– Ну, у всех своя методика… Хотя, когда обучение проходит в игровой форме, то становится значительно интереснее, – заключил Эдик. – А хочешь, я буду твоим репетитором?

– Ты серьёзно? – улыбнулась Алекса такой инициативе. – Будешь учить меня языку?

– Точнее, как одному языку взаимодействовать с другим, – с ноткой сладкой издёвки произнёс он, – уверяю, эти занятия понравятся тебе гораздо больше.

Алекса вспыхнула. Возвращение к теме поцелуев волновало в ней каждый нерв.

– Вынуждена отказаться.

– Приведи хоть один довод, – Эдик вновь подошёл к качелям и видя, что она хочет встать, преградил ей путь. – Почему нет? Подумай, по какой причине я не могу научить тебя классным поцелуям?

– Я же уже сказала, что меня учить не нужно… Я делала это неоднократно…

– Тем лучше… Подумай, стоит ли отказывать себе в удовольствии.

Губы его разомкнулись, и он медленно, но совершенно целеустремленно потянулся к её лицу. Взгляд его неподвижно следил за её подергивающейся губой. Оторопевшая Алекса чувствовала, как теряет самоконтроль.

– Стой, Эдик!

– Стой? – удивленно нахмурился он. – У моей соседки есть парень? Если ты с кем-то встречаешься, то это для меня не проблема. Ну, во-первых, я изначально лучше твоих пареньков. А во-вторых, я твой сосед. Соскучилась вдруг – спустилась на два этажа, и мы увиделись.

– Расстояние – не препятствие.

– Как сказать… Я вот в Англии встречался с одной девчонкой, а когда уехал, она почти сразу нашла себе какого-то Бена… – издевательски прогнусавил он, карикатурно изображая того, кто занял его место. – Вот тебе и любовь на расстоянии.

– Это, конечно, ужасно, – посочувствовала она, испытывая к нему жалость.

– Да ладно. Что было, то было, – махнул он. – Плюс к этому я много всего знаю об Англии. Буду тебя просвещать. И последнее, и самое важное… Тебе обязательно понравиться со мной целоваться…

«Бывают же такие… – в глазах Алексы бегали неоднозначные мысли, – дотошные! Хотя, скорее, целеустремленные и бессовестные».

И всё же, этот своенравный, напористый парень цеплял её.

– Если честно, то я отлично играю на гитаре… всякий рок…

Алекса настолько увлеклась новым соседом, что не заметила, как на площадке появился Денис. Он жил через несколько домов, поэтому частенько заходил за ней на прогулку.

– Привет! – поздоровался Григорян, стоя в стороне и как всегда улыбаясь смущённо-добродушной улыбкой.

– Денис! Как классно, что ты пришёл, – Алекса вскочила навстречу однокласснику, и теперь Эдик не удерживал её, отодвинувшись в сторону и пропуская. – А где все наши? Они выйдут гулять?

– По идее, должны были уже подтянуться.

– Пока, как видишь, не подтянулись, – встрял в разговор сосед. – Я, кстати, Эдик…

Держа одну руку в кармане, он протянул свободную Денису, и тот приветливо ответил рукопожатием.

– А ты, Денис, хороший друг Алексы?

– Можно и так сказать… – Денис замешкался и, скромно улыбнувшись, взглянул на Алексу.

Эдик улыбался без особого удовольствия и изучающе глядел на высокого миловидного парня.

– Эй, ты уже можешь отпустить мою руку… – беззлобно предупредил Денис, вернув своё внимание тому, кто до сих пор излишне крепко сжимал его ладонь.

– А я просто хотел тебе помочь…

– И в чём же?

– Проводить тебя подальше от моей девчонки!

Денис слегка оторопел и с непониманием уставился на Алексу, но видя её реакцию, успокоился.

«Интересный способ закадрить девчонку», – подумала она и с облегчением выдохнула, когда увидела, что Денису ничего не угрожает и ему вернули его руку.

– Мы познакомились с Эдиком, когда я выходила гулять, – поспешила объяснить Алекса, – он мой сосед с третьего этажа.

– Пока что сосед… Поживём – увидим…

Денису явно было не по душе то, что незнакомый парень старше их на несколько лет, так нагло вёл себя и подкатывал к ней.

– Ладно, мне пора… пару вопросов ещё надо закрыть. – Эдик засунул руки в карманы и взглянул на Алексу. – А с тобой, соседка, не прощаюсь. Нам ещё нужно кое-что проделать. Забегай в гости, ну или я забегу.

Он подмигнул ей, небрежно махнул Денису рукой и покинул двор, посеяв в душе Алексы сомнения и неразбериху.

* * *

Окна комнаты Алексы выходили на Долину Уюта, которая раскинулась через дорогу на несколько километров, и теперь утопала в ослепительно-белом снегу, сверкающем от зимнего заполярного солнца. Высокие заснеженные трамплины, расположенные вдали, спускающиеся справа и слева, пугающие своими витиеватыми изгибами и опасными трассами, походили на гигантского паука с огромными лапами. Уже на подходе к этому масштабному чудовищу в Алексе каждый раз пробуждался адреналиновый паразит. Взбираться на самую вершину горки, с чуть дрожащими коленками садиться на санки, с немым восторгом обхватывать за пояс Костю или Дениса, а потом нестись вниз, глотая встречный ветер и жмурясь от брызгающего снега – было частью их беззаботного взросления. Каждый раз поднимаясь после спуска к месту очередного старта, Алекса с Юлей то и дело переглядывались, мысленно предвкушая новый стремительный полёт. Возможность такой физической близости и чувство страха перед развивающейся скоростью приводили Алексу в дикий восторг. Поэтому после активной субботней прогулки она чувствовала себя крайне воодушевлённой и даже немного одурелой. Обычно по выходным в это время дом был полон людьми; они отдыхали в гостиной, а после уезжали, уносимые круговоротом ночных элитных заведений. Но когда Алекса вошла в квартиру, то не обнаружила в прихожей посторонней одежды и обуви. Дома находился Ларин. Видимо, он был настолько занят телефонным разговором, что не слышал, как она вернулась. Дверь на кухню была закрыта, но через витражные стёкла был виден его большой размытый силуэт. Казалось, он навис над столом и то страшно рычал в трубку, то раздражённо цедил сквозь зубы, то мерзко и даже зловеще хихикал. При ней он старался вести себя, как примерный отец семейства, приободрялся, улыбался, шутил, проявлял заботу, но сейчас он находился в полном неведении, что она поблизости. Между тем, руководствуясь желанием знать об этом человеке чуть больше, Алекса решительно прошмыгнула в мамину спальню, оттуда проникла в гостиную и, подкравшись к проходной арке, ведущей в кухню, застыла в ожидании. Так она сможет услышать всё, чего не услышала бы из-за запертой двери. Всё-таки, есть положительное в том, что квартира сделана по кругу и, выйдя из одного помещения, ты тут же попадаешь в другое, а из другого – в третье. Боясь выдать себя, она почти не дышала.

– Здоровенько, братан! Это Чирик. Слушай сюда… – принудительно рявкнул Алексей после того, как набрал очередной номер. – Что-то медлит этот портретист… Ага… Жена уже х. й знает сколько времени ждет!

Послышались резкие, частые шмыганья носом, и она представила, как его лицо, должно быть, скривилось.

– Надо бы встряхнуть его как следует! – продолжал он. – А то похоже на кидалово… Да… Должен по гроб жизни будет… Чё? Он торчит три портрета… жены и дочек. Кому? А, добро… добро, братан… И скажи, что Чирик помнит…

На этом разговор оборвался, и он замолчал. Алекса уже собралась сгруппироваться и исчезнуть столь же незаметно, как появилась, но услышала писк сдавливаемых кнопок – он звонил кому-то ещё.

– Алло, братан… Живой? Под градусом? Понял…

Подгони-ка мне машинку часам к девяти! Неа… к дому. Нужно будет навестить одного буратино и помочь ему выйти из творческого кризиса… Жёнушка моя расстраивается из-за этого чучела… Добро… добро… тогда жду.

Пронырливой Алексе не составило большого труда догадаться, о ком идёт речь. Ещё около года назад Мария обратилась к одному успешному талантливому художнику, заказав у него три семейных портрета. Заплатив тому за работу в полном размере, она, к своему большому разочарованию, до сих пор не увидела результатов его труда воочию, как и его самого. Сначала должник оттягивал сроки, оправдывая это тем, что такая работа не терпит спешки, потом долго хандрил, потом говорил что-то на тему того, что полотно необходимо обработать каким-то специальным средством, которое он заказал, а потом и вовсе, ссылаясь на творческий кризис, залёг на дно. Теперь недвусмысленные угрозы Чирика в сторону этого человека наводили Алексу на мысль о том, что это старое соглашение между её мамой и вольным творцом в скором времени придёт к своему завершению.

Её опасения подтвердились уже через пару дней, когда в сопровождении классической музыки, прозвучавшей от входного звонка, в квартиру вошли два молодых угрюмых парня в чёрных спортивных костюмах и полосатых кроссовках. С каменным выражением лиц они почтительно пожали Алексею руку, продемонстрировав при этом свои синие наколки. А затем один за одним осторожно облокотили о стену три плотно упакованных квадрата. Чирик молча подошёл к одному из полотен, присел на корточки и, щёлкнув перочинным ножиком, аккуратно сделал надрезы на бумаге с надписью Мария. Высвободив картину из обёртки и отойдя на пару шагов назад, как это делают ценители искусства, изучающие подлинную красоту шедевра на расстоянии, он сощурил глаза. Повисла мхатовская пауза, нарушаемая лишь причмокиванием одного из братков, катающего во рту зубочистку. Все ждали дальнейших указаний.

– Где этот пикассо? – не отрывая взгляда от написанной Марии, поинтересовался он.

Его левая часть лица задёргалась, будто под кожей произошло короткое замыкание.

– В машине ждёт… – сообщил тот, что моложе. – Поднять его сюда?

– Ща решим… – приостановил он готовых к исполнению команды «псов». – Сначала жена посмотрит… Подождите там, в предбаннике…

Без лишних слов и телодвижений эти двое столь же быстро вышли, как и вошли. Они что, привезли художника с собой?.. В одно мгновение Алекса оказалась у кухонного окна, отодвинула кремовую штору с кисточками, прислонилась к стеклу и посмотрела на улицу. Внизу, преградив дорогу и не удосужившись включить аварийку, припарковались две черные БМВ и хромированная девятка, облокотившись на которую, стоял мужчина в дубленке и курил. «Интересно, в какой машине он сейчас находится? И что они собираются с ним делать?..».

Услышав мамин голос, она соскочила со стула и поспешила вернуться в коридор. На месте событий собрался весь семейный совет; по заспанному лицу Лины было понятно, что она только что проснулась, но привезённые портреты творили чудеса, и она оживлялась прямо на глазах. Мария стояла рядом с Алексеем в нарядном костюме, расшитом в восточном стиле. Улыбка с еле заметным напряжением мелькала на её накрашенных губах, а руки, сцепленные в замок, тихонько раскачивались, не находя себе места. Почему Алексе кажется, что её мама ведет себя больше хлопотливо, чем по-хозяйски. Вращается вокруг него, словно планета вокруг Солнца, пытается угодить, приспустить его пар и говорит с ним неестественно тихим, успокаивающим голосом. Хозяйка своего имущества, хозяйка своей жизни, хозяйка собственного бизнеса буквально преклонялась перед ним. Невольно Алексе вспомнилась его фраза, которую он практически пропел сразу после свадьбы. «Я женат! И на ком! На самой Марии Димченко!». Отчего же теперь сама Мария Димченко будто покорствует ему, обхаживая этого мужчину и заискивая перед ним. Неужели он заслужил такое уважение? Или мама ведёт себя так, потому что чего-то боится?..

«И как этому пропавшему художнику удалось закончить за несколько дней то, что он не мог закончить почти год?» – недоумевала Алекса, любуясь действительно изысканным изображением любимой мамы. На картине она будто оживала в своей грациозной позе, чуть облокотившись на руку. Белые, полупрозрачные ткани, соскользнувшие с её плеча, как наяву передавали свою мягкость и лоск. Во всём чувствовалась удивительная лёгкость – в складках шёлковой ткани, в едва уловимом свечении вокруг, в переливах красивой смуглой кожи. Её женственная поза перекликалась с царственной осанкой и величественным поворотом головы, её шея и пикантное декольте приковывали особое внимание. Алекса видела перед собой женщину, достигшую совершенства в красоте, и с трудом верила, что это её мама. Мария. Покровительница всего земного и иноземного. Женщина, созданная для украшения обложек глянцевых журналов. Благородный профиль, чуть заостренный подбородок, греческий нос, высокие чёткие скулы и огромные выразительные глаза, таившие магическую силу. Каштановые волосы змейками струились вдоль её руки. Несмотря на обнаженное плечо и столь интимное одеяние, она казалась крайне целомудренной.

– А ты у меня ещё та штучка, жёнушка моя… – захихикал Чирик, явно удовлетворённый её столь живописной сексуальностью и, воспользовавшись всё тем же карманным оружием, вызволил из обёртки две другие картины. Эти холсты оказались намного контрастнее предыдущего и содержали в себе уже не пастельные, а красочные оттенки.

Резко обернувшись на сестру, Алекса поняла, что ей не послышалось. Обескураженность и негодование на лице Лины проявилось в полной мере, а в попытках справиться с переполнявшими её эмоциями она пока издавала лишь скрипы, предвещающие слёзы. Сестра была на грани истерики.

– Лина, доченька, ты чего? – встревоженно поинтересовалась Мария, глядя на закипающую дочь.

– Это просто отвратительно! Уродина! Посмотрите на это вытянутое, как у лошади, лицо, на этот огромный лоб, фигура – будто с другого человека… – сдержанность египетской мумии лопнула, и она, не смея больше задерживаться возле объекта расстройств, скрылась в своей комнате, громко хлопнув дверью.

– Не переживайте за неё… – сказала Мария, видя растерянность младшей дочери. – Я сейчас пойду к ней и всё выясню. Она просто придирается к себе.

Видимо, пребывая в самом романтическом возрасте, Лине было крайне важно то, как она выглядит, и как воспринимают её окружающие. Теперь же казалось, что рука художника надломила девушку, ведь та ждала конечного результата, как никто другой, отдав в руки автора самую лучшую из своих фотографий. Между тем, рассматривая эту хорошенькую девушку на дымчатом холсте, Алекса никак не могла взять в толк, что именно вызвало у сестры такую реакцию. На ней было простое, но детально подчёркивающее всю её молодость и женственность, коктейльное платье цвета чайной розы. Отсутствие каких-либо украшений ещё больше привлекало внимание к молочной коже и длинным чёрным волосам, аккуратно лежащим за спиной. Между тем, в её юном и трогательном образе уже просматривалась порода, присущая редким девушкам. Благородное выражение лица и привлекательные чувственные губы, нетронутые улыбкой, говорили о том, что эта особа, несомненно, пользуется популярностью у противоположного пола. Чем же могла оттолкнуть Лину эта загадочная светлоглазая девушка с полотна? Единственное, куда Алексе было волнительно обращать свой взор, так это к третьему портрету. Странно было увидеть себя, нарисованную яркими сочными красками, и при этом как бы со стороны. Вроде это она, Алекса Димченко, а вроде и нет! По крайней мере, ей казалось, что в жизни она выглядит намного старше, чем этот ребенок, которому на вид было не больше восьми!

– Ну что, моя маленькая? – поёрзав рукой по её макушке, поинтересовался Алексей. – Что скажешь?

– Вполне прилично, – подтвердила она.

– И где откроем галерею?!

– Мама хотела, чтобы они висели в гостиной.

– Ну в гостиной, так в гостиной… – подмигнул он, потом заломил кисть руки и выглянул в предбанник. – Ладно, паханы, тогда прощаемся на сегодня.

– А что решаем? – поинтересовались спортсмены, моментально отлепившиеся от стены.

– В общем, идите, закройте с этим пикассо вопрос. И пускай Антоха ко мне заскочит пару гвоздей прибить…

– Ясно… – коротко бросил тот, что повыше, и они тут же удалились, сверкая белыми подошвами кроссовок.

Уже через полчаса все три произведения искусства в массивных золотых багетах украсили центральную стену большой гостиной.

– Мои любимые, принцесски! Я балдею просто! Сам себе завидую, – сказал он, крайне довольный портретной галереей, которую испепелял взглядом, медленно потягивая бокал тёмного рома. Сработавший в брюках сигнал мобильного телефона моментально вывел его из эйфории, и он, сухо ответив оппоненту, бросил трубку и неохотно поднялся с дивана.

– Твою же мать… Любимая! Жёнушка моя! – позвал он и закашлялся. – Мне надо отъехать на пару часиков! Целунькаю тебя!

Пока Мария в очередной раз отлучилась в комнату, чтобы успокоить расстроенную старшую дочь, Алекса улучила момент, вернулась в гостиную и уставилась на свой портрет. Автор написал её по пояс, сидящей в одном из кожаных кресел, присутствующих в этой самой комнате. На ней было тёмно-голубое платьице с белым ажурным воротничком, белыми воланами на рукавах и пикантным бантиком на поясе. Платье было без излишеств, но ткань бархатная, блестящая, как будто она была воспитанницей богатого дома. Личико получилось размером с кулачок, как у фарфоровой куколки, кругленькое и маленькое, а само его выражение – детским. При этом она никогда не носила подобных причёсок, которую предложил художник, вплетя в её русые волосы две атласные ленты голубого цвета. Образ заканчивали тонкие, лишённые пухлости губки, растянутые в робкой улыбке, аккуратненький носик, две глубокие ямочки на бледно-персиковых щечках и распахнутый взгляд невинных синих глаз.

* * *