Шесть

Дома после вечеринки родители Лени набросились друг на друга, как возбужденные подростки. Они врезались в стены, тяжело дышали, прижимались друг к другу всем телом. Музыка и алкоголь (ну и, пожалуй, внимание Тома Уокера) сделали свое дело, и теперь они бешено хотели друг друга.

Лени поспешно вскарабкалась на чердак, спрятала голову под подушку и принялась мурлыкать себе под нос «Скорей улыбнись».^[29] Когда в домике снова все стихло, Лени подползла к стопке книг, купленных в Армии спасения. Внимание ее привлек сборник стихов какого-то Роберта Сервиса.^[30] Она улеглась с книгой и открыла ее на стихотворении «Кремация Сэма Макги». Фонарь Лени не включала, потому что на улице до сих пор было светло, несмотря на поздний час.

 
Под солнцем полночным дела творят,
Кто до здешних богатств охоч;
Полярные тропы тайны хранят,
От которых стынет кровь.
 

Лени погрузилась в прекрасный, суровый мир стихотворения. Он так ее очаровал, что она стала читать дальше – про Опасного Дэна Макгру и леди по имени Лу^[31] и про чары Юкона.

 
Это Юкон, таков здесь закон,
Он ясен, как день, и крут:
Глупец и слабак не сдюжит никак,
Лишь сильный выживет тут.^[32]
 

С каждым словом ей открывались все новые и новые стороны странного штата, куда они перебрались, но выбросить Мэтью из головы никак не получалось. Лени не могла забыть, как ей было стыдно, когда Мэтью на вечеринке услышал гадость, которую ляпнул отец.

Захочет ли он теперь с ней дружить?

Ни о чем другом она думать не могла. От тревоги ей не спалось. Лени готова была поклясться, что глаз не сомкнула, однако утром ее разбудил оклик:

– Вставай, засоня. Поможешь мне, пока мама нам шамовку готовит. До школы еще есть время.

Шамовку? Что за простецкие словечки?

Лени натянула джинсы, большой свитер, спустилась, обулась и вышла во двор. Папа сидел в этой штуке на сваях, похожей на собачью будку. В запаснике. К остову была прислонена лесенка из бревен, вроде той, что вела на чердак. Папа прибивал доски к крыше.

– Подай-ка мне вон те пенсовые гвозди,^[33] Рыжик, – скомандовал он. – Несколько штук.

Лени схватила синюю жестянку из-под кофе, полную гвоздей, и забралась по лестнице к папе. Выудила из банки гвоздь, подала ему.

– У тебя руки дрожат.

Он покосился на гвоздь, тот прыгал у него в кулаке. Папа был бледен, как лист пергамента, под глазами темные мешки, как фингалы.

– Я вчера перепил. Не выспался.

Лени встревожилась. Не выспавшись, папа места себе не находил. Правда, до сих пор на Аляске он спал превосходно.

– С перепоя вечно такая фигня, Рыжик. Мне, конечно, не следовало нажираться. Ну да что уж теперь. – Папа загнал последний гвоздь в замшевую рабочую перчатку, из которой сделали дверную петлю. (Марджи-шире-баржи посоветовала – на Аляске все мастерили из того, что под рукой.)

Лени спустилась по лестнице и спрыгнула на землю, гвозди загремели в жестянке из-под кофе.

Папа засунул молоток за пояс, приземлился рядом с Лени, взъерошил ей волосы:

– Ну что, мой маленький плотник?

– Я думала, я твой библиотекарь. Или книжный червь.

– Мама говорит, тебе самой решать, кем быть. Что-то там про рыбку и зонтик.

Ага. Лени это уже слышала. Наверно, очередная фразочка Глории Стайнем.^[34] Поди знай. Мама вечно сыплет цитатами. Для Лени в этом было не больше смысла, чем в том, чтобы сжечь хороший лифчик.^[35] С другой стороны, то, что в тысяча девятьсот семьдесят четвертом году взрослая работающая женщина не может получить кредитную карту или открыть в банке счет на свое имя, тоже полный бред.

Миром правят мужчины.

Лени прошла за отцом от запасника к веранде мимо каркаса нового парника и обтянутой мусорными пакетами импровизированной коптильни. По другую сторону дома в новеньком загончике клевали землю цыплята. На мостках, которые вели к курятнику, сидел петух.

Отец зачерпнул воды из бочки, брызнул в лицо, и по щекам его побежали бурые капли. Вернулся на веранду, уселся на нижнюю ступеньку. Выглядел он паршиво. Как после многодневного запоя. (Как в те дни, когда ему снились кошмары и он срывался.)

– А твоей маме, похоже, приглянулся Том Уокер.

Лени насторожилась.

– Нет, ты слышала, как он тыкал нам в нос своим богатством? «Если хотите, Эрнт, я одолжу вам трактор, а может, вас в город подвезти?» Говорил со мной через губу!

– А мне он сказал, что считает тебя героем и что правительство вас предало, – соврала Лени.

– Да? – Папа откинул волосы с лица. На загорелом лбу проступила морщина.

– Мне здесь нравится, – тихо ответила Лени и вдруг поняла, что это правда. За считаные дни она почувствовала себя как дома. В Сиэтле ей никогда не было так хорошо, как на Аляске. – Нам тут хорошо. Я же вижу, как ты счастлив. Только… не пей больше, пожалуйста.

Повисло напряженное молчание: Лени с мамой, не сговариваясь, даже не заикались при папе ни о выпивке, ни о скандалах.

– Может, ты и права… – Папа задумчиво глянул на нее: – Ладно, Рыжик. Поехали в школу.

* * *

Час спустя Лени стояла перед школой. Перебросила рюкзак через плечо и направилась к двери. Коробочка с завтраком била в правый бок. Плетешься нога за ногу, сказала бы мама. Лени и правда не торопилась на урок.

Когда Лени была у самой двери, та распахнулась и на улицу, болтая и смеясь, высыпала стайка школяров. Посередине шла Женева, мама Мэтью. Она подняла заскорузлые от работы руки и попросила всех замолчать.

– О, Лени, а вот и ты, – приветствовала ее миссис Уокер.

– Ты так припозднилась, я уж думала, не придешь. Тика не смогла выбраться, так что сегодня занятия веду я. Ха! Сама-то я школу окончила с трудом, что уж там скрывать, – она рассмеялась, – и поскольку мальчишки интересовали меня куда больше уроков, мы с вами сегодня отправимся в поход. Ненавижу в такой прекрасный день сидеть в четырех стенах.

Лени шла рядом с миссис Уокер. Та обняла ее за плечи и прижала к себе:

– Я так рада, что ты приехала.

– Я тоже.

– До тебя Мэтью от дезодорантов шарахался как черт от ладана. Теперь хоть одежду менять стал. Сбылись наши мечты – я о тех, кто с ним живет в одном доме.

Лени понятия не имела, что на это отвечать.

Они толпой спустились к пристани, точно слоны из мультика про Маугли. Лени почувствовала, что Мэтью смотрит на нее. Дважды поймала его смущенный взгляд и тут же отвернулась.

Наконец добрались до причала. Вокруг скрипели, покачиваясь на волнах, рыбацкие лодки. Миссис Уокер поделила учеников на пары и сказала, кому в какое каноэ садиться.

– Мэтью, Лени, ваше зеленое. Не забудьте про спасательные жилеты. Мэтью, проследи, чтобы Лени все правильно надела.

Лени сделала, как велели, забралась в каноэ и села на корме, лицом к носу.

Следом залез Мэтью. Каноэ под ним качалось и скрипело.

Мэтью уселся лицом к Лени.

Лени не очень-то разбиралась в том, как плавают на каноэ, но точно знала: Мэтью сел неправильно.

– Ты вроде должен сидеть лицом в другую сторону.

– Мэтью Денали Уокер. Что ты вытворяешь? – Мимо них скользнули на каноэ Женева с Малышкой. – На тебя что, затмение нашло? Помнишь хоть, как меня зовут?

– Мне надо поговорить с Лени. Я быстро. Мы вас догоним.

Миссис Уокер бросила на сына многозначительный взгляд:

– Только недолго. Ты на уроке, а не на первом свидании.

Мэтью застонал.

– Ну мам, ты вечно как скажешь…

– Я тоже тебя люблю, – ответила миссис Уокер, рассмеялась и погребла прочь. – Вперед, – крикнула она остальным, – плывем в Орлиную бухту.

– Что смотришь? – спросила Лени у Мэтью, когда они остались одни.

Мэтью положил весло на колени. Волны глухо плескали о борт каноэ, убегая от пристани.

Лени догадалась: он ждет, что она скажет. Но сказать она могла только одно. Ветер ерошил волосы Лени, выдергивал тугие кудряшки из-под резинки, сдувал рыжие пряди ей на лицо.

– Прости меня за вчерашнее.

– За что простить?

– Да ладно тебе. Не играй в благородство.

– Понятия не имею, о чем ты.

– Папа вчера напился, – осторожно ответила Лени.

Прежде она никому в этом не признавалась и сейчас чувствовала себя так, словно предала отца. И еще неизвестно, чем это аукнется. Мало, что ли, она смотрела специальных передач по Эй-би-си? У психически неуравновешенных родителей забирают детей. Власти могут разрушить любую семью из-за чего угодно. Лени старалась не болтать лишнего, чтобы никого не обеспокоить и не подвести отца.

Мэтью засмеялся:

– Да они там все были хороши. Подумаешь, тоже мне. В том году Чокнутый Эрл так напился, что нассал в коптильню.

– Папа иногда… напивается… и ругается. На самом деле он вовсе ничего такого не имел в виду. Ты же слышал, что он сказал про твоего отца.

– Да я от кого только это не слышал. Особенно от Чокнутого Эрла. Полоумный Пит тоже папу недолюбливает, а Билли Хорчоу вообще как-то раз пытался его убить. Почему – мы так и не узнали. Это Аляска. Долгие зимы, народ пьет не просыхая и творит такое, что уму непостижимо. Так что я ни капли не обиделся. Да и папа тоже.

– То есть тебе все равно?

– Это Аляска. Тут закон такой: живи сам и дай жить другим. Мне нет никакого дела до того, как твой отец относится к моему. Главное для меня – это ты.

– Правда?

– А то.

Лени охватила небывалая легкость, того и гляди взлетит. Она открыла Мэтью одну из самых страшных, мучительных тайн, и он не отвернулся от нее.

– Ты сумасшедший.

– Еще какой.

– Мэтью Уокер, хорош трепаться, греби уже! – крикнула миссис Уокер.

– Значит, мы друзья? – спросил Мэтью. – Что бы ни случилось?

Лени кивнула:

– Что бы ни случилось.

– Круто. – Мэтью развернулся лицом к носу каноэ и погреб к далекому берегу. – Как доплывем, покажу тебе одну классную штуку, – бросил он через плечо.

– Какую?

– Там на болотах полным-полно лягушачьей икры. Склизкая, липкая – в общем, гадость. Может, мне удастся подговорить Акселя ее съесть. Он же чокнутый.

Лени взяла весло.

Хорошо, что Мэтью не видел, как она расплылась в улыбке.

* * *

Лени вышла из школы, смеясь какой-то шутке Мэтью, и увидела родителей, которые ждали ее. Оба. Мама высунулась из окна автобуса и помахала ей энергично, словно актриса массовки на пробах к телепередаче «Правильная цена».

– Ого. Да тебя как принцессу встречают.

Лени рассмеялась, попрощалась с Мэтью и залезла в автобус.

– Ну что, мой книжный червячок, – проговорил папа, когда они с грохотом катили по грязной дороге из городка, – что ты сегодня полезного узнала?

– Мы ходили в поход на каноэ, плавали в Орлиную бухту, собирали листья для проекта по биологии. Ты знал, что волчьи ягоды есть нельзя, а то сердце остановится? А от болотницы может быть приступ удушья?

– Какая прелесть, – заметила мама. – Тут даже растения опасны.

Папа рассмеялся:

– Вот это я понимаю. Наконец-то вас в школе научили хоть чему-то полезному.

– Еще нам рассказывали о золотой лихорадке на Клондайке. Канадская полиция пропускала за перевал Чилкут только тех, у кого была с собой печь. То есть эту печь им приходилось тащить на своем горбу. Но большинство старателей нанимали индейцев нести вещи.

Папа кивнул:

– Богачи вечно на бедняках ездят. Такова история цивилизации. Это-то и погубит Америку. Алчные проходимцы, которым все мало.

Лени заметила, что папа стал чаще высказываться в таком духе, с тех пор как познакомился с Чокнутым Эрлом.

Папа свернул на дорогу к дому, и автобус с грохотом пополз по ухабам. Во дворе отец ударил по тормозам и заявил:

– Ну что, девочки мои, сегодня будете учиться стрелять. Отец выскочил из автобуса, вытащил из-за курятника тюк почерневшего плесневелого сена и поволок по высокой траве. Мама закурила. Дым встал сизой короной над белокурыми мамиными волосами.

– Наверно, это весело, – уныло предположила она.

– Мы должны научиться стрелять. Тем более что и Марджи-шире-баржи, и Тельма нам об этом говорили.

Мама кивнула.

– Мам, ты заметила, что папа, как бы это сказать… сердится на мистера Уокера?

Мама обернулась, поймала взгляд Лени.

– Да? – равнодушно откликнулась она.

– Ты сама понимаешь, что да. Ну, в общем… ты же знаешь, как он злится, когда ты… это самое. Флиртуешь с кем-то.

Папа грохнул по капоту, мама вздрогнула, ойкнула, выронила сигарету и наклонилась, чтобы подобрать.

Лени знала, что мама все равно ничего не ответит – очередная их семейная причуда. Папа бесился, а мама его подзуживала. Наверно, ей нужны доказательства его любви.

Лени с мамой прошли вслед за папой по холмистому двору, поросшему пучками высокой травы, к тюку сена с мишенью.

Отец достал из кожаного чехла винтовку, прицелился, выстрелил и попал точно в центр мишени, прямиком в голову, которую нарисовал фломастером на листе бумаги. С дерева вспорхнула стайка птиц и с сердитым криком рассыпалась по небу. Их место тут же занял огромный белоголовый орлан с размахом крыльев минимум футов шесть, уселся на верхнюю ветку и, наклонив голову с желтым клювом, уставился на людей внизу.

– Вот чего я от вас жду, – пояснил папа.

Мама выдохнула дым.

– Да, доченька, мы тут надолго.

Папа протянул Лени ружье:

– Ну, Рыжик, давай посмотрим, на что ты способна. Смотри в прицел, только не подноси ружье слишком близко, а как поймаешь мишень, жми на спусковой крючок. Медленно и спокойно. Дыши ровно. Теперь целься. Я скажу, когда стрелять. Осторожно, только не…

Лени подняла винтовку, прицелилась, подумала: «Ух ты, скорее бы рассказать Мэтью» – и нечаянно спустила курок.

Ружье с такой силой отдало в плечо, что едва не сшибло ее с ног. Прицел ударил в глазницу с громким хрустом, словно сломалась кость.

Лени заорала, выронила винтовку, рухнула на колени в грязь и схватилась за глаз. Веко дергало. Боль была такая, что свело живот, и ее едва не стошнило.

Лени плакала, подвывая. Кто-то опустился рядом с ней и погладил по спине.

– Черт, Рыжик, – сказал папа, – ну чего ты выстрелила, команды же не было. Ничего, сейчас пройдет. Дыши. Обычная ошибка новичка. Все будет хорошо.

– Что с ней? – кричала мама. – Она не ранена?

Папа поднял Лени на ноги.

– Не реви, – велел он. – Это тебе не какая-нибудь репетиция конкурса красоты, на которой учат петь, чтобы получить стипендию. Ты должна меня слушаться. Я ведь пытаюсь спасти тебе жизнь.

– Но…

Боль была нестерпимая. Голова лопалась, по глазам словно били изнутри. Травмированный глаз почти не видел, все двоилось и расплывалось. Однако куда больше Лени терзало то, что отцу совершенно наплевать на ее боль. Лени стало жалко себя. Том Уокер с Мэтью наверняка обращается куда лучше.

– Хватит, Ленора. – Папа встряхнул ее за плечи. – Ты же говорила, тебе нравится на Аляске и ты хочешь здесь освоиться.

– Эрнт, ради бога, она же не солдат, – встряла мама.

Папа развернул Лени лицом к себе.

– Сколько девушек похитили, когда мы жили в Сиэтле?

– М-много. Каждый месяц кто-нибудь пропадал. Иногда даже несколько.

– Что это были за девушки?

– Самые обычные. Подростки.

– А Патти Хёрст украли прямо из квартиры, из-под носа у ее парня, так?

Лени вытерла глаза и кивнула.

– Скажи мне, Ленора, чего тебе больше хочется – выжить или умереть?

Голова у Лени болела так, что мысли путались.

– В-выжить.

– Здесь мы должны быть готовы ко всему. Я хочу, чтобы ты могла себя защитить. – Отец осекся, и Лени догадалась, чего ему стоило скрывать свои чувства. Он ее любил. И хотел, чтобы она сумела за себя постоять. – Вдруг что-то случится, а меня рядом нет? Медведь вломится или волки тебя окружат? Я должен знать, что ты сумеешь защитить себя и маму.

Лени громко всхлипнула и постаралась успокоиться. Он был прав. Надо быть сильной.

– Поняла.

– Вот и умница. А теперь бери ружье, – приказал папа. Лени подобрала забрызганную грязью винтовку. Прицелилась.

– Не подноси прицел так близко. У него же отдача. Держи ружье вот так. – Папа аккуратно поправил винтовку. – Положи палец на спусковой крючок. Осторожно.

Лени замялась: слишком уж страшно было снова получить ружьем в глаз.

– Делай, что говорят, – сказал папа.

Она глубоко вдохнула и скользнула указательным пальцем по холодному стальному изгибу спускового крючка.

Опустила подбородок, отодвинулась от прицела.

Заставила себя сосредоточиться. Шум прибоя, карканье ворон, шелест ветра в кронах деревьев – все звуки стихли, их заглушил стук ее сердца.

Лени зажмурила левый глаз.

Мир сжался до размеров прицела. Сперва перед глазами плыло, мишень двоилась.

Сосредоточься.

Она видела лишь тюк сена с белым листом бумаги, очертания головы и плеч. Надо же, до чего четкое изображение. Лени поправила ружье и прицелилась в самую середину головы.

Медленно нажала на спусковой крючок.

Винтовка снова с такой силой отдала в плечо, что Лени пошатнулась, но на этот раз прицел не ударил в глаз.

Пуля угодила в тюк сена. Не в мишень, даже не в лист бумаги, а в сено. И все равно Лени гордилась своей маленькой победой.

– Ну вот, Рыжик, я же знал, что ты сможешь. Еще чуток потренируемся – и станешь снайпером.