиняться.

– Мира, твои крестики – как надгробные, – усмехнулась Милори. – Ты уже начала нас хоронить?

Я вздрогнула. Покраснела. И только пролепетала:

– Простите… С мечом я дружу с детства. А с иглой – нет.

– Игла – это тот же меч, – произнесла Кариль, не отрывая взгляда от ткани. – Точность, сосредоточенность, намерение. Всё то же самое. Только ставки – разные.

– А если не получится? – я опустила пяльцы, и губы задрожали.

– Тогда ты испортишь узор. А с мечом… – она подняла взгляд, и её голос стал вдруг ледяным. – Ты можешь потерять жизнь.

Эти слова больно резанули, но я молча кивнула и попыталась продолжить.

Тишина хрустела, как лёд. А потом… Раздался топот. Тяжёлый. Чужой.

– Это не похоже на стражу… – сказала Кариль, напрягаясь. – Мира. Меч.

Я вскочила. Схватилась за сталь, как за спасение. Сердце билось в груди, как взбесившийся барабан.

– Слишком много шагов, – прошептала я. – Слишком тяжёлые. Это… это не люди.

– Что происходит?! Нас оставили без охраны?! – завизжала одна из леди, подскочив, словно птица из клетки.

– Молчите, – сжала зубы сера Милори. – И не дёргайтесь.

И замерла.Я подошла к двери. Приложила ухо.

Крики. Животное… и нечто большее. Треск костей. Рык. Звериное, тягучее дыхание…

– Уходите… – выдохнула я, одними губами, глядя в глаза императрице. Но не успела…

ГРОХОТ.

Дверь разлетелась в щепки, как будто её не было вовсе. Рука – чёрная, когтистая, изломанная – сомкнулась на моём горле.

Я взлетела в воздух. Он поднял меня, как тряпичную куклу. Я задыхалась. Воздуха не было. Только боль. И ужас. А на губах – кровь. Свежая. Он был выше трёх метров. Лицо – перекошенное, с гнилыми зубами. Волосы – как клочья грязи. Глаза… безумные. Жадные. Голодные.

За его спиной – коридор, усыпанный телами. Мясо. Пепел. Кости.

Я уронила меч. Пыталась вцепиться в его пальцы, но хватка была, как у капкана.

Милори метнулась ко мне… И отступник с лёгкостью, как мухой, швырнул её на обломки двери. Я видела, как её платье в одно мгновение стало алым. Как её глаза… угасли, не отпуская меня взглядом. Как будто прощались.

И в этот момент… Что-то во мне оборвалось. И вспыхнуло. Тьма захлестнула зал, сорвалась с кожи, как буря, как взрыв. Моя магия – чёрная, дикая, неуправляемая – прорвалась наружу.

Отступник взвыл. Он отпустил меня. Я рухнула на ноги. Перехватила меч. И взревела, словно сама стала зверем.

Я не помнила, как била. Я не слышала звуков. Только пульс. Только месть.

Это был мой первый настоящий бой. И моё перерождение.

.…И тогда он ответил.

Выбрал. Мой меч. Мой единственный настоящий союзник в тот момент. Он не просто засветился – вспыхнул живым, горячим светом, будто в моих руках очнулся древний дух. Клинок задрожал от силы, прошедшей по нему током, и я почувствовала, как его воля вливается в мою. Он признал меня. Принял.

Я сделала шаг вперёд, и мир вокруг словно стал тише. Только сердце грохотало в груди, как военный барабан, отбивая ритм моей ярости.

Первый удар – чистый, резкий, как вдох в холодный воздух. Кровь хлынула мгновенно – густая, вязкая, горячая, как расплавленное железо. Отступник дёрнулся, и я увидела, как в его глазах мелькнуло… восхищение? Нет, азарт. Он улыбнулся.

– Ну давай, – прошипел он, – покажи, на что способна, малышка…

Я рванулась вперёд, снова и снова рассекая воздух клинком. Он ловко уворачивался, подставляясь ровно настолько, чтобы дразнить, чтобы испытывать. Как будто мы играли. Только это была игра на выживание.

Женщины визжали – пронзительно, истерично, срывая голос. Кто-то рыдал, кто-то молился, кто-то просто полз, забыв, что такое достоинство. Но я не слышала их. Я видела только его. Этого… зверя.

Я попала в брюхо – и из рассечённого тела потекло нечто, отдалённо напоминающее кишки. Он засмеялся, будто не почувствовал боли, а лишь больше развлекся. И тогда – он начал колдовать. Огонь собрался в его ладонях, сгусток чёрного пламени пульсировал, угрожая взорваться.

И я прыгнула.

Всё было как во сне – медленно и отчётливо. Мы вылетели из окна в рваный закат, как два метеора. Воздух свистел в ушах. Мой меч вонзился в его грудь, пронзая чёрное сердце. Проклятие, собравшееся в его руках, растеклось по его же ранам, прожигая плоть, как кипящая смола.