Пролог

Да ну нафиг…

Они не сделают этого.

ОНА этого не сделает.

Стараясь сделать это незаметно, шевелю руками, тем самым проверяя прочность веревок.

Черт, связали слишком прочно. Веревки впиваются в запястья ещё сильнее, вызывая боль и жжение.

– Можешь не пытаться, – звучит с довольством и ненавистью справа.

Перестав дергать руками, поворачиваю голову в нужную сторону. Презрительно смотрю на Лиду, правую руку, ногу и остальные части тела моей матери.

– Ты реально думала, что тебе сойдет с рук предательство?

– Предотвратить убийство НЕВИННОГО человека… хм-м-м… – задумчиво произношу, поднимая глаза к небу. – Для меня это попахивает не предательством, а чем-то другим. Например, низостью и поехавшей крышей. Видимо, у нас с тобой, Лидок, разные представления о предательстве, – улыбаюсь презрительно, смотря в горящие лютой ненавистью зеленые глаза.

– Посмотрим, как ты заговоришь, когда я подожгу тебя, дорогая Лесечка, – не скрывая торжества в голосе, шипит эта змея, после чего уходит.

Улыбка тут же сползает с моих губ, пока я слежу за её уходом.

И снова начинаю двигать руками, чувствуя нарастающую тревогу.

Лида выглядела слишком уверенной, когда говорила про поджог. А это означает только одно.

Они действительно хотят провести показательную казнь.

– Ты своим дерганьем только сильнее затягиваешь веревки? – скучающим голосом звучит уже слева от меня.

Голова дергается туда. Взметнувшиеся от резкого движения волосы хлещут по лицу.

– Берковский, не хочется это признавать… но твоя помощь мне сейчас бы не помешала, – цежу сквозь зубы, смотря на оборотня, со скукой смотрящего на мои попытки расслабить веревки.

Как же бесит этот гад!

Глеб даже запертый в клетке смотрится так, словно он повелитель этого мира. Поза расслаблена, руки небрежно лежат на стальных прутьях клетки, и весь его вид говорит о том, что он решил тут не иначе как отдохнуть.

– И это говорит мне та, которая меня вырубила и пленила? – язвительность в голосе Глеба можно просто ложками черпать и хавать. – Та, которая виновата в том, что я заперт сейчас в этой дурацкой клетке?

Хочется съязвить в своей привычной манере, но я заставляю себя заткнуться.

Берковский единственный, кто может мне помочь. Так что…

Глубокий вдох и такой же глубокий выдох, Леся.

– Если бы я не вырубила тебя, они бы тебя убили прямо там, в моей квартире, – как можно спокойнее произношу, с трудом удерживая себя от того, чтобы не закончить свое предложение словом «идиот».

– Или я их, – напрягается Глеб, сверля меня тяжелым взглядом.

Господи, какие же эти оборотни самоуверенные засранцы.

– Включи уже мозги, грозный мишка, – с сарказмом произношу я. – Я вроде как дружу с твоей сестрой. Поэтому, твоя смерть точно не входит в мои планы.

Дикий лишь скрепит зубами.

– Для тебя разогнуть решетку – раз плюнуть, если ты обернешься медведем, – тороплю его, слыша гул голосов, которые приближаются. – Давай уже, не ломайся и нач…

– Я не могу сделать то, что ты хочешь, – звучит как гром среди ясного неба, заставляя меня прерваться на полуслове. – Они вкололи мне какую-то дрянь и… короче, не получается обернуться.

Значит, сыворотка действительно была уже готова, когда они нас поймали.

Ну всё. Мне хана.

В этот момент ко мне подходят люди. Во главе, само собой, идет мама.

– Мам, ты… – горло сводит спазмом, когда я вижу в её глазах маниакальную решимость.

Смиряясь с неизбежным и с осознанием того, что она готова на самый жуткий поступок, который только может совершить родитель, стискиваю зубы так сильно, что челюсть даже ныть начинает.

И прямо смотрю в глаза той, которая с такой легкостью приносит в жертву свою собственную дочь.

Даже внимания не обращаю на Лиду, которая в это время подходит ближе и подносит зажженный факел к постаменту, на котором меня привязали к столбу.

– Так будет с каждым, кто предаст наши принципы! – громко и четко произносит моя мать, со спокойствием наблюдая за разгорающимся пламенем у меня в ногах.

– Вы что творите, идиоты! – ревет Берковский. Слышно, как он руками дергает крепкие металлические прутья своей клетки.

Сгореть заживо… ну так себе смерть.

И как только я почувствовала жар от огня, который довольно быстро подбирался к моим ногам, включился инстинкт выживания и… страх.

Как бы я не храбрилась, ужас медленно, но верно проникал в каждую частицу моего тела. И оно начало бороться.

Попытки освободиться, дергая руками и ногами ни к чему не приводят.

От едкого дыма я начинаю задыхаться. Огонь уже практически лижет мои обнаженные ступни. Я слышу только треск костра. И даже крики Глеба звучат так, как будто он далеко-далеко от меня.

Кажется, я уже вся горю, настолько мне жарко. Мозг мечется в панике и ужасе, пытаясь отыскать хоть какую-то лазейку в этом ужасе. Слезы текут по щекам, но даже они ощущаются огненными ручейками, обжигающие кожу на лице.

И тут среди этого треска и гула я четко слышу рёв медведя.

Он настолько разъяренный и дикий, что даже меня заставляет вынырнуть из того ужаса, в котором я нахожусь.

Кашляя, я перевожу взгляд своих слезящихся глаз в ту сторону, откуда несется это рычание и…

И просто перестаю не только кашлять, плакать и дергаться, но и дышать, когда вижу совершенно дикую и кажется даже нереальную картину.

Огромный черный медведь стоит на задних лапах рядом с разломанной и покореженной клеткой. Огромные лапы зверя расставлены в стороны и на них огромные огненные шары, полыхающие не хуже того костра, на котором я сейчас горю.

Последнее, что я замечаю, прежде чем сознание начинает плыть – зверь, продолжая громко рычать, несется ко мне, раскидывая людей, которые не успевают убежать с его пути.

Дальше как в тумане.

Крики боли людей, рев медведя, который подбегает к костру и лапами начинает откидывать в стороны горящие ветки – всё кажется настолько странным и нереальным, что я даже закрываю глаза.

Меня вместе со столбом подкидывает вверх.

Чувствуя горячее дыхание и шерсть медведя на лице, понимаю, что меня вместе со столбом, как репку, зверь выдернул и положил на землю. Треск веревок, и я понимаю, что меня уже ничего не удерживает.

Кашляя, открываю глаза и начинаю медленно вставать на ноги.

Какая-то мысль мелькает в гудящей голове, но никак не могу поймать её. Не получается понять, что не так во всей этой ситуации.

С горем пополам поднимаюсь на ноги и поднимаю голову вверх, чтобы посмотреть в глаза своего спасителя.

Медведь стоит рядом и смотрит на меня настолько напряженно и тяжело, что я даже плечами передергиваю, будто пытаясь смахнуть с себя этот непонятный для меня взгляд.

– Сыворотка… не рабочая… получается, – хриплю я, надсадно кашляя после каждого слова. – Повезло тебе, Дикий.

Медведь фыркает и такое довольство и триумф в его черных глазах появляется, что я прямо-таки застываю на месте.

И именно в этот момент до меня доходит, что не так. Что мне казалось странным в последние пару минут.

Мои ладони…

Они горят.

Я уже не стою в центре костра. И всё тело у меня уже тоже не чувствует жара огня.

А ладони, мать вашу, до сих пор ГОРЯТ! Притом… почему-то под кожей.

О, нет!

Нет, нет, нет… пожалуйста, НЕТ!

Даже мотаю отрицательно головой, не в силах смириться с тем, что… Дикий и Я… мы…

О, Боже!

Только не это!