Зоя снова открыла ноутбук и вгляделась в свое отражение в черном глянцевом покрытии экрана.

Не упускающие ни одной детали серые и оттого совсем невыразительные глаза. Не темные и не светлые, не прямые и не кудрявые, чуть рыжеватые волосы до плеч. По правде, они больше пушились, чем вились. Открытый высокий лоб. Не слишком изящный нос, к счастью, вовремя остановившийся в росте, не дотянувший до картошки и не испортивший лица. Тонкие губы, особенно верхняя. Хорошо, хоть зубы ровные, но мелкие – если широко улыбаться или громко смеяться, видна верхняя десна. Поэтому Зоя выработала привычку выражать радость сдержанно – так, чтобы не приходилось сильно открывать рот…

Но разве дело во внешности?

Зоя решительно захлопнула ноутбук.

Вовсе нет. В Зоином случае дело было в том, что ей всегда нравились как минимум непорядочные мужчины, если не сказать отъявленные негодяи. Да, к таким ее тянуло, словно магнитом.

Вот и Кренделёв…

Сначала он был любовью всей ее жизни, а потом стал болью всей ее жизни. Раной, которая никак не заживала, потому что с нее постоянно сдирали коросту. Как в детстве – с разбитых коленок.

«Яхонтовый мой… крендельков покушал, теперь отведай пирожков…» – внезапно пришла Зое на ум присказка Бабы-Яги из старого советского мультика про домовенка Кузю.

Она встрепенулась, взъерошила волосы и поставила ноутбук на низкий журнальный столик справа от кресла. Уже время обеда, а у нее с самого утра маковой росинки (кроме чашки чая с жалкими печениями) во рту не было.

Зоя спустилась в кухню и с надеждой распахнула холодильник.

Такой первозданной чистоты и пустоты ей видеть никогда не доводилось. Напрасно она понадеялась на Тамарины родственные чувства – в холодильнике мышь повесилась. На дне морозильного отсека, правда, нашлись какие-то целлофановые пакеты с непонятным застывшим содержимым – то ли рыба, то ли овощи, но Зоя не рискнула их трогать.

«Все-таки пельменная. Хотелось бы сэкономить», – натягивая ветровку в прихожей, думала Зоя. Ей, конечно, дали отпускные, но, во-первых, мизерные, а во-вторых, не стоило забывать, что через месяц, когда отпуск закончится, ей придется долго ждать аванса.

Увесистая связка ключей обнаружилась на соседнем крючке. Взяв ее, Зоя отперла входную дверь и вышла из дома. Нужный ключ нашелся сразу, и, справившись с замком, Зоя двинулась к калитке. Взглянув на велосипед, она подумала, не поехать ли на нем, но отвергла эту идею. Пельменная совсем рядом, можно и пройтись. На небе, правда, маячили тучи, но, если поторопиться, можно успеть до дождя.

Зоя заперла калитку и направилась к улице Кошевого. Стояла последняя летняя суббота, и на всех участках наблюдалась кипучая деятельность. Соседи сгребали ботву, что-то копали, возили на тачках. Тихий, с виду сонный район жил полной, но обособленной жизнью. Несмотря на плотность застройки и близость соседей, люди сторонились друг друга.

Пройдя «отросток» и еще два-три участка, Зоя почти добралась до пельменной. Она перешла пустынную дорогу (в неположенном месте – ай-ай-ай!) и потянула на себя стеклянную дверь. На первом этаже находился продуктовый магазин. Памятуя о газовой плите, Зоя рассматривала витрины, прикидывая, что из этого можно приготовить в микроволновке.

– А готовых пельменей у вас нет? – спросила она продавщицу в розовом фартуке с рюшами и добавила: – Незамороженных.

– На втором этаже, – ответила та. – Можно навынос.

Гадая, насколько будет отличаться цена сваренных пельменей от полуфабриката, Зоя поднялась наверх. Миновав ряд белых пластиковых столов на металлических ножках с задвинутыми под них стульями, обитыми дерматином, она подошла к стойке, к которой скотчем было прикреплено меню, всунутое в помутневшую от времени папку-файл. Несмотря на скромное убранство заведения, пахло вкусно. Вопреки Зоиным опасениям цены приятно удивляли: две порции готовых пельменей стоили всего на пятнадцать рублей дороже, чем полкило полуфабриката.

Спустя пять минут Зоя с пластиковым контейнером, полным горячих пельменей, и нехитрым набором продуктов, состоявшим из приличного куска сыра, пачки сливочного масла, баночки сметаны, батона и пакета пряников, возвращалась в «особняк». Обед обещал быть знатным.

Свернув с улицы Кошевого в безлюдный тупичок, ведущий к «особняку», Зоя подошла к калитке и, повесив пакет с покупками на шарообразную ручку, принялась перебирать ключи. Их в связке было штук двадцать, все разные.

Пока она копалась, у нее за спиной появилась чья-то долговязая фигура в черном спортивном костюме с белыми полосами на куртке и брюках. Зоя покосилась на незнакомца. Судя по небрежной походке, это был молодой человек. Его появление в тупичке отчего-то нервировало Зою, она заметно заволновалась.

Подойдя к ней, незнакомец замедлил шаг. Зоя стиснула ключи в кулаке и храбро повернулась к нему. Лицо его было скрыто капюшоном, руки – в карманах штанов.

– Я всё знаю! – ни с того ни с сего ломающимся голосом с заметной хрипотцой произнес он. Но не убежал – остался наблюдать за Зоиной реакцией.

Несколько секунд Зоя ошеломленно хлопала глазами, потом выпалила: «Я тоже!», рывком перекинула пакет с продуктами через забор и собралась обратиться в бегство. Ее физическая форма не позволяла взять двухметровое препятствие, но, к Зоиному великому облегчению, удирать ей не пришлось: пока она манипулировала пакетом с продуктами, незнакомца и след простыл. Как сквозь землю провалился!

Трясущимися руками Зоя с грехом пополам открыла калитку, с грохотом задвинула засов, собрала рассыпавшиеся по дорожке продукты и, прижимая пакет к груди, побежала к крыльцу.

В невменяемом состоянии Зоя ввалилась в дом и тщательно заперла входную дверь. Вечером, перед тем как стемнеет, она обязательно пройдется по всему участку, проверит засовы на парадных и хозяйственных воротах и вообще каждый угол. Так будет спокойнее. Она не чувствовала себя здесь как дома и вряд ли смогла бы, особенно после такого.

Зое было страшно вовсе не потому, что кто-то прознал о какой-то ее тайне. Ей нечего было скрывать. Все тридцать лет жизни Зои Ермаковой были прожиты чересчур благопристойно, правильно, с оглядкой на то, что подумают люди, и оттого невероятно пресно.

Нет, Зою беспокоило, что этот молодой человек мог перепутать ее с… Иными словами, по незнанию принять за Тамару. А уж той-то скрывать…

Впрочем, неприкосновенность личной жизни еще никто не отменял. И какое бы то ни было знание (которое вполне могло оказаться заблуждением) никому не давало права подходить к первому встречному и нахально заявлять об этом.

Зоя энергично покивала в поддержку своих мыслей.

«Может, подростки дурачатся. Оболтусы школьники стараются урвать по максимуму в последний день каникул. А что? Версия вполне реальная».

Размышляя, Зоя понемногу успокоилась. Чужой район, чужой дом. Она трясется, как осиновый лист.

– Прекращай, – сурово сказала себе Зоя. – Иначе после отпуска загремишь на больничный с нервным расстройством, а этого тебе кадровичка точно не простит.

Усилием воли Зоя заставила себя вернуться к теме обеда. Можно было расположиться и в столовой за огромным, человек на пятнадцать, деревянным столом с массивными резными ножками, но к таким пафосным приемам пищи Зоя не привыкла. Она жила довольно скромно, хотя гораздо лучше, чем в студенческие годы. Благодарить за это нужно было их с Николаем одинокую четвероюродную тетушку глубоко пенсионного возраста, перед эмиграцией в Польшу подарившую Зое (как раз к окончанию университета) квартиру – двухкомнатную «сталинку». Николай как мужчина и просто как человек, устроившийся в жизни, можно сказать, остался не у дел. Но старший брат повел себя достойно, не расстроился и не стал завидовать младшей сестре. Наоборот, Зое показалось, что у него гора с плеч свалилась от того, что сестра наконец пристроена: до неожиданного тетушкиного жеста доброй воли жилищный вопрос для Зои был более чем актуален.

Так преисполненная искренним чувством благодарности к тетушке Зоя переехала из видавшей виды комнатки университетского общежития в двухкомнатные, шикарно меблированные хоромы с большими (по меркам советского времени) кухней и ванной, просторной гостиной и изолированной спальней, расположенные в тихом квартальчике в самом центре города, застроенном после войны сталинскими домами, с тенистыми дворами, заросшими старыми липами и кленами. Эту квартиру больше полувека назад государство предоставило тетушкиному отцу, и в ней прошла вся жизнь Зоиной благодетельницы. Уезжая, тетушка оставила все, что за десятилетия нажили ее родители и она сама. В кухне стояли два прекрасно сохранившихся буфета из полированного дерева на ножках, с раздвижными стеклянными дверцами, заполненные до отказа красивой посудой из обеденных, чайных и кофейных сервизов советских времен, круглый стол с четырьмя мягкими стульями в комплекте, отлично работавшие, несмотря на немаленький возраст, импортная электроплита и холодильник. Почти всю гостиную занимал гарнитур из темного полированного дерева, состоявший из неимоверно вместительной гэдээровской полированной стенки с баром, в котором при открывании зажигалась лампочка, массивного письменного стола с двумя встроенными тумбами и закрывавшимся на ключ ящиком посередине, возле которого стояло кресло с деревянными подлокотниками и спинкой, и удобного дивана с множеством мягких подушек. Спальня тоже была обставлена по моде советских времен – импортный шпонированный гарнитур с просторным гардеробом, полутораспальной кроватью, двумя прикроватными тумбочками, банкетка и трельяж со стоявшей на нем бронзовой статуэткой никому не известной обнаженной женщины, застывшей в позе Венеры. Тетушка даже оставила ей старинный кабинетный рояль известного лейпцигского производителя – военный трофей из Германии, добытый тетушкиным отцом. Играть Зоя не умела, поэтому ценный инструмент стоял нетронутым с самого тетушкиного отъезда, но Зоя трепетно следила за его сохранностью. Со стороны могло показаться, что Зоя из-за своего возраста не вписывалась в ретростиль квартиры, но это не так. Вопреки всему среди казавшихся молодежи несовременным убранства «из прошлого» с оклеенными бежево-коричневыми обоями с дамасским узором стенами, высокими потолками с лепниной вокруг массивных хрустальных люстр она чувствовала себя в родной стихии и даже не помышляла о ремонте.

С трудом отогнав теплые воспоминания о собственном уютном жилище, Зоя наконец разобрала пакет с помявшимися при падении продуктами, отыскала на Тамариной кухне тарелку и вилку и уселась за красный стеклянный стол.

Для общепитовских пельмени оказались вполне съедобными и мясными. Зоя оставила половину на ужин, налила чаю и с кружкой пошла в оранжерею.

На улице преждевременно стемнело – тучи в конце концов накрыли город и разверзлись напоследок летней грозой со всеми обязательными атрибутами: оглушительным громом и сверкающими молниями. Сидя в кресле-качалке, Зоя задумчиво скользила взглядом по разномастным цветочным листьям.

Тамара позвонила ей вчера через час после того, как отчаявшаяся Зоя пошла на крайние меры.

Объявив начальнице отдела кадров, что отпуск необходим в связи со «сложными семейными обстоятельствами», Зоя с ужасом ждала разоблачения. Ей даже почудилось, что ее нос начал расти, как у лгунишки в известной сказке. Но, видимо, этот запрещенный прием редко использовался ее коллегами по редакции. Кадровичка замолчала, потом, вздернув тонкие брови, процедила: «Надеюсь, у вас все в порядке», поставила визу на заявлении и сухо добавила: «Я приглашу вас, когда все бумаги будут готовы».

Сгорая от стыда, что оказалась лгуньей, и одновременно гадая, с чем была связана спонтанная вспышка человечности кадровички, Зоя ретировалась к себе в каморку. Она не успела придумать более-менее реалистичную версию этих семейных обстоятельств и была очень расстроена этим. Мама всегда учила их с Николаем – врать нехорошо. Однако Тамарин звонок развеял все Зоины сомнения, полностью очистив совесть.

Чай в кружке закончился, гроза тоже, а это означало, что пора приниматься за кадки с фикусами. Зоя решительно поднялась и вышла на крышу. Несмотря на недавний ливень, день оставался теплым. Зоя неспешно прошлась по периметру, украдкой разглядывая соседские владения, скромно пристроившиеся по краям разлапистого участка Николая и Тамары.

Главный минус частного сектора – неуемная тяга окружающих к домашнему животноводству. Правда, в ограниченных масштабах. На четырех сотках особо не развернешься, но под курятник или сарай со свинками место всегда найдется. А где свинарник, там почти всегда крысы и запах…

«Где может храниться тележка? – Зоя обвела глазами крышу. – А, вон она, стоит себе тихонечко с задней стороны оранжереи».

Зоя подкатила тележку к первой кадке, стоявшей со стороны дома из «бананового» сайдинга. Высокая, до колена, керамическая емкость была до краев заполнена землей, обильно политой дождем. Зоя присела на корточки и, прижав подножку тележки вплотную к кадке, попыталась переставить ее. Ничего не вышло – кадка оказалась неподъемной.

Примерно четверть часа понадобилось Зое, чтобы совладать с тяжеловесным горшком. А таких было четыре.

«Труд облагораживает», – напоминала себе Зоя, ворочая следующую кадку.

Эпопея завершилась, когда храбро победившее тучи солнце полностью скрылось за коньком двускатной крыши соседнего дома, где целый день гребли ботву. Зоя определила последнюю кадку на свободный пятачок в оранжерее, вернула тележку на место и без сил рухнула в кресло.

«Вот это начало отпуска! Зато фикусы не замерзнут. Доброе дело сделала. Ну да ладно».

Темнело. Пора было ужинать, но сначала Зое нужно было переодеться. Прежде чем уйти, она щелкнула выключателем у входа, и оранжерею осветили фитолампы, прикрепленные к перемычкам стеклянного потолка и стен.

В бельевом шкафу в чулане Зоя, постепенно осваиваясь в доме, нашла чистое полотенце. Она умылась в ванной комнате на первом этаже и привела себя в порядок.

Проходя мимо прихожей, Зоя вспомнила об уличном освещении. Длинный ряд выключателей находился на стене слева от входной двери. Педантичный Николай подписал каждый, так что даже его сестра-гуманитарий смогла разобраться. Вскоре весь участок был освещен приглушенным светом невысоких, метра полтора, фонарей.

Ужин пришлось отложить. Зоя вспомнила, что не сделала обход территории, и поспешила на улицу.

Спускались сумерки. Бодрым шагом Зоя прошла по участку, внимательно осматриваясь и проверяя замки в бане, гараже, сарае, на двух воротах и калитке. Всё оказалось закрыто. Довольная результатом, она заперлась в доме и наконец занялась ужином.

Ей было неуютно в огромном пустом доме. Отовсюду слышались какие-то шорохи, посторонние звуки. Да еще сегодняшний инцидент…

Нет-нет, все-таки она права – это всего лишь глупая детская выходка.

Зоя поставила на поднос тарелку с разогретыми в микроволновке остатками пельменей, пластиковый стаканчик сметаны, кружку с горячим чаем и пошла в оранжерею. По пути она включила потолочный светильник в холле и два бра на лестницах.

«Пусть горят и по ночам, так спокойнее. Надеюсь, счет за электроэнергию не разорит Кольку», – обеспокоенно подумала Зоя, но выключать ничего не стала.

Пока она не спеша ужинала, совсем стемнело. Фитолампы давали причудливый розовый свет. Зоя переставила поднос с пустой посудой на журнальный столик. С хрустальной рюмкой пахучего дынного ликера в руке она вышла на крышу.

Оказывается, до новой многоэтажки рукой подать…

«Ну сколько, если быть точной?» – попыталась прикинуть на глаз Зоя.

До забора метров десять. Потом метра два – палисадник соседа. Еще три – тротуар, водосточная канава и обочина. Дальше – метров шесть – двухполосная асфальтированная дорога. Плюс троту-ар и газон. В общем, не больше пятидесяти.

Оранжерея находилась высоко, на уровне третьего этажа. Зоя оперлась локтями на парапет, не достававший ей даже до талии, и сделала маленький глоток из рюмки. Сладкий густой ликер, найденный в баре в гостиной-столовой, слегка обжег горло. Вкуснотища.

Тут же она возмутилась: «Кошмар! Отсюда видно, как на ладони, что делается в квартирах на третьем этаже!»

Дома у Зои письменный стол стоял вплотную к большому двустворчатому окну в гостиной. Ей нравилось сидеть в кресле и наблюдать за жизнью двора – там всегда что-нибудь происходило.

Вот и здесь в квартире напротив чье-то рабочее место было оборудовано так же. Горела модная настольная лампа, но за столом никого не было.

«Интересно, кто там обычно сидит? Школьник? Студент? Мальчик или девочка?»

Поднялся сильный ветер, растрепавший Зоины волосы. Зашумела листва соседских яблонь. Зоя вдохнула свежий ночной воздух полной грудью, залпом допила ликер и вошла в оранжерею, закрыв дверь на задвижку. Потом села в кресло-качалку и, всматриваясь слегка затуманенным взглядом в темноту за окном, задумалась.

«Сто к одному, что моя будущая книга станет откровением для многих», – подумала Зоя с какой-то неожиданной мстительностью.

Все душевные переживания Зоя привыкла держать в себе. Близких подруг у нее не было, а Николая она стеснялась. Поэтому никому из ее окружения и в голову не приходило, что такая тихоня, серая мышка может любить и страдать.

Можно написать поэму. И это было бы логичнее, ведь она поэтесса. Но Зоя боялась, что у нее не хватит душевных сил, чтобы справиться с романом в стихах. После каждого нового стихотворения, вышедшего из-под ее пера, она чувствовала себя буквально вывернутой наизнанку. Как будто каждая буква в этих нескольких четверостишиях была ее плотью, безжалостно вырванной из организма.

Зоя поморщилась. Нет, уж лучше автобиографическая проза.

Снизу донесся бой часов. Десять. Пора и на ночлег устраиваться. В дальнем углу оранжереи стоял диван-еврокнижка с обивкой из шенилла горчичного цвета. Зоя спустилась в чулан, нашла комплект постельного белья, одеяло, подушку и, довольная, побежала обратно. Растения, расставленные вдоль стеклянных стен оранжереи, скрывали помещение от посторонних глаз.

Организовав спальное место, Зоя выключила фитолампы, пробралась к дивану и, едва коснувшись головой подушки, уснула.