Глава 4. Лимонад

Если идти бесконечно по берегу моря, когда-нибудь на вашем пути встанет высокий утес, уходящий глубоко в море. Обойти по воде – не вариант. А повернуть назад и обходить с другой стороны смерти подобно. И тебе приходится карабкаться вверх, обдирая колени и вырывая с корнем ногти, цепляться за скользкие корни деревьев, растущих на склоне, и чувствовать каждый раз, как из-под ног улетает очередной камень и падает далеко внизу. Ты стараешься не смотреть туда, но смотреть наверх еще хуже – слишком далекой кажется спасительная полоса, где земля соприкасается с небом.

Сделав последний рывок, Робин выползла на вот-вот грозящуюся осыпаться поляну, заросшую длинной травой, и ее едва прикрытая белым полупрозрачным платьем грудь, высоко вздымаясь с каждым вдохом, казалось, вот-вот лопнет от напряжения.

Немного отдышавшись, девушка поднялась на ноги, чтобы осмотреться и решить, что делать дальше. Было глупо надеяться на то, что, идя по берегу, ты так или иначе достигнешь того места, где волны формируются еще далеко в море, чтобы обрушиваться одна за другой на берег, приводя в восторг многочисленных обитателей загробного мира, выбравших самым счастливым днем своей земной жизни именно этот и решивших закружить его в бесконечном танце повторений, раз за разом обходя виток от восхода до заката и вновь возвращаясь в исходную точку.

Недалеко от края обрыва стоял аккуратный домик. Что-то всколыхнулось в воспоминаниях Робин, и она с удивлением обнаружила одно яркое воспоминание из своей жизни.

Ей было лет пять или шесть когда мать однажды взяла ее с собой к своим родителям. Дом стоял на таком же утесе, у такого же обрыва, и каждый раз, когда девочка убегала слишком далеко от низкой ограды в погоне за яркими бабочками, Кортни Вайсс, в девичестве Бейл, истошно кричала, чтобы та вернулась к дому. Робин почти не запомнила ничего другого из этой поездки. Но тот крик слышала еще долго, даже вернувшись домой.

– Привет, – раздавшийся неожиданно сзади голос заставил вздрогнуть. – Тебе чего?

Маленькая девочка лет пяти или шести, почти такая же, как Кэндис, которую она увидела первой в этом мире, стояла чуть поодаль и внимательно ее рассматривала. Длинная челка падала на глаза, мешая видеть, и она пыталась сдуть ее, потому что руки были заняты огромной охапкой полевых цветов, росших тут повсюду.

– Привет. Мне нужно пройти на ту сторону утеса. Я… ищу друга.

Девочка недоверчиво наклонила голову и прищурилась.

– Ты же Робин. Верно? – ухмыльнулась она и, потеряв всякий интерес к гостье, пошла к дому.

– Погоди! – Робин почти бежала, то и дело спотыкаясь о коряги и камни, разбросанные повсюду. И в ушах стоял крик матери.

Девочка скрылась в доме, не удосужившись даже обернуться, но через несколько секунд снова показалась в дверях. Робин стояла в нескольких метрах от крыльца, не шевелясь, и напоминала привидение своим полупрозрачным платьем.

– Ты же не уйдешь? – опять прищурилась малышка.

– Я сама не знаю, почему, – буркнула девушка. Она и правда не знала – было дико странно, но ее тянуло в этот дом словно магнитом.

– Понятно. Мало тебе моей жизни. Ты решила попортить мне смерть.

Девочка спустилась с крыльца и села на качели, стоящие прямо у дорожки. Отталкиваясь левой ногой от вытоптанной земли, она взлетала все выше и выше, пока не завизжала от восторга. Робин подошла поближе и села прямо в траву. Несмотря на долгую дорогу, она не чувствовала усталости. Скорее, надоело бесконечно перебирать ногами в попытке попасть на заветный пляж с высокими волнами. Да и выпить бы не помешало.

– Ты не узнаешь меня, правда? – наконец остановившись, спросила девочка. – Меня зовут Кортни. Кортни Бейл.

Робин показалось, что она оглохла. Все звуки – шум моря, стрекотание кузнечиков, шелест сухой высокой травы – все померкло в этих двух словах.

– Ты… моя мать? – девушка подалась вперед, чтобы разглядеть ее. Уловить хоть что-то знакомое в чертах лица, в интонации голоса, в движениях.

– Пожалуйста, – хмыкнула Кортни и, спрыгнув с качелей, села прямо напротив, совсем рядом, и смахнула челку с лица. Несколько секунда она разглядывала Робин, а потом протянула свою пухлую ручонку и погладила ее по щеке, едва касаясь пальцами все еще розоватой кожи, не успевшей померкнуть от долгого пребывания в загробном мире. – Ты выросла красивая.

– Мне говорили, что я похожа на мать…

– Повезло, – хмыкнула девочка, невольно кокетничая. – Будь ты в любимого папочку, тебе нечем было бы похвастаться, кроме умения бесить людей и жрать водку без признаков похмелья.

– Виски, – улыбнулась Робин. – Я предпочитаю виски. Чистый.

Кортни наморщила курносый нос в гримасе отвращения и тут же засмеялась. Она сама, повзрослев, не гнушалась хорошим спиртным, предпочитая, правда, чистый вермут. Но сейчас, на этой стадии вечности, о таком вспоминалось уже с трудом. Как и о том, что когда-то у нее была дочь.

– Хочешь, я угощу тебя лимонадом? Я сама его делаю.

– Конечно. Я подожду тебя здесь.

– Не хочешь зайти? – удивилась девочка и, не дожидаясь ответа, скрылась в дверях дома.

Робин несколько секунд смотрела ей вслед, пытаясь вспомнить образ матери, когда видела ее последний раз при жизни. Завалившись в траву, она закрыла глаза и вдыхала запах пожухшей травы, намекающей на скорое наступление осени, которой, возможно, здесь никогда уже не настанет, пока кто-то не решит, что в пору желтеющих листьев и был его самый счастливый день. Тихо стрекотали кузнечики, у самого уха жужжали комары и мошки. Земля ощущалась прохладной и слегка влажной сквозь тонкое платье, на котором, скорее всего, останутся зеленые пятна.

Одна за другой всплывали картинки из жизни. Вечно недовольная мать, вечно отсутствующий дома отец. Последний раз она видела их обоих, когда уезжала из отчего дома в институт, а потом на похоронах. Но там пришлось прощаться с закрытыми гробами – в доме случился пожар, и они оба обгорели до такой степени, что выставлять на показ их обугленные кости было бы просто не гуманно.

Несмотря ни на что, Робин любила мать. Немного злилась на нее за то, что та изменяла отцу, но лишь потому, что хотела, чтобы ей уделяли больше времени, а не тратили его на бесконечную череду ухажеров. Ну и перед отцом было неловко, когда он, возвращаясь из поездки, спрашивал, посмеиваясь, хорошо ли вела себя его милая женушка.

«Милая женушка». Кортни Вайсс, в девичестве Бейл, никогда не была милой. Разве что сейчас, вернувшись в свои шесть лет и покрывшись снова веснушками от кромки волос на лбу до самых ключиц.

Холодные пузырящиеся капли упали на глаза и щеки Робин, и она открыла глаза.

– Эй, не спишь? – ухмылялась девочка, и не думая выровнять стакан, с которого капала липкая жидкость.

Поднявшись и вытершись кое-как тыльной стороной ладони, Робин выхватила стакан лимонада из рук Кортни и осушила его наполовину. Вкусно. Едко. Свежо. Самое то, если чувствуешь на своей коже лучи остывающего к осени солнца.

– Зачем ты здесь? – вздохнув, спросила девочка, усаживаясь рядом. Себе она налила лимонад в высокий стакан с крышкой и толстой трубочкой и теперь тянула его медленно, морщась, если пузырьки все-таки попадали в нос.

– Я ищу друга.

– Я помню. Ты говорила. Но почему ты ЗДЕСЬ. У меня?

– Я не знаю. Я шла по берегу моря, дошла до утеса. Дороги в обход не было, по морю идти я побоялась – там жуткие камни и, скорее всего, глубоко. А повернуть назад – значит потерять время.

– Здесь ничего не бывает случайно, Роро.

«Роро». Ну конечно. Это было второе в рейтинге самых отвратительных ее прозвищ, после «Бобби».

Робин поморщилась, но ничего не сказала. Ей нечего было сказать.

– Молчишь. Ты всегда молчала, – сейчас даже голос девочки вдруг стал слишком взрослым, и черты лица погрубели, прибавив ей несколько десятков лет. – Сколько раз я пыталась поговорить с тобой, понять тебя.

– Не помню, чтобы ты пыталась это сделать… мама, – выдавила из себя Робин, и тут же ее захлестнули воспоминания, наотмашь ударяя по щекам, приводя в чувство.