Глава восьмая,
в которой Маша безуспешно пытается сосчитать киевские Лысые Горы

Во Франции главным местом колдовских сборищ почитался Puy de Dome. В Германии – Блоксберг, Хорсельберг, Бехтельсберг и многие другие горы. В Швеции – Блакулла. В Испании – ланды Бараона и пески под Севильей. В Италии – знаменитое сборище – у Беневентского орешника (Noce di Benevento), гора Патерно близ Болоньи, гора Спинато близ Мирандолы. В Литве – гора Шатрия, в польских Карпатах – Бабья Гора. В Росии – Лысая Гора близ Киева.

А. Амфитеатров. «Дьявол»

Катя стремительно побледнела, бессмысленно выпучив глаза.

Маша замерла с зависшей над кошачьей спиной рукой. Рот Даши вытянулся длинным «О».

– Дур-р-р-ры!!! – раскатисто прошипел Бегемот со шкафа. – Ни чер-р-р-р-р-та не знают и лезут к чер-р-р-рту в пасть!

– Не обращайте внимания, – светски промурчала Белладонна. – Он признавал только Кылыну.

– А-а-о-о… – нечленораздельно простонала Катя и, рывком закрыв ладонями уши, кинулась в комнату.

Белладонна отпрыгнула, спасаясь от невидящих Катиных ног, и удивленно посмотрела ей вслед длинным невозмутимым взглядом. Рыжая Изида Пуфик даже не обернулась – только недовольно и требовательно ударила Машу мягкой лапкой по застывшей в воздухе ладошке: «Ну, гладь, чего остановилась?»

– Землепотрясно, – ошалела от удивления Чуб. – Говорящие кошки. Вот это финт!

– А вы действительно говорите? – огорошенно промямлила Маша. – Или это мы вас понимаем?

Белладонна нравоучительно взглянула на нее: «А не софистика ли это, деточка?» – и двинулась в комнату, приглашая их за собой.

– Стойте, – испуганно вскрикнула Маша. – А можно вас попросить, – зашептала она, нервничая и извиняясь глазами, – чтобы вы чуть-чуть помолчали? Вы видите, женщине очень-очень плохо.

– Как угодно, – с достоинством ответила Белладонна.

– Они пр-р-р-р-ростолюдинки. Они нам не указ! – зарычал Бегемот.

– Они – люди. И их трое, – весомо возразила белая кошка и нырнула под золотой плюш.

Кот беспардонно фыркнул и, пролетев черной бурей прямо у них над головами, понесся куда-то за угол коридора, поскальзываясь когтями на паркете.

Комната оказалась совершенно круглой, одетой в кольцо уходящих к потолку книжных шкафов, расступившихся лишь для того, чтобы дать место дверям, входной и балконной, поместившейся прямо напротив, и еще огромному и безмолвному камину. Широкую каминную полку поддерживали головами три двухметровые черномраморные кошки: одна – слева и две – справа.

Сверху висела облупленная картина. И даже не картина, а фреска в византийском стиле, написанная на каменном пласте, – вроде тех, что сохранились на стенах древней Софии Киевской, запечатлевших семью возведшего ее Ярослава Мудрого. Плоское поясное изображение «византийки» в голубом платье держало в руке кособокие весы с опустившимся левым «плечом»…

Несмотря на умопомрачительное множество книг, вещей и вещиц, в комнате царил удивительный, почти музейный порядок. И верно, потому Маша, всегда чувствовавшая себя как дома в библиотеках и музеях, точнее, только там и чувствовавшая себя по-настоящему дома, исступленно закачала головой. Это была мечта, воплощенная и невероятно прекрасная!

– Не понимаю я тех, кто от старья фанатеет! – Даша явно испытывала здесь прямо противоположные чувства. – Даже странно, что тут телевизор есть. – Она подошла к вписавшемуся в книжные полки черному ящику и, отыскав пульт, защелкала по каналам, безучастно вглядываясь в обрывки дневных сериалов и хвосты репортажей и передач.

А Маша подумала: в чем-то Чуб, безусловно, права – и телевизор, и программа передач, лежавшая на тонконогом дамском бюро черного дерева рядом с допотопным, с ушастыми клавишами, телефоном, смотрелись тут таким же моветоном, как и сам «ходячий моветон» – Даша Землепотрясная.

– Это она! – прохрипела Катя.

Девушки дружно обернулись и только теперь заметили некий интригующий предмет, лежавший на столике у камина, – большой и тяжелый, в темном переплете, оканчивающемся двумя фигурными металлическими застежками. Женщина, напоминавшая замороженный в холодильнике прозекторской труп Кати, сидела сгорбившись на диване, глядя на него, как на собственный смертный приговор.

– Я схожу с ума! – страшно сказала она, и ее палец испуганно задрожал в направлении мучительного предмета и отдернулся, боясь соприкоснуться с ним кожей. – Это она – та, та самая книга!

Маша подошла к ней.

– Наверное, их просто было две, – предположила она.

Огромный том, возлежавший на зеленой малахитовой столешнице, и впрямь казался однояйцевым близнецом первого, украденного Катей и сгоревшего в пламени огня. Но почему бы человеку, – или нечеловеку? – проживавшему в этой чудесной квартире, не иметь у себя точно такую же книгу?

– Я же целый день с ней таскалась! – будто прочла ее мысли Катя. – Вон царапина. И ржавчина на нижней застежке. Откройте, если там нет 104-й страницы… – В ее голосе послышался приближающийся шторм истерики.

Даша, вызывающе хмыкнув («Ну и размазня ты, тетя!»), бестрепетно склонилась над столом и, расцепив металлические застежки, стала переворачивать толстые, непослушные листы.

– 99-я, 102-я, 104-я… Тю! Точно нет, – оповестила она, вглядываясь в неровные зубья оборванной бумаги.

Не слишком испугавшись своему открытию, Чуб сбросила страницы вправо и прочла на титульном листе:

Слава тебе, Ясная Киевица!

Да пребудет сила с тобой, когда ныне, как и в любую иную ночь, стоя на горе, породившей Город, ты, завидев на небе красный огонь, полетишь туда, чтобы остановить то, что может нарушить Истину…

– Ты читаешь? На каком языке это написано? – всполошилась Катя, и в «теткином» вопросе прозвучала такая сумасшедшая надежда, что Даша даже не смогла съерничать ей в ответ.

– На русском, – недовольно буркнула она.

– На современном русском?

– Да не очень. Кто сейчас так пишет? «Слава тебе», «Да пребудет сила с тобой».

Катя окинула комнату просветленным взором и наткнулась взглядом на Белладонну.

– May, – старательно сказала белая кошка с неисправимым человеческим акцентом. И помолчав, добавила для пущей убедительности: – May. May.

– Мне померещилось! – с несказанным облегчением огласила Катя миру. – Журналистка – подстава. Книга – фуфло. Она не сгорела, они привезли ее сюда!

– Ну и что нам теперь с этой Фомой Станиславской делать? – пренебрежительно поинтересовалась Чуб, лихо объединяя в единый образ двух легендарных неверящих.

Катя уставилась на Машу сверлящим вопрошающим взглядом, ожидая, что хоть та согласится с ее реалистичными доводами. Маша натужно молчала. Ситуация была пиковая. Спорить с Катей означало выбить почву у нее из-под ног. Признать ее правоту – повесить ту, как жернов, себе на шею и мяукать в ее присутствии, словно кошки, делая вид, что ничего не произошло.

– Послушайте, – приняла Соломоново решение Ковалева, – по-моему, вам лучше лечь и немного отдохнуть. Нам ведь все равно нужно хозяина дождаться. А у вас, кажется, температура. – Она деликатно коснулась Катиного лба и попыталась уложить красивую брюнетку на диван.

К ее глубокому удивлению, женщина не сопротивлялась.

– А у меня анальгин и аспирин есть… Я вам сейчас дам, – зачастила Маша.

– А на фига ты их с собой таскаешь? – искренне изумилась Землепотрясная.

Конец ознакомительного фрагмента.