Ну да, я ведь – журналист, а не репортер. Для репортера главное – скорость, а для журналиста – качество. Не в первый раз «пишу» интервью. Если вы думаете, что те интервью, которыми пестрят газеты и журналы – настоящие, то я, наверное, вас сильно огорчу. Не каждый человек может давать интервью. Далеко не каждый. И не каждый журналист может расположить к себе жертву так, чтобы получился диалог. Я не говорю про публичных людей, привыкших давать интервью за интервью. Они – профессионалы. Они – актеры. Написанное «мы встретились с имярек в его кабинете» чаще всего на самом деле выглядит так «я целый вечер сидел и обрабатывал корявые ответы, присланные его секретарем на электронку». Или это выглядит, как лихорадочная стенография «бреда сивой кобылы» для дальнейшей художественной обработки до удобоваримого состояния.

– Ирвин Гамильтон – великий ученый. Его растения спасли жизни тысячам людей. Они широко используются в медицине, в парфюмерии, в магии. Думаю, что вам стоит уважить чужие заслуги. Об инциденте, который произошел, думаю, упоминать не стоит. Тем более, никто серьезно не пострадал, – пояснял мне канцлер от магии, пока «великий ученый» рядом чинно кивал, соглашаясь со всем сказанным.

Я промолчала, вспоминая, скольких душевных терзаний стоит превратить «мычащего быка, который не может связать два слова» в «интеллигента в седьмом колене, спокойно цитирующего Шекспира в оригинале наизусть». Легким движением пера «невменяемый неадекват» превращается .... превращается… в «образец для подражания». Реальное: «По пацански отвечаю за базар! Если че – бью рожу! Гы-гы-гы!» в тексте звучит примерно так: «Я – человек слова. Как говорил Вальтер Скотт: «Меньше скажешь слов, скорее справишь дело!» В связи с этим я стараюсь быть немногословным, а доказывать свою правоту исключительно поступками». Аплодисменты – в студию! Гонорар – в карман!

– Простите, но вы сами понимаете, о чем вы меня просите? -скривилась я, глядя в глаза канцлеру от магии. – Разумеется, перечислять все я не собираюсь, но при этом упускать важные детали не намерена. Никакие заслуги в прошлом не смогут покрыть позор настоящего. Выживший из ума старик, заседает в президиуме, входит во все возможные советы исключительно за прежние заслуги, а в свободное от заседаний время занимается сумасшедшими и опасными экспериментами, один из которых чуть не стоил мне жизни. При этом он врет на каждом шагу, поливает меня грязью и пытается выставить виноватой. Что еще можно добавить? Ничего.

В голове уже вертелся неплохой заголовок: «Пошлое настоящее прошлых заслуг». Но я отмела его, как неблагозвучный. Как журналист я не в обиде. А вот как человек....

– Да как ты смеешь! – возмутился Ирвин, вскакивая с места. – Я – заслуженный…

– Вы играете с огнем. Сами понимаете, чем может обернуться для вас правда, – перебил канцлер от магии, сплетая пальцы и хмуро глядя на меня исподлобья.

– Зато я прекрасно понимаю, чем обернется моя ложь. Пусть даже ущерб себе, но во благо чужой репутации, – усмехнулась я, идя на принцип и чувствуя себя, как двоечник на педсовете. – Я напишу статью. Упущу, так сказать некоторые подробности, но факт того, что прошлые заслуги не имеют ничего общего со старческим маразмом, я обязательно раскрою.

– Я еще раз повторяю, – зловеще произнес канцлер от магии. – Статья должна быть серьезной. Да, действительность придется приукрасить, но это – ваша работа. Если бы не Ирвин Гамильтон, то половину города стерли с лица земли эпидемии. Так что своему появлению на свет вы обязаны ему! За вами никто не стоит, поэтому я бы не рекомендовал вам …

Я почувствовала, как кто-то положил руки на спинку моего стула. Я даже не оглянулась. Не скажу, что этот странный жест придал мне самоуверенности, скорее он заставил меня слегка напрячься. Попасть между молотом и наковальней – сомнительное удовольствие.

– Вы же понимаете, чем чревата для вас правда? Даже с морально этической стороны? – поинтересовался канцлер от магии, внезапно сменив тон. – Человек, сидящий перед вами – легенда. Имейте же уважение. Элементарное уважение к чужим заслугам.

– Искажения фактов в угоду прошлым заслугам – неприемлемо, – раздался позади меня голос инквизитора. – Я вспоминаю о прошлых заслугах только при вынесении приговора рецидивистам.

– Я настаиваю на том, чтобы преступницу наказали по всей строгости закона! Мой бесценный Аннус, который я имел глупость назвал в честь это бессовестной девицы, пострадал из-за нее! – орал Ирвин, заглядывая в глаза своему защитнику, тыкая в меня пальцем и вскакивая со стула. На нем был все тот же слипшийся халат, одинокий тапок и заляпанные клеем очки. Жалкое зрелище. «Легенда становится психом!» – промелькнул в моей голове спонтанный заголовок. Неплохо. Совсем неплохо. Я подумаю.

– После этого заявления, я намерен ввести цензуру на названия, – раздался позади меня голос. – С завтрашнего дня мое постановление вступает в силу. Одной бессонной ночи вам должно хватить, чтобы достать словари и вспомнить правила словообразования и благозвучия. В противном случае я каждое заседание буду зачитывать особо понравившиеся названия вслух. Ирвинг Гамильтон! Будет справедливо, если я начну с вас. И если кто-то рассмеется, я приму меры. Даже с учетом прошлых заслуг, боюсь, что ваше кресло освободится очень скоро и его займет более достойный кандидат.

«Да здравствует наш суд! Самый гуманный суд в мире!» – промелькнуло у меня в голове. Канцлер от магии нахмурился и подался вперед. Ирвин надулся от гнева, как индюк, захлебываясь от негодования.

– Нет! Ни в коем случае! – заорал Иврин, дергаясь на своем стуле. – Я внес их во все каталоги! Я уже написал по ним целую стопку научных трудов и монографий!

– Кто учил вас перебивать? Вам не говорили, что это – невежливо? Даже для ученого с мировым именем, – вкрадчиво заметил инквизитор, стоя позади меня. – Сколько статей нужно написать, чтобы получить право перебивать? Предоставьте завтра перечень научных изданий и требования к оформлению. Я займусь этим вопросом в свободное от работы время.

Ирвин возмутился, но канцлер от магии бросил на него уничижительный взгляд.

– Я протестую! Я… – возмутился агромаг, глядя куда-то наверх. – Это инквизиционный произвол! Эта девица заслуживает тюрьмы! Я требую для нее наказание по всей строгости закона! Я не собираюсь молчать! Да вы знаете, кто я? Я – Ирвин Гамильтон! И я не позволю закрывать мне рот!

– Покиньте помещение. Акции протеста вы можете спокойно проводить в коридоре, а если быть точнее – на улице. Дверь открывается наружу. Достаточно просто повернуть ручку вправо до упора. Благодарю, – раздался голос позади меня, сопровождаемый шумным вздохом.

Ирвин бросил презрительный взгляд на канцлера от магии, который за него не заступился. Тот в свою очередь взглянул на часы. Ирвин никуда уходить не собирался, молча протестуя и пылая гневом.

– Я предлагаю вам скромное вознаграждение за моральные страдания и испорченное платье в размере тысячи эрлингов, если завтра в газете появится красивая статья о том, как ученый с мировым именем показывал вам плоды своей научной деятельности. Обязательно укажите, какой вклад он внес в науку. Не думаю, что стоит перечислять все его научные труды, но основные должны фигурировать в статье. Обязательно. Если будут какие-то вопросы, мы вам все расскажем и поможем грамотно составить библиографию. Этот человек действительно прожил всю свою жизнь, помогая другим.

Я молчала и смотрела на протянутые мне деньги. То, что было в подвале – цветочки. Сейчас мне в любом случае попадет на ягодки. Молот застыл над наковальней.

– Я уже высказала свое мнение, – ответила я, с сожалением отворачиваясь от протянутых денег. – Это – моя принципиальная журналистская позиция. Инцидент в красках описывать я не стану, но упоминание о нем будет.

Маг посмотрел на меня нехорошим взглядом, а потом нахмурился и вышел из кабинета. За ним засеменил в одном тапке Ирвин, бросая грозные взгляды в мою сторону. Дверь хлопнула так, словно кого-то только что пристрелили.

– Я могу идти? – спросила я, пытаясь оторваться от стула. Несмотря на все нехорошие предчувствия, я смогла отлипнуть, глядя на безнадежно испорченную мебель философским взглядом любимой кошечки.

– Да. Тебя проводят, – произнес инквизитор, отворачиваясь. – Утром тебе выдадут новые документы взамен испорченных. Ах да. Завтра, чтобы я тебя не видел в Академии. Если увижу – пеняй на себя. Поищи другие темы для сенсаций.

Когда я шла по улице в сопровождении двух патрульных, со стороны это напоминало конвой. Такое чувство, будто они вели меня в тюрьму. Хотя, так оно и есть. Если для кого-то дом – это крепость, то для меня – это тюрьма. Моя облезлая тюрьма в ночном сумраке выглядела все так же убого и гнусно. В почтовом ящике я нашла письмо-уведомление о том, что вместо пяти тысяч мне следует уплатить всего лишь пятьдесят эрлингов. Я так же обнаружила письмо по поводу непогашенной задолженности за пять лет. Философски взглянув на пятизначную сумму, я вздохнула.

Меня довели до двери, которую я открыла своим старым ключом, мысленно пытаясь мобилизоваться перед неизбежной головомойкой.

– Что это значит? Да как ты выглядишь? – выл призрак, капая мне ядом на напряженные нервы. – Не может быть! Тебя опозорили! Чуяло мое сердце! Позор! Не для того тебя растили, не для того тебя кормили, чтобы … Да кто ж тебя после этого замуж – то позовет? Да что ж мне с тобой делать?

– Оставить в покое! – огрызнулась я, погружаясь в теплую ванну. Клей постепенно размокал и смывался. Волосы после вынужденной яблочной маски были гладкие и шелковистые, кожа на лице – упругой и нежной, а на поверхности воды плавали белые, приятно пахнущие лепестки. Деревянное платье и дубовые панталоны стояли у стены.

– Ой не думала, что доживу до того дня, когда моя внучка опозорит нашу честную фамилию! Да что бы сказал твой отец, узнав о том, тебя облили на улице помоями за твое развратное поведение! – возмущалась бабка, пытаясь спустить воду, но я зажала пяткой слив, не обращая внимания на крики.

Я лежала в воде, смывая с себя остатки клея, и думала над статьей. Нет, это будет не интервью. Это будет нечто другое. Через полчаса я сидела в своей комнате, сушила волосы полотенцем и писала.

«К вашим услугам – прежняя заслуга»

Статья посвящается некогда великому ученому Ирвину Гамильтону.

«Здравствуйте! Приятно познакомиться, я – ваша прежняя заслуга на магическом поприще! Я обеспечиваю вам пожизненную пенсию, уютное кресло в президиуме и совете. Я дрожащей рукой подписываю научные работы студентов и преподавателей, не читая их и не вникая в их суть. Я никогда не признаю свои ошибки. Именно на мне держится вся магическая наука. Я поучаю молодых и заставляю признать тот факт, что если бы не я, то их бы на свете не было. Именно благодаря мне, мой уважаемый обладатель, на вас смотрят с благоговением, прощая старческое слабоумие, опасные эксперименты, бредовые идеи. Я рада, что спустя столько лет, я обеспечиваю вам достойную и обеспеченную старость.

Но я очень устала. Мне надоело, что меня постоянно используют, как грязный носок в любом споре, чтобы заткнуть рот оппоненту, мне стыдно, что я служу для вас щитом от правосудия. Я хочу, чтобы меня наконец-то оставили в покое. Я не хочу прикрывать ваш вчерашний инцидент с опасным растением, которое вы вывели у себя в подвале, и которое чуть не отправило на тот свет своего создателя и его гостью. Я предпочитаю остаться в прошлом, не имея никакого отношения к вашему бредовому настоящему и сумрачному будущему. А.Э.»

Да, интервью без слез не вспомнишь. А если еще воспроизвести в памяти все детали, то к слезам прибавятся ночные кошмары. Думаю, будет лучше, если это будет просто статья. Я несколько раз перечитала, поправила некоторые моменты, а потом положила листок перед собой на столе, вглядываясь в собственный почерк, словно между строчек я мечтаю увидеть свое будущее. Итак, отдавать это на публикацию или порвать? Как мне поступить? Взгляд снова зацепился за пыльный альбом, сдвинутый трясущейся от негодования рукой на край стола. Я пролистала страницы, посмотрела в нарисованные глаза и решила, что статье быть. И точка. А дальше – посмотрим. Я спустилась вниз, свернула бумажку, написала адрес редакции и засунула в почтовый ящик. Письмо исчезло. Дело сделано. Теперь пусть редактор решает, издавать или нет.