На часах была половина пятого утра. Маргарита вся извелась и не находила себе места в комнате. Старшая дочь Вера до сих пор не пришла домой. Дочь работала официанткой в элитном ресторане Москвы. Смена закончилась в полночь. Телефон ее не отвечал и находился вне зоны доступа. Это уже не впервые, когда Вера приходила под утро, да еще и навеселе. Поведение дочери беспокоило Марго. Они часто ругались по этому поводу. Матери не нравилось, что Вера официантка, что она поздно возвращалась домой, не нравился ее образ жизни. Какие могут быть перспективы у официантки, Марго не понимала, как и не понимала, почему дочь продолжала там работать. Маргарита желала, чтобы Вера пошла по ее стопам, стала медсестрой или даже лучше – врачом. Чтобы помогала людям, облегчала им страдания, была полезной обществу, проявляла милосердие, а не обслуживала напыщенных, богатых мажоров, которые только и думали, как ущипнуть за попу или затащить дочь в постель. Вера была очень красивой, стройной девушкой с эффектной внешностью, привлекающей взоры мужчин. И при этом обладала дерзким и необузданным характером. Поклонников и ухажеров было предостаточно, но длительных, серьезных отношений не было. Мать надеялась, что, возможно, Вере повезет выйти удачно замуж и построить благополучную семейную жизнь. У старшей дочери с ее внешними данными шансов на это было больше в отличие от младшей дочери Ники. Младшая была полной противоположностью. Тихая, незаметная, заурядная, неуверенная в себе особа.
Сорокапятилетняя Маргарита овдовела пять лет назад. После внезапной ранней смерти мужа от инфаркта взаимоотношения с дочками ухудшились. Муж был рассудительным, спокойным человеком. Марго была за мужем, что называется, как за каменной стеной. Он был ее опорой и поддержкой, доминантой. Марго приходилось брать больше рабочих смен в больнице, чтобы заработать дополнительные деньги. На воспитание и участие в жизни девочек оставалось мало времени. Они все больше были предоставлены сами себе и постепенно перестали воспринимать мать как авторитетного человека.
Дурные мысли лезли в голову и не давали спать. Как ни старалась Марго их отгонять, они продолжали проскакивать. В комнате уже стало светло. Вдруг раздался щелчок дверного замка. Марго вышла в коридор.
– Явилась, блудная дочь?
– Да, и не запылилась.
Сумка Веры выпала из рук и с грохотом шлепнулась на пол. Часть содержимого выкатилась. Марго в недоумении смотрела на неоднократные попытки дочери повесить пиджак на крючок вешалки. Было видно, что руки и ноги не сильно слушались девушку.
– Ты пьяна? Ты на часы смотрела? Ничего не хочешь мне сказать? Где ты шлялась? С кем ты была? Почему выключен телефон? – не скрывая раздражения и гнева, кричала Маргарита.
– Ох, началось, – вздохнув и закатывая глаза, произнесла Вера. – Сорок вопросов в минуту.
– Как ты со мной разговариваешь? Отвечай, я тебя спрашиваю! Почему…
– Забыла? Мне двадцать четыре, – перебила Вера, не дав матери договорить. – Я не обязана перед тобой отчитываться! Все, не начинай, не кричи, Нику разбудишь! Я спать, – с трудом выговаривая слова, сказала Вера и направилась в свою комнату.
Разговор с пьяной дочерью ни к чему не привел. Нравоучительные беседы были сейчас бесполезны. До работы Маргарите оставалась пара часов. Усталость брала свое. Когда Марго убедилась, что дочь жива и серьезного ничего не произошло, ей ничего не оставалось делать, как тоже пойти лечь спать.
Вера проснулась от проникшего в комнату ароматного запаха кофе и свежевыпеченных блинов. Запахи были настолько соблазнительные и манящие, что она, не раздумывая, сонная побрела на их зов. На кухне она встретила младшую сестру Нику, хлопочущую возле плиты. Стол был накрыт, стояли две чашки кофе, тарелка с целой стопкой блинов и несколько вариантов начинок – от сметаны до сгущенки, яблочный пирог и творожные оладьи.
– Проснулась, соня. Садись завтракать, хотя уже время обеда, – сказала младшая сестра Ника.
– М-м-м, вкусняшки, объедение, – с радостью в глазах сказала Вера и сразу же села есть.
– Вкусно?
– Молодец! Ника, вот ты умница! Хороший из тебя повар получился бы. Вот готовишь ты супер, у тебя все вкусно.
Ника смотрела на свою старшую сестру, уплетающую блины за обе щеки, и не могла отвести глаз. Даже после сна, нерасчесанная, с размазанной тушью под глазами, она была прекрасна. У Веры были густые золотисто-рыжие волосы, спадающие волнами на плечи и спину, такие же, как и у матери. Тонкие черты лица, зеленые миндалевидные глаза, пушистые ресницы, слегка вздернутый нос. Пухлые четко очерченные губы придавали Вере женственности и изящества. Ника любила сестру, но завидовала ее красоте и стройному телу. Она восхищалась ей и ненавидела ее одновременно. Казалось, что Господь Бог отдал ей все самое лучшее. Внешностью Ника больше походила на отца, унаследовав от него темно-каштановые с рыжиной прямые, похожие на паклю волосы, круглые карие глаза, нос картошкой и склонность к полноте.
– Чем собираешься заняться в свой выходной? – нарушила молчание Ника.
– Вечером встречаюсь с Тимуром. Погуляем в парке, сходим в кино.
– По-моему, ваши отношения с Тимуром затянулись. Непохоже на тебя. Он даже не управляющий рестораном, всего лишь администратор зала. Ты ведь, красавица наша, можешь вскружить голову любому. Сестренка, ты не влюбилась? – улыбаясь и заглядывая Вере в глаза, спросила Ника.
– Не знаю, – задумчиво проговорила Вера. – Он интересный и легкий в общении. Мне нравится проводить с ним время вне ресторана наедине. Он принимает меня такой, какая я есть. Он серьезный, надежный, перспективный, не урод. А самое главное, он не видит во мне красивую куклу, которую можно брать с собой везде, чтобы выпендриться перед друзьями.
– Да, он хороший парень и симпатичный. Замуж за него пойдешь?
– А что! Позовет – пойду, – игриво ответила Вера.
И девчонки рассмеялись в голос.
– Этой ночью ты с ним зажигала? Сильно от матери влетело? – продолжила расспрашивать Ника.
– Ага, с Тимуром. Да ну ее. Достала. Все хочет контролировать, что не по ее, так в штыки воспринимает. У нее выходной, или она ушла в больницу?
– Ушла на сутки.
– Вот и отлично, не будет по ушам ездить.
– А ты чем сегодня займешься? – спросила Вера.
– У меня на вечер запланированы две капельницы в разных концах города, – убирая со стола, выговорила Ника.
– И охота тебе кататься к пациентам на дом, тратить время и силы?
– Меня устраивает. Работы я не боюсь, у меня хорошо получается. На дому больше платят, а деньги лишними никогда не бывают.
– Понятно. Но все же ты подумай насчет повара. Такой талант пропадает, – вставая из-за стола, сказала Вера.
– Давай уже собираться. Опоздаем. Кому-то на свидание, а кому-то на работу.
– Ничего, сестренка, будет праздник и на твоей улице.
С самого детства сестры были очень близки и не помнили себя друг без друга. Разница между ними составляла меньше полутора лет. Марго, их мать, была женщиной заботливой, но холодной и неласковой. Ее главная материнская роль заключалась в том, чтобы дети были сыты, прилично и чисто одеты, находились в тепле и комфорте. В ее сердце редко находилось место проявлению чувств и для бесед по душам. А после смерти мужа Маргарита стала более требовательной и строгой по отношению к уже взрослым дочерям. Старшая, за счет своего сильного волевого характера, могла противостоять нападкам матери, не воспринимала замечаний и делала все по-своему. Младшая, более покладистая, ранимая натура, старалась не конфликтовать, а чаще стремилась добиться расположения мамы в надежде на получение симпатии и одобрения. В желании угодить Марго даже в выборе профессии Ника пошла у нее на поводу и отучилась на медсестру, осуществив давнюю мечту матери, чтобы кто-то из детей пошел по ее стопам. Помимо основной работы в онкологической клинике, она занималась частной практикой, выезжала на дом проводить различные процедуры, ставить уколы и капельницы, обрабатывать послеоперационные раны и швы. Больше всего душевных эмоций не хватало именно Нике, она очень нуждалась в тактильных ощущениях. Потеря отца сказалась на ней тяжелее всех остальных членов семьи. Она обожала его, души в нем не чаяла. Скучала по тем временам, когда в обнимку с ним могла подолгу валяться на кровати, смотря кино, вдыхая запах его тела, запах родного, любимого человека. А после они часами дискутировали и обсуждали увиденный фильм. От папы она получала нежность и теплоту, похвалу, поддержку. Все то, чего не давала мать. Поэтому после смерти отца, учитывая неоднозначные отношения с токсичной матерью, девочки все больше сближались между собой.
Капитан Денис Колесников стоял перед моргом, собираясь с духом, прежде чем зайти. Его подташнивало, и слегка кружилась голова. Самое тяжелое в его работе – необходимость присутствовать на вскрытии трупа: покойник – зрелище неприятное само по себе, но оно еще и сопровождается видом крови и своеобразными неприятными запахами.
В пятницу седьмого июня стояла жаркая погода. После уличной духоты в морге было особенно прохладно. Денис надел одноразовый хирургический халат, натянул перчатки, медицинскую шапочку и бахилы. Он не раз был свидетелем, как со стола на пол падает всякая гадость в виде сгустков крови или обрывков тканей. Соответственно, все это может попасть на обувь. Приносить все это домой на подошве совсем не хотелось. Колесников на миг застыл перед дверью в морг, чтобы взять себя в руки. Сделал глубокий вдох, приготовился к неприятному испытанию и вошел в секционный зал.
Доктор Геворкян вместе с санитаром морга готовились к вскрытию. Накрытый простыней труп лежал на столе, по другую сторону стола, напротив Дениса, стоял майор Медведев, не проявляющий никаких признаков дискомфорта.
– Все собрались, харашшо. Я начинаю внутренний асмотр, – сказал доктор Геворкян и сдернул простыню с трупа.
Кровь уже смыли с тела, кожа отливала мраморной голубизной. Глубокая рана на шее жертвы зияла пурпурными прорехами, сквозь нее Денис снова увидел гортанный хрящ. Санитар подкатил тележку с инструментами к столу.
– Итак, Маррия Образцова. Я уже взял протокол вскрытия похожего случая, Соколовой Натальи, – продолжал судмедэксперт. – Возможно, вам понадобится его перечитать.
– Есть какие-нибудь улики? – спросил Максим.
– При осмотре до обмывания тела мы обнаружили волос, прилипший к краю рраны.
Максим оживился:
– Волос жертвы?
– Жертва светло-ррусая, волос черный и не короткий, – поверх очков сказал доктор Геворкян.
– Запроси образцы волос всех, кто соприкасался с телом, – обратился Макс к Денису, который стоял бледный как стена, с выступившими на лбу каплями пота.
– Итак, господа! – Доктор привлек внимание следователей к ране на шее. – Невооруженным глазом видно, что причиной смерти явилось ррассечение горла от левого уха с пересечением левой сонной артерии. А теперь заглянем в ротовую полость, здесь мы имеем поперечный рразрез языка.
– Как и у Соколовой, – заметил Макс.
– Да, но есть небольшие рразличия.
– И? Какие же?
– У Натальи Соколовой ррана была местами неровной, ррваной, что может говорить о некоторой нерешительности убийцы. А у Образцовой этого нет, линия рразреза четкая, ни разу не обрывается. Очевидно, что убийца в этом случае нанес удар с большей уверенностью.
– Наш вероятный серийник набирается опыта, совершенствуется, значит.
– Если, конечно, это один и тот же убийца, – сказал Денис, сдерживая рвотные позывы.
– Еще кое-что схожее есть. Лезвие, которым отрезан язык и нанесена смертельная ррана, прямое, без зазубрин. Такое же лезвие, как и в случае с Соколовой.
– Скальпель? – уточнил Максим.
– Похоже на скальпель.
– Язык был отрезан до или после смерти?
– Посмертно.
Послышалось звяканье инструментов в лотке. Санитар подкатил тележку ближе к судмедэксперту, и доктор приготовился продолжить осмотр трупа. Денис сделал шаг назад от стола, не зная, куда отвести взгляд, чтобы тошнота не подступала к горлу. Он старался не смотреть, как доктор делает Y-образный разрез. Его мутило от вида зияющей раны на шее жертвы, пугали ее широко распахнутые глаза, смотрящие с застывшим ужасом в потолок, волосы, свалявшиеся в сгустках запекшейся крови. Капитан решил не задерживать больше взгляд на мертвой и предпочел сосредоточиться на живых. Беспокойство Дениса было замечено доктором Геворкяном.
– Дарагой, вы плохо выглядите. Вам нужен нашатырь? – спросил судмедэксперт.
– Нет, все нормально. Восхищаюсь вашим самообладанием, вы каждый день видите мертвых.
– Когда я впервые присутствовал на вскрытии, то почувствовал такой мандраж, а потом быстро понял, что бояться мертвых – пустое дело. Бояться надо живых, – говорил доктор Геворкян, продолжая исследование трупа. – К смерти быстро привыкаешь, нельзя не привыкнуть, иначе ляжешь ррядом, если будешь принимать близко к сердцу каждый случай. Наша с вами задача не плакать над убиенными, а установить причину смерти, найти доказательства, чтобы суд мог вынести приговор убийце.
Утром десятого июня в понедельник следователь Медведев, дав задания своему напарнику Колесникову, один направился к дому убитой Марии Образцовой.
Закурив, Максим прохаживался вдоль улицы, оглядываясь и задаваясь вопросом, не наблюдает ли кто за ним. Убедившись, что за холодными стеклами окон квартиры Марии не было никакого движения, он бросил сигарету и направился к подъезду. Перед квартирой была натянута оградительная полицейская лента. Открывая дверь, Максим перепачкал ладони черным порошком, которым была обработана ручка. Когда он вошел, лента сорвалась, зацепившись за его плечо.
Позавчера, находясь здесь, он был сосредоточен на осмотре места преступления, той самой кухни, где была убита Мария Образцова. Сейчас, находясь в полном одиночестве, он хотел сконцентрироваться и внимательно изучить обстановку и быт погибшей. По словам Дениса, с момента убийства здесь ничего не трогали.
Он долго стоял неподвижно в коридоре, в тишине и покое, ожидая, когда в воздухе успокоятся частицы пыли, потревоженные его проникновением. Перед Максимом предстала небольшая двухкомнатная квартирка, выдержанная в консервативном стиле. В интерьере не было ни пафоса, ни гламура, ни вычурных декоративных деталей. Гостиная оказалась обставлена в спокойном классическом стиле: темная стенка вдоль стены, в центре – стеклянный столик со стопкой журналов о моде и стиле, а рядом диван и два кресла. В углу стоял письменный стол с ноутбуком. Макс направился по коридору в спальню: «Так, что здесь у нас?» Большая кровать, шкаф, плазменный телевизор на стене. Везде чисто, уютно, ничего лишнего. Вещи в шкафу аккуратно сложены или развешаны, в ящиках порядок. На прикроватной тумбочке рамки с фотографиями. Макс подошел поближе, чтобы рассмотреть. На всех фото была запечатлена хозяйка дома со своей взрослой дочерью на фоне достопримечательностей из разных стран. Наблюдалось внешнее сходство матери и дочери: обе светло-русые с серыми глазами, схожие черты лица. Только вот дочь на всех фото по сравнению с улыбающейся и гордой матерью выглядела какой-то подавленной. В глазах читалась грусть, а губы были растянуты в неестественной улыбке. Потом он направился в ванную комнату. Плитка с цветочным рисунком, шампунь из лепестков роз, гель для душа из черной орхидеи, косметика, парфюм на полках, шкатулка с украшениями – все говорило, что хозяйка здесь живет одна.
Медведю хотелось, чтобы жилище заговорило с ним. Он сам не знал, что искал: не замеченную ранее улику, иголку в стоге сена, а может, подсказку, открывающую мотив убийцы. Он не чувствовал ни запаха смерти, ни волнения от недавнего кошмара, произошедшего здесь. Убийца не расхаживал по квартире, его не интересовали ни деньги, ни шкатулка на видном месте, набитая побрякушками. Его внимание явно было сосредоточено исключительно на хозяйке жилища, у него был какой-то личный мотив.
Максим вернулся к входной двери и начал анализировать, прокручивая в голове возможный ход действий убийцы. «Дверь не была взломана, хозяйка впустила убийцу на порог дома сама, зная его, либо он расположил Марию к себе. Ты знал ее распорядок дня, знал, что утром ей на работу к десяти, хотел поймать ее врасплох. Между вами завязался разговор, вы проходите на кухню…» Максим следовал по маршруту убийцы, и воздух становился тяжелее. Входя на кухню, Медведь знал, что увидит за дверью. Кровь на полу, стенах и мебели уже запеклась. Клининговая служба еще не приходила. Казалось, уже сам воздух пропитался смертью.
«Итак, вы зашли в кухню, продолжили разговор, который перешел на повышенные тона. Ты возбуждаешься все больше и больше, ты чувствуешь, что ты хозяин положения. Ты пришел подготовленный. В кармане у тебя скальпель, который дает тебе уверенность. Ты теребишь его, ожидая подходящего момента, чтобы им воспользоваться. Цель у тебя одна – убить ее. Ты ждал пика своего эмоционального состояния, чтобы поставить точку в этом деле. Наконец ты крепко схватил Марию сзади за волосы и так запрокинул ей голову, что даже вырвал пучок. Эти волосы потом мы обнаружили на полу. Возможно, жертва кричала, а может, и не успела отреагировать. Никто из соседей ничего не слышал. Одним уверенным ударом лезвия ты рассек ей шею от уха до уха, перерезал левую сонную артерию и трахею. Хлынула алая струя. Кухня залилась кровью, одежда насквозь пропиталась. Марии хватило времени для осознания, что она умирает, но сделать она уже ничего не могла. Она видела, как фонтанирует из шеи ее собственная кровь, забрызгивая стену и мебель. Она задыхалась и захлебывалась кровью, попавшей в поврежденную трахею, в глазах читался страх и безысходность. Она металась по кухне, сдавливая руками рану на шее. А ты стоял и наслаждался. Когда ее муки закончились, она перестала биться в агонии и упала на пол, ты склонился над ней, чтобы завершить свой обряд. Открыл рот, достал ее язык и отрезал одним движением. Потом ты оставил послание. Ты обмакнул язык в лужу крови, как художник обмакивает кисть в краски, и вывел на дверцах мебели: “ТЫ СВОБОДНА”. А после, как ненужную больше вещь, выбросил его в мусорное ведро. Затем ты вложил в руку убитой сувенирные весы, которые принес с собой. Что это? Подарок, подпись, подсказка? Зачем? Что за извращенный ритуал? Что ты хотел этим сказать? Кому это послание: жертве или кому-то еще? Чью душу и от чего ты освободил таким кровавым способом?»
О проекте
О подписке
Другие проекты