Глава 2. Безнадёжность

Вернувшись на кухню, я взяла со стола неизвестный предмет и обнаружила, что это коробочка с сигаретами. Сколько себя помню, никто из моего окружения не курил, поэтому я забыла, что представляют собой табачные изделия. Белого цвета пачка с одухотворенно парящей длиннокрылой птичкой в верхнем правом углу названа «Winston», внизу устрашающе зияет предупреждение о вреде курения на английском языке. Я повертела предмет в пальцах и порадовалась за юмористов-производителей. Прикол с курящей птичкой озадачил, а значит, удался.

В пропажу Никиты не верилось, и вообще меня трудно чем-то испугать, так как привыкла, что за каждым поворотом прячется неожиданная неприятность. Просто посылаю эти неприятности к чертовой матери и шагаю дальше. А вот чертова мать, наверное, замучилась принимать незваных гостей. Я ей сочувствую, но ничем помочь не могу – своя рубашка ближе к телу.

– Мама, – окликнул меня Стасик. – Почему ты не спишь, мама?

– В туалет встала, – соврала я. – А ты иди, подремли еще.

Сын потер кулачками глаза и произнес фразу, которая меня ошеломила.

– Папу во сне видел, – сообщил он. – Папа сказал, что уезжает далеко-далеко и не вернется до тех пор, пока не разбогатеет.

– А куда он уезжает, не сказал? – чувствуя, как задрожали коленки, прошептала я.

– Нет, – пожал плечиками Стас. – Я пошел досыпать.

«Он нас бросил, – успела подумать я. – А ведь мог предупредить. Хорошо, решил сделать семье сюрприз, хотя сюрпризы в моем понимании должны быть только приятными, но зачем удрал посреди смены с работы? И причем тут сигареты»?

«Шерлок Холмс в юбке, – хмыкнуло внутреннее Я. – Как теперь семью тянуть будешь? На панель пойдешь или наркотики продавать станешь»?

– Пошел ты к черту! – выругалась я и еще раз пожалела чертову мать.

Слез не было, не было паники, зато накатила глубокая безнадёга. Надо было что-то предпринимать. Что? Напроситься на житье к родителям, а свою квартиру сдать? Только не это, я не протяну и недели! Может, уйти к предкам мужа? Они спокойнее, доброжелательнее. И посадить себе на шею четверых?

И снова зазвонил мобильник.

– Никита не появился? – послышался встревоженный голос Вали Синициной.

– Не появился, – обреченно произнесла я.

Валя отключилась.

«Найти вторую работу? – продолжала рассуждать я. – Например, пойти уборщицей в ЖЭУ, чтобы мыть лестницы по ночам? Стыдно, конечно, но выхода нет. Не могу же я бросить садик, благодаря мне туда пристроены мои дети! А как же без помощи мама с папой»?

Я поставила на конфорку чайник, и пока он кипятился, тупо раскачивалась на стуле. А потом вдруг вскочила и побежала к стационарному телефону звонить свекрови. Трубку долго не брали, наконец, послышался недовольный голос Алевтины Михайловны:

– Что случилось, Маша?

– Никита у вас? – обмирая в ожидании положительного ответа, спросила я.

– Нет, – голос повысился на две октавы, видимо, сон покинул пожилую женщину. – А что? Вы поссорились?

– Не поссорились, – промямлила я. Мои опасения подтвердились, супруг испарился.

– Где мой мальчик? – закричала Алевтина Михайловна. К ней присоединился свекор.

– Если бы знала, не позвонила вам, – буркнула я.

– Звони в больницы, – вырвал трубку у жены Сергей Николаевич.

– Хорошо, – сглотнула я, отсоединилась и начала обзванивать лечебные заведения. Бесполезно. Затем пошли в ход телефоны моргов. Слава Богу, и тут пронесло.

– Почему ты плачешь? – подошла ко мне сзади Яна. За ней маячил Стас. Детские личики кривились от боли и сострадания.

– Все нормально, – я взяла себя в руки и через силу улыбнулась, – всё о, кей! Умывайтесь, я сварю вам кашку.

Ребята развернулись и потопали одеваться, а я решила, что обязательно что-нибудь придумаю, мои родные не будут голодать. Сегодня суббота, ЖЭУ работает, после завтрака отправлюсь туда.

Но после завтрака залился трелью мобильник и папа сообщил, что маме хуже.

– Она умирает, – заявил папа.

– «Скорую» вызвал? – всполошилась я.

– Нет, – опешил родитель.

– Так вызывай! – заорала я. – У меня муж пропал! Понимаешь, муж! А вы, как маленькие дети, без няньки совсем обойтись не можете!

– Как… пропал? – оторопел папа. – Лидушка, Машку муж бросил!

Это он уже говорил матери.

Пронесло, значит, Лидушка жива. Заявления о ее предсмертном состоянии я получаю раза два в неделю и прекрасно понимаю, что они означают. Предкам нужна нянька и сиделка в одном флаконе.

Я швырнула сотовый на пол и побежала в ванную. Там включила воду и стала рыдать. Надо было выплакаться, иначе нельзя. Иначе дети поймут, что они беззащитны.

Наплакавшись вволю, я вышла в коридор, нацепив на лицо улыбку. Прижавшись друг к другу, дети стояли возле двери и с подозрением смотрели на меня.

– Всё о, кей! – повторила я и решительно двинулась на кухню.

В ЖЭУ толпился народ, озабоченно бегали по коридору жилищники.

– Зина! – высовываясь из двери, закричала во весь голос полная женщина. – Зина, прими заявку!

– Бегуууууу, – отозвалась худая, как палка, Зина и поспешила в одну из комнат.

– Вы к Олегу Николаевичу? – подняла густо подведенные бровки симпатичная секретарша. – Он будет через пять минут, подождите.

– В домах убирается клининговая компания, – обмерил меня липким взглядом с головы до ног молодой директор. – У них, по-моему, полный набор, но можете на всякий случай поинтересоваться по телефону.

– Бесполезно, – зашел в кабинет усталый мужчина средних лет. – Только сегодня новенькую приняли.

– Главный инженер знает наверняка, – развел руками Олег Николаевич.

Не попрощавшись, я бросилась вон, будто за мной гнались. Ноги взяли на себя инициативу и понесли туловище, а оно, словно зомби, беспрекословно последовало за ними. Мыслей не было, была адская боль, разрывающая мозг в разные стороны. Не знаю, сколько прошло времени, но я внезапно очнулась.

Скамейка, на которой я сидела, прислонилась к высокому и необычайно толстому дубу, в дубе виднелось огромное дупло.

«Такими бывают только баобабы», – подивилась я, но тут же переключила внимание на окружающую обстановку.

Узкая дорожка жирным удавом вилась меж вековых сосен, где-то щебетали невидимые птицы. Солнце еле пробивалось сквозь гигантский хвойный зонтик, раскидывая по не примятой траве желтые брызги, а потому обстановка казалась особенно загадочной. Стояло лето, июнь, – самое время для отдыха у водоема, который из-за безденежья моим детям не светил.

«Как же я быстро добежала до лесопарка, – с недоумением подумала я. – А он в двадцати минутах ходьбы от нашего дома. И место незнакомое. Сколько гуляем здесь, а такого мощного дерева не видели. Впрочем, о чем я думаю? Надо скорее решать насущные проблемы, а не трусливо бегать от неудач».

И вдруг я услышала гул. Сначала он был тихим, потом начал нарастать. Я поднялась, осмотрелась, наклонилась, встала на четвереньки и прислонила ухо к земле. Тихо. Снова поднялась. Подошла к подозрительному дубу и …. Вздрогнув, я поняла, что этот тревожный звук доносится именно из дупла.

«Странно, – пожала плечами я, – что бы это значило»?

Глава 3. Хижина дяди Прохора

Длинная юбка мешала, но я все же закинула ногу в огромное дупло и подумала, что могла бы в нем поместиться, несмотря на свои сто шестьдесят пять см и пятьдесят семь кг. Макси я носила с удовольствием не потому, что у меня кривые ноги. Ноги были красивыми и на них слишком часто заглядывались. Это напрягало. Под мужскими взглядами я чувствовала себя неуютно.

Сунув голову внутрь, я отпрянула от спёртого, едкого воздуха. В носу защекотало, я чихнула. Перед глазами повисли сорвавшиеся с верха многочисленные тенёта, исследовать дерево расхотелось, Я уже надумывала ретироваться, как гул резко прекратился, и я явственно услышала странные звуки. Сладко колеблющиеся в воздухе аккорды незримого незнакомого инструмента прекрасно сочетались с мужскими голосами. Пели дуэтом.

«Чёрт побери, – усмехнулась я. – Машу Серову галлюцинациями не испугать».

Я верила в провидение и не теряла надежды, что когда-то мне крупно повезёт, например, найду клад, а потому решительно смела паутину и, подтянувшись, опрокинулась всем телом на дно чьего-то дубового жилища.

Плюхнувшись на моховую подстилку, я огляделась. Полумрак. Наверху и по обе стороны стены были черны от гнили, но впереди зияла круглая дыра. И в дыре этой виднелся белесый свет.

 
– Ты изюминка, наша ягодка,
Наливной сладкий яблочек,
Он по блюдцу катается,
Сахарком рассыпается.
 

Раздольная русская песня неведомых вокалистов проникла не только в мое тесное прибежище, но и сердце.

«Вперед»! – приказала я себе и решительно вывалилась из дупла.

Луг с дикоросами простирался до хвойного леса, посреди луга расплескалось серебристое озеро, возле него сидели два человека. Пьянящий аромат цветов, среди которых лидировал донник, ударил в нос, закружилась голова. Никогда не подозревала, что бывает такой чистый, свежий, полный здоровой энергии воздух!

Музыка прервалась, мужчины встали с травы и уставились на меня.

Я не боюсь сильный пол, тем более тот сильный пол, который так задушевно поёт, я не боюсь оказаться слабой, потому что когда-то занималась каратэ. Но я боюсь ненормальности. А ненормальность незнакомцев была видна даже невооруженному взгляду.

Окладистые чеченские бороды, стрижки под горшок, свободные багряные рубашки с поясами, серые широкие штаны и лапти делали парочку неповторимой. К тому же, у одного, того, что повыше и постарше, на груди висела бельевая веревка с привязанной к ней продолговатой доской. У ног молодцов лежали обструганные, потемневшие от времени, палки.

– Ты кто? – перекрестившись, выступил вперед тот, что пониже и помоложе, светловолосый, плотный, с круглым добродушным лицом.

– А вы кто? – нервная улыбка скользнула по моему лицу. – Артисты или популисты?

Мужики непонимающе переглянулись.

– Свят, свят, – тоже перекрестился второй, худощавый черноокий брюнет лет сорока пяти, и показал пальцем на дуб. – Ты оттудова?

По их испуганному виду я поняла, признаваться, что я, словно белка, вылезла из дупла, ни в коем случае нельзя. Надо что-то придумать.

– Заблудилась, – моё внутреннее Я в кои века пришло мне на помощь. – Оттуда пришла.

Молодцы повернулись в направлении моей руки и уткнулись взглядами в лес.

– Из Кирилловки? – поинтересовался светловолосый.

– Ага, – не моргнув, соврала я. – Из Кирилловки. Давайте знакомиться.

– Савелий, сын Иванов, – улыбнулся светловолосый.

– Прохор, сын Ефремов, – представился второй. И добавил. – Черносошенные мы.

Что такое «черносошенные» я не знала, но на всякий случай соорудила на лице восхищение.

– Как величать-то? – отмерли мужички.

– Мария, дочь, – немного подумав, я решила изменить ник. – Дочь Петрова.

– Не Василья девка? – поинтересовался Савелий.

Слово «девка» покоробило, но я его проглотила.

– Василия, – согласилась я.

– Дык мы тебя вспять проводим, – провозгласил Прохор.

Перспектива оказаться в неведомом селе меня не порадовала.

– Это вы пели? – сменила я тему разговора. – Спойте ещё, пожалуйста.

– А давай! – махнул рукой Иванов сын.

Ефремов уселся на траву, положил себе на колени доску и начал щипать её сильными, поросшими волосами пальцами. И тут я увидела, что на доске прибиты струны.

 
– Федосей, Федосей, не паси гусей,
Ты себе, Федосей, наливай по всей!
Уж как наш Федосей наловил карасей.
Сам по воду сходил, сам печку затопил.
Карасей наловил! Ииииииих!
 

Залихватская музыка преобразила артиста. Он разомлел, на щеках появился румянец, очи засияли. А я во все глаза смотрела на струнно—щипательный инструмент и думала, что его можно будет дорого продать на аукционе какому-нибудь богатому коллекционеру. Откуда Прохор взял его? Украл из музея? И прикиды они стащили оттуда же! В таком случае, преступников ищут, и я явлюсь в полицию, чтобы сдать их. Возможно, меня наградят и дадут премию. Только бы не посмертно.

– Уж как наш Федосей, – продолжил выводить Савелий, – наловил карасей. Сам по воду сходил, сам печку затопил, карасей наварииииииил! И-э-эх!

«А что если я попала в прошлое, – неожиданно осенило меня. – Следовательно, я нашла золотую жилу в виде антиквариата. И его в их деревне не меряно. Только надо быть осторожной и не потерять из виду дуб».

Певуны примолкли.

– Хочу есть и пить, – моё второе Я импровизировало. Видимо, оно тоже жаждало нажиться на ситуации. – Можно я переночую в вашем селе?

– В Ефремовке? – дуэтом поразились артисты, но спустя минуту, пожав плечами, изрекли. – Аки не шуткуешь, тады пойдем.

Они встали, взяли длинные обструганные палки, похожие на шесты и, по-стариковски опираясь на них, тяжело потопали вдоль озера, я последовала за ними. Обогнув его, мы удалились по тропке меж лиственного леса к незнакомому селению. Шли недолго, минут пятнадцать, а я всё время оглядывалась, запоминая дорогу к дубу. Время от времени появлялась трусливая мыслишка, что дупло может исчезнуть, но тут же вспоминались лишенные летнего отдыха, оставшиеся одни дома мои несчастные дети.

«Обязательно надо заработать, а Стасик и Яночка, если меня долго не будет, позвонят по стационарному телефону Лидушке и отцу, – убеждала себя я. – Лидушка на время перестанет умирать, а дед приедет к внукам и переночует в нашей квартире».

За высокой березой дорожка прервалась и уступила место зеленой лужайке. За лужайкой стояли дома. Вернее, низенькие, вросшие в землю, избушки, обычно такие показывают в сказках, но там они щеголяют на курьих ножках. Черные бревна, затянутые чем-то полупрозрачным крохотные оконца, одно на весь фасад, вогнали в тоску.

«Настоящие трущобы! – ахнула я. – Разве можно в них ночевать»?

Лачуг было, наверное, штук тридцать – целая улица. Возле них пристроились крохотные надворные постройки, важно прохаживались гуси и кудахтали куры.

– Айда, – велел мне Прохор и свернул к крайней хижине.

– Покеда! – махнул рукой Савелий и, опираясь на палку, пошёл дальше.

Вблизи изба без фундамента оказалась еще страшнее. У неё не было печной трубы, а значит…. Значит, она топилась по-чёрному или обогревалась конвекторами. Конвекторы, по причине дороговизны и отдалённости объекта от цивилизации, я тут же исключила, а пока исключала, мы, минуя низкую одностворчатую дверь, вошли в сени, а из них, перешагнув порог, в гостиную.

На минуту я ослепла, а когда тьма, благодаря двум оконцам, второе обнаружилось в торце, рассеялась, увидела, что комната примерное в двадцать пять – тридцать квадратов в доме одна-единственная и обставлена допотопной самодельной мебелью.

По периметру стояли сплошь лавки и сундуки, посередине стол, на когда-то побеленных стенах висели полки с глиняной посудой, такие же полки, только шире, расположились наверху, по правую сторону примостилась большая печь, по диагонали от неё, в углу, висели иконы. Задрав голову, я обнаружила, что прокопченный потолок, скорее всего, залеплен глиной. Но еще большее разочарование ожидало, когда я взглянула вниз. О, лучше бы туда не смотрела – полы в жилище были земляные, от них веяло сыростью.

«И как же здесь спать! – мысленно ахнула я. – Заключенные в тюрьмах живут в лучших условиях»!

– Оседай, – кивнул на длинную лавку слева хозяин дома. – Погоди чуток, сичас насыщу.