Глава вторая

Сколько рабов, столько врагов.

Луций Анней Сенека

Утром по приказу Карвилия управляющим были посланы рабы к родным с приглашением срочно прибыть на совет друзей. Без подобных совещаний римлянин не принимал ни одного в своей жизни решения.

Первыми на совет, а вернее, домашний суд прибыли отец Карвилия Луций Полита и младший брат Карвилия Валент.

Луций Полита, худой старик с выдвинутым вперед подбородком, острым носом, хищно нависавшим над тонкими губами, был чрезмерно пропитан консервативным духом и старательно подражал старой римской аристократии. Его девизом было «Никаких уступок испорченным нравам эпохи! Назад к обычаям предков, к суровой простоте и скромности их нравов!».

К концу первого века до новой эры Рим завершил завоевание мира. Военные успехи превратили Рим в мировую державу, и эти же успехи развратили народ. Огромная военная добыча, несметные богатства Греции и Азии разожгли жадные страсти. Благородная бедность, довольство малым сменились непомерным стремлением к богатству и роскоши.

Несмотря на требование простоты «дедовских нравов», Луций Полита явился в белоснежной тоге с узкой пурпурной полосой, красных сандалиях и с золотым кольцом всадника на пальце.

Младший брат Карвилия Валент был преторианцем, или, если перевести на современный язык, гвардейцем. Он был высок ростом, подтянут, красив и заносчив, как все преторианцы. Приближенные к полководцу, к правителю, преторианцы всегда отличались выучкой, боевым мастерством, дорогим вооружением и, как следствие этого, высокомерием и надменностью.

Чисто выбритое лицо Валента с правильными чертами, обрамленное волнистыми волосами, поражало своим жестким, даже жестоким выражением, выдавая эгоиста и себялюбца. Он надеялся дослужиться до венца всаднической карьеры префекта претория – командующего.

Так как Валент был не на службе, он явился в гражданской одежде – тунике красного цвета и темном плаще. И хотя был приказ не раздражать жителей Рима военным обмундированием, ноги Валента были обуты в невысокие, зашнурованные кожаными ремешками солдатские сапоги, оставлявшие открытыми пальцы ног. А небрежно наброшенный на левое плечо плащ скрывал от посторонних глаз короткий меч на поясе.

Несколько позднее явился дядя Карвилия, Рубелий Полита. Покладистый и благодушный толстяк, не боявшийся выставлять напоказ свои пороки. Чревоугодник и игрок в кости, любитель женщин и обедов с обильным возлиянием, завсегдатай харчевен. На его широком лице с высоким, лысеющим лбом все было крупновато: нос, губы, зубы.

Затем пожаловали отец Симилы Гай Лебеон и ее мать Виргиния. Гай Лебеон, невысокий худощавый мужчина с умными, проницательными глазами, был человеком благородным, великодушным и правдивым, абсолютно неспособным на обман. Он был неболтлив, осторожен в своих высказываниях. Эти качества мужчины, которые вызывали уважение у людей добропорядочных, довольно часто раздражали его жену Виргинию, матрону тридцати пяти лет, которую моральные сомнения никогда не беспокоили. Ей всегда хотелось чего-то исключительного и невероятного.

Виргиния была женщиной красивой, но находилась в том возрасте, когда уже приходится начинать сражаться за свою внешность, когда невозможно вскочить с постели юной и свежей, словно только что распустившийся цветок, а необходимо создавать это впечатление тщательным утренним туалетом. И все в облике Виргинии говорило именно об этой длительной работе служанок. Аккуратно наложенные белила и румяна. Замысловатая прическа с узкой лентой – знаком свободнорожденной женщины и законной жены. Синий плащ, задрапированный живописными складками на левом плече. Уже вполне развращенная восточной роскошью, Виргиния время от времени протягивала вперед свои ухоженные тонкие пальцы, чтобы окружающим были видны ее дорогие кольца.

Карвилий ожидал родственников в кабинете, по обычаю устроенном в широком коридоре, соединяющем прихожую с внутренним садом.

Стены кабинета были украшены гипсом и ярко разрисованы. По верху стены шла орнаментальная вязь, в причудливых изгибах которой расцветали фантастические цветы и растения. Голубые, красные, желтые.

У одной стены на массивном сундуке были расставлены серебряные кувшины и кубки, выставленные, как и положено, на показ, для взглядов гостей. У противоположной стены, рядом с круглыми низкими столиками для вина и фруктов, стояли стулья. Углы кабинета украшали канделябры и чеканные чаши.

Карвилий стоя терпеливо ждал, пока родственники удобно расположатся. Он поразил всех своим утомленным и словно почерневшим лицом. Раб наполнил кубки фалернским вином, затем задвинул занавеси из кожи, отделив кабинет от атрия. Карвилий жадно глотнул вина и заговорил тусклым голосом.

– Я собрал вас, чтоб вы помогли мне принять решение. Дело чрезвычайно важное и касается судьбы… – он помолчал, – моей жены. Со стыдом и возмущением должен я рассказать о совершенном ею деянии. Красотой своей она преступно соблазнила раба моего. И слились они в своих желаниях коварных и преступных. Она опозорила себя, своих предков и потомков изменой с рабом, с египтянином.

Карвилий умолк. Известие, несмотря на то что было в некоторой степени ожидаемо родными (иначе почему отсутствует Симила?), произвело на всех тягостное впечатление. Все молчали, собираясь с мыслями.

– Распутство делает успехи, – неожиданно и неуместно громко произнес Валент, высказываясь раньше, чем высказались более старшие члены семьи. Он нарушал обычаи и делал это дерзко и преднамеренно, чтобы показать влияние нового времени и свою независимость. – Чужое добро всегда слаще, – добавил он вновь не к месту и смыслу разговора, и в его тоне прозвучала явная насмешка.

Эта насмешка больно кольнула Карвилия. Между ним и Валентом всегда было неявное, может незаметное окружающим, но постоянное соперничество. Карвилию было десять лет, когда родился Валент. И все эти десять лет он был любимцем матери. Но с рождением Валента вся ее любовь, как это часто бывает у не слишком умных матерей, перекинулась на младшего сына. Валент оттеснил Карвилия, заняв его место