Глава 2

Телефон то принимался звонить, то умолкал – так продолжалось почти целый час. И в этом не было бы ничего удивительного, знай Фрэнки заранее, что в палаццо вообще есть телефон. Этому необъятному зданию словно чуждо было все современное, поэтому, приехав, Фрэнки и не подумала поискать аппарат: само собой, его здесь нет и быть не может.

Первый звонок разбудил ее рано утром. В ответ она лишь спрятала голову под одеяло и провалилась обратно в сон, решив, что звук доносится из соседней квартиры, до того глухим и далеким он казался. Но всего через четверть часа ее разбудили снова, и на сей раз Фрэнки вынуждена была признать, что трезвонит, судя по всему, на ее половине. Проснулась она еще не окончательно, но все же, скрепя сердце и чертыхаясь, выбралась из постели и принялась тереть затуманенные сном глаза. Затем надела халат – шелковое кимоно с цветочным узором, когда-то полученное в подарок от Джек на день рождения и до сих пор остававшееся единственной яркой вещью в ее гардеробе. Вздрагивая от прикосновений холодной ткани, она стала спускаться по лестнице: придется отыскать чертов телефон, а то ведь и умом тронуться недолго.

Только поди его отыщи в этом необъятном дворце.

Трехэтажное палаццо располагалось всего в нескольких минутах ходьбы от Кампо Санта-Мария Формоза, и порядок в нем поддерживала бессменная домработница Мария, чья вечно хмурая мина весьма гармонично вписывалась в атмосферу. Размеры здания поистине впечатляли, а за его стенами скрывался просторный, мощенный терракотовой плиткой внутренний двор с двумя лестницами, одна вела на половину Фрэнки, вторая – на соседнюю. Судя по всему, изначально палаццо строили для одной семьи, но впоследствии, из соображений экономии, разделили пополам, так и появились две одинаковые лестницы. Впрочем, эта перемена, должно быть, произошла в незапамятные времена. Обе лестницы, не то каменные, не то мраморные – Фрэнки не умела отличить одного от другого, – были выполнены весьма затейливо: перила украшали декоративные элементы, походившие на артишоки, а стрельчатые арки балюстрад наводили на мысли о готических романах. Все это явно создавалось не в двадцатом веке. Точно намекая на свой почтенный возраст, лестницы слегка кренились набок, и, впервые поднимаясь по ступенькам, Фрэнки почти ждала, что все здание вот-вот осядет, опрокинется в воду. Она вдруг припомнила, что читала где-то, будто и сам город потихоньку тонет, дюйм за дюймом. В тот первый день, войдя в падающий дворец и оглядев двор, она содрогнулась – и как только Джек уговорила ее остановиться среди этих развалин, сохранивших лишь память о былой роскоши?

Даже название палаццо не сулило ничего хорошего.

– Как называется? – переспросила Джек, замявшись.

– Да, вроде такие дворцы, как правило, называют в честь знатных семейств, которые ими владели, ну или что-то в этом духе. – Фрэнки читала однажды о «золотых семействах» – венецианских нобилях, чьи фамилии заносили в «Золотую книгу», увековечивая таким образом их титулы и привилегии. Почти все они, как и многое в Венеции, давно канули в прошлое. – Джек? – окликнула она подругу, не дождавшись ответа.

– Прости, – наконец очнулась та, – палаццо назвали в честь семьи, которая его построила. – Голос ее звучал неуверенно, словно она сомневалась, стоит ли продолжать. – Правда, сейчас его уже никто так не называет.

– Да? И как же его называют теперь? – спросила Фрэнки, предчувствуя подвох.

– Там глупая история… и вообще сомневаюсь, что это правда. Если честно, я всегда думала, да и сейчас подозреваю, что папа ее сам сочинил, чтобы мы не играли у канала. Сама знаешь, мы в детстве были жуткие сорванцы, – сказала она, имея в виду себя и двух старших братьев, погибших на войне. – Для этого ведь сказки и сочиняют? Чтобы детей предостеречь.

– И от чего предостерегали вас? – поинтересовалась Фрэнки.

Джек на мгновение замешкалась.

– От воды. Чтобы не утонули. Папа утверждал, что его друзья-венецианцы называют палаццо не то Ca’ de la Negà, не то Ca’dea negà. Я сама толком не знаю, в чем разница. У них тут на острове свой диалект. Все по-другому. – Джек вздохнула и с явной неохотой продолжила: – Говорили, будто здесь утонула жена бывшего хозяина палаццо. Он сам нашел ее в воде, у ворот. И якобы никто не знает, был это несчастный случай или что похуже.

Фрэнки невольно поежилась.

– Так что с названием? Которое твой отец слышал от друзей. Как оно переводится-то?

Джек долго молчала, прежде чем ответить:

– «Дворец утопленницы». – Фрэнки издала горестный стон, и Джек поспешно добавила: – Говорю тебе, все это ерунда. Ты же знаешь моего отца. Он у нас большой шутник – по его собственному мнению, во всяком случае. И вообще, уж тебя-то я меньше всего ожидала напугать привидениями.

Что-то в этой истории – неважно, была она правдой или вымыслом – задело Фрэнки. До сих пор, проходя мимо ворот, она избегала смотреть на ступеньки, ведущие в воду. Вместо этого она цеплялась глазами за старую гондолу, лежавшую рядом на земле, – представь себе, хозяева палаццо когда-то держали собственного гондольера, однажды сообщила ей Джек. Было очевидно, что эту гондолу, прикованную к стене цепью и густо оплетенную паутиной, не использовали много десятилетий. Фрэнки сильно сомневалась, что та еще пригодна для плавания.

Второй этаж палаццо, называемый «пиано нобиле», был, по заверениям Джек, самым важным во всем здании – сквозь его многочисленные окна венецианцы могли и на других посмотреть, и себя показать. Там располагался парадный зал для приемов и гостиная с массивными деревянными балками под высоченным потолком, а упомянутые уже окна были снаружи украшены резными готическими наличниками немыслимо тонкой работы, с таким количеством изящных каменных завитушек, какого Фрэнки в жизни не видела. Из окон открывался вид на канал, а при желании можно было выйти на узкий балкон, который, впрочем, казался скорее декоративным: и одному человеку негде развернуться, шаг вперед, шаг назад – вот и вся прогулка.

На этом же этаже помещались кухня и две спальни, одна из которых смотрела не на канал, а во двор, что было весьма кстати, учитывая страшную вонь, которая то и дело поднималась над водой и проникала в дом даже сквозь закрытые окна. На третьем этаже имелось еще несколько спален, поменьше и поуютнее, а чердак над ними разделили на крохотные каморки, когда-то, вероятно, служившие комнатами для прислуги, – Фрэнки поднималась туда лишь однажды, в самый первый день. В одной из каморок она приметила неубранную постель и мельком задумалась, не здесь ли, когда в палаццо никого нет, ночует домработница Мария, вместо того чтобы возвращаться к себе, на какой-то из многочисленных венецианских островов.

Джек не говорила, как давно палаццо пустует, но, судя по всему, здесь много лет никто не жил. В первый день ее встретили залубеневшие от времени грязно-белые простыни, под которыми пряталась мебель, и такая тишина, что, казалось, сами комнаты затаив дыхание прислушиваются к звуку ее осторожных шагов. Кругом царило запустение, словно здесь и не ступала прежде нога человека. Фрэнки это, впрочем, нисколько не тревожило – даже наоборот, было что-то утешительное в этой пустоте, точно дворец теперь безраздельно принадлежал ей, был полностью в ее распоряжении. Убрав волосы под платок, натянув рубашку и свободные брюки, она принялась расчищать комнату за комнатой. Их требовалось не столько даже прибрать, сколько освежить, разогнать тени, затаившиеся по углам. Чтобы вернуть эти комнаты к жизни, решила она, придется как следует вытрясти простыни.

Настроившись этим заняться, она призвала на помощь свои скромные познания в итальянском и замусоленный англо-итальянский словарь, который нашла в одной из спален, и попыталась было предложить Марии немного отдохнуть, предоставить уборку новой хозяйке. Однако та и слушать не желала. Вдова лет шестидесяти с лишним, Мария присматривала за палаццо вот уже почти два десятилетия. И, похоже, успела к нему привязаться – стоило Фрэнки заговорить о выходных, во взгляде ее мелькнуло нечто сродни ужасу. Вместо того чтобы согласиться, она взялась всеми возможными способами выражать молчаливый протест: без конца слонялась по коридорам, являлась рано утром и отправлялась домой лишь глубоким вечером. Фрэнки ни разу не слышала, как она приходит и уходит, но натыкалась на нее по всему дому: свернешь за угол, а она тут как тут, глаза сощурены, глядит сердито, точно застукала на месте преступления, точно это Фрэнки здесь лишняя. Мария возникала и исчезала так внезапно, что Фрэнки вполне готова была поверить, будто в палаццо существует сеть тайных ходов, о которых ей если и суждено узнать, то уж точно не от самой Марии.

Со временем она начала гадать, а что же, собственно, поделывает домработница, когда ее не видно, и в особенности – зачем заходит в спальню, в которой Фрэнки обосновалась. У нее не было никаких доказательств, лишь возникало по временам, от случая к случаю, смутное ощущение. Ни с того ни с сего вдруг начинало казаться, будто в комнате стало чище, хотя мятый свитер все так же валялся на полу у кровати, а стол, как и прежде, был завален бумагами. Волоски на руках вставали дыбом, шестое чувство подсказывало – здесь кто-то был. В такие дни, встретив домработницу в коридоре, Фрэнки спрашивала:

– Мария, вы заходили в мою комнату?

И неизменно получала один и тот же ответ. Мария поворачивалась к ней – голова гордо поднята, глаза сверкают в полумраке – и сухо отзывалась:

– No, signora^[10].

Телефон трещал не переставая.

Фрэнки на четвереньках ползала по полу гостиной на втором этаже, тщательно обыскивая каждый уголок, – именно из этой парадной комнаты, судя по всему, раздавались звонки.

– Да куда ж ты провалился, черт тебя дери? – с досадой воскликнула она, не обнаружив телефона ни под столом, ни под диваном. Готовая сдаться, она потянулась было взять пальто с кушетки – что поделать, придется сбежать и не возвращаться, пока этот кошмарный трезвон не прекратится, – как вдруг нащупала провод. Ориентируясь по нему, точно по линии на пиратской карте, Фрэнки вышла к чулану, где и отыскала свое сокровище за парой резиновых сапог.

– Ну наконец-то, – раздался знакомый голос. – Я уж думала, ты никогда не ответишь.

Прижав трубку к уху, Фрэнки невольно расплылась в улыбке – звонила Джек.

– Сама виновата. Я целую вечность искала ваш треклятый телефон. Как он у вас оказался в чулане со швабрами?

– Если я не ошибаюсь, Мария его терпеть не может. Видно, надеялась, что больше не придется им пользоваться. Впрочем, неважно. Мы уже несколько недель не говорили. Рассказывай, чем ты там занимаешься, в городе мостов?

За этим невинным вопросом Фрэнки почудился другой, незаданный.

– Ну, если хочешь знать, я предложила этой вашей Марии взять небольшой отпуск, а она отказалась. Это не женщина, а призрак, точно тебе говорю. Никогда не вижу, как она приходит и уходит, и никогда ее не слышу – берет и материализуется прямо перед носом. – Она на мгновение умолкла, наслаждаясь звонким смехом Джек. – А что касается твоего вопроса, пока что я дни напролет отмываю вашу так называемую квартиру. Хотя какая это квартира, тут в гостиной мой дом целиком поместится.

– Что ж, по крайней мере, ты заранее снарядилась для работы.

Джек вечно отпускала шуточки по поводу гардероба Фрэнки, или, как она любила говорить, ее «униформы», состоявшей из черных брюк-дудочек и безупречно выглаженных белых сорочек – ни тебе ярких цветов, ни причудливых узоров, которые обожала сама Джек. Фрэнки предпочитала простоту. Она всегда была стройной, без лишних изгибов, и высокой, выше большинства мальчиков в классе, что, впрочем, не мешало ей носить каблуки – вот уж не дождутся. Ее тело требовало простых линий, всякие рюши и воланы, от которых другие девочки с ума сходили, на ней смотрелись дешево и пошло.

Джек же, напротив, выглядела именно так, как полагается, по всеобщему убеждению, выглядеть женщине: точеная фигура, лицо сердечком, платье всегда по последней моде и сидит до того отменно, что тонкая талия кажется еще тоньше. Тем удивительнее было слышать ее голос, низкий, с хрипотцой, совершенно ей не подходящий; именно этот голос привлек внимание Фрэнки в день их знакомства – на очередном приеме, куда ее отправили за репортажем, в те далекие времена, когда она еще всерьез собиралась стать журналисткой.

– Про чудовищную погоду ты нарочно умолчала? – упрекнула она Джек, вглядываясь в мрачный пейзаж сквозь оконное стекло, уже в этот ранний час залитое дождем.

Та лишь рассмеялась.

– Я предупреждала, что осень – не лучшее время для поездки в Венецию.

– А худшее – так бы и сказала.

– Вот и нет, дорогая, худшее время – это середина лета, когда на Сан-Марко из-за туристов ступить негде. – Она умокла на мгновение и продолжила уже тише, серьезнее: – Сознавайся, у тебя там все хорошо?

– А я тебе уже говорила, что выучила, как по-итальянски будет «история»? Сториа. Красиво, да? – сказала Фрэнки, пропустив вопрос мимо ушей. Но подруга не ответила, и пришлось добавить: – Я в порядке, Джек. Честное слово.

Прошелестел вдох, на мгновение установилась тишина.

– Я рада. Постараюсь приехать к выходным, не позже. Обещаю.

– Ловлю на слове.

В трубке послышался свист закипающего чайника, хлопнула, закрываясь, дверца шкафа.

– До тех пор ты, надо понимать, будешь коротать дни в одиночестве?

По правде говоря, однажды Фрэнки выбралась в ближайший бар пропустить стаканчик-другой, и, пока она сидела у стойки, потягивая виски и избегая встречаться глазами с другими посетителями, к ней подсел мужчина, тоже англичанин, представился, рассказал, что работает фотожурналистом. Поначалу она даже заинтересовалась, принялась расспрашивать, как все устроено, как получается, что снимки аж из самой Италии моментально попадают в газеты. Он объяснил, что их пересылают по телефонным линиям – сперва проявляют пленку, затем несут на почту, а там фотографии считывают специальным аппаратом и каким-то хитрым образом доставляют получателю. Фрэнки его рассказ заинтриговал, она начала было уточнять подробности, но тут он положил ладонь ей на колено, и пришлось срочно эвакуироваться в дамскую комнату, а оттуда на выход, слишком уж ее утомляла и злила необходимость объясняться: нет-нет, вы неправильно поняли, я здесь не за этим. Вовсе не желая делиться этой историей с Джек, она спросила:

– Соседи считаются?

– Соседи? – Джек, судя по голосу, удивилась. – Ты их видела?

– Нет, только слышала. Ну, слышала шаги, – уточнила Фрэнки. – В первый раз чуть не до смерти перепугалась. Подумала, кто-то идет за мной по пятам, не сразу поняла, что это наверху топают.

Она умолчала о том, какое огромное облегчение тогда испытала, о том, как стояла, прижав руку к груди, силясь угомонить сердце.

– Но на глаза они тебе не попадались? – уточнила Джек. – Странно.

– Может, они пожилые, – предположила Фрэнки.

– Может, и так. – Джек на мгновение умолкла. – В любом случае жалко, что некому составить тебе компанию. Мне было бы куда спокойнее знать, что ты не прячешься от людей в своей крепости.