– На улице немногим выше нуля, – ответил он, а потом повернулся и зачем-то изучающе оглядел мое лицо. – У тебя жар, Софи.

– И что? Дашь мне жаропонижающее, а потом разотрешь спинку эвкалиптовой мазью?

Я фыркнула, скрестив руки на груди.

Никому ни до кого нет никакого дела. Это суровый взрослый мир, и мне пора к этому привыкать. Здесь у каждого – своя личная территория и неприкосновенное пространство, нарушать которое ты не имеешь права. Все взрослые люди обитают за огромным железным забором, через который невозможно перебраться. Добровольная самоизоляция.

Почти уверена в том, что мистер Чистюля – точно такой же. Уже через час он даже не вспомнит о моем существовании. А через два будет трахать какую-нибудь дешевую шлюху, которую снимет на ночь, чтобы не торчать в мотеле в одиночестве. Люди все время это делают. Спят друг с другом от одиночества.

– Тебе есть куда пойти?

Он ненадолго отвлекся от трассы и снова посмотрел на меня.

– А тебе какое дело? – в этот момент я ощутила себя особенно униженной. – Хочешь предложить мне переночевать на придверном коврике? Спасибо, но я как-нибудь обойдусь и без твоего участия.

Ясно. Если посторонний проявляет к тебе зачатки сочувствия, значит, в его глазах ты выглядишь максимально жалко. Не хотелось даже думать об этом. О том, каким отродьем я представала в темных глазах мистера Чистюли.

– Здесь сейчас небезопасно, – пространно изрек он, притормаживая у двухэтажного здания, выкрашенного в глубокий серый оттенок. – Тем более, для юной леди вроде тебя.

Машина послушно встала на обочине дороги, моргнув на прощание оранжевыми фарами.

– Хватит меня так называть, – проворчала я, натягивая на лоб капюшон. – И спасибо, что подбросил.

Я распахнула дверцу и неуклюже вывалилась наружу. В лицо тут же ударил пронизывающий ветер. С ночного неба вниз падали крупные капли холодного дождя вперемешку с рыхлыми комьями снега. Отличная ночь, чтобы свалить куда-нибудь и больше не вернуться.

Я сделала несколько шагов по направлению к пустой автостраде, стараясь не разреветься на ходу. Не сейчас, Софи. Он пока еще слишком близко. Сначала необходимо нырнуть в спасительную темноту. А уже потом давать волю чувствам.

– Постой, – прогудел голос прямо над моим ухом, и тяжелая мужская ладонь легла на мое трясущееся от холода плечо. – Я не смогу уснуть, если сейчас отпущу тебя одну.

– Да? – я стряхнула с себя чужую руку, обернулась и с нескрываемой издевкой посмотрела в его бледное лицо. – Что-то ты не слишком переживал обо мне, когда тот жирный водила пытался затащить меня в номер. Что именно изменилось с тех пор?

Ночной ветер завывал в пожелтевших кронах деревьев, трепал густые светлые волосы незнакомца, забирался под ткань моей фиалковой олимпийки. Но я почти не ощущала его ледяных прикосновений. Мистер Чистюля был прав. Наверное, я в самом деле подхватила простуду, бегая босыми ногами по холодным лужам.

Означает ли это, что каждый раз при взгляде на него меня начинало трясти только потому, что у меня поднялась температура? Почему-то мне казалось, что нет. Точно нет.

– Ты… – растерянно пробормотал он, как будто удивляясь самому себе. – Ты мне кое-кого напоминаешь.

– Как мило, – я засунула руки в карманы толстовки и вскинула голову повыше, чтобы мои глаза могли нашарить в полутьме его расширенные зрачки. – И что дальше? Как следует позаботишься обо мне до утра, а потом отпустишь на все четыре стороны?

Я нарочно сделала ударение на слове «позаботишься». И вдохнула в него столько презрения и сарказма, сколько вообще была способна выдать моя невоспитанность. Не важно, что он был мне симпатичен. И не важно, что я оказалась в полнейшем дерьме. Я никогда и никому не разрешу пользоваться собой как дешевой игрушкой. Никогда. Даже ему.

Хотя где-то очень глубоко внутри, под ушибленными ребрами, предательски трепетало сердце, готовое в любой момент радостно прыгнуть в его раскрытые белые ладони. А еще более предательский мозг тихо внушал мне позорную мысль о том, что потерять невинность с этим мужчиной и согреться в его руках гораздо лучше, чем замерзнуть до смерти в ближайшей подворотне.

Но человек – это не только его сердце и мозг. Это нечто большее. И у меня пока еще оставалась в запасе моя гордость. Единственное наследство, доставшееся мне от бедовых родаков.

– Я сниму двухместный номер под именем Джеймс Нортон, – мистер Чистюля отвел глаза в сторону и сделал шаг назад. – И сообщу в регистратуре, что ко мне могут нагрянуть гости.

Не дожидаясь моего ответа, он отвернулся и пошел прочь. Добрался до своего вишневого авто, вытащил из багажника большой коричневый чемодан. А потом нырнул в темноту широкого навеса, скрывающего входную дверь мотеля.

В отличие от «Королей автострады», это место выглядело почти нормально. Никаких пыльных грузовиков, торчащих по бокам шоссе. Никаких мигающих фонарей на обочине. И почти ни одной трещины на сером крашеном фасаде. Страшно представить, сколько стоит одна-единственная ночь в таком мотеле. Наверное, на эти деньги можно было бы торчать целую неделю в «Королях автострады». А, может, даже больше. Или несколько лет затариваться просрочкой в магазине Саманты.

Мой желудок жалобно скукожился, а потом тихо, но настойчиво заурчал. Господи, я бы сейчас сожрала что угодно. В буквальном смысле. Не побрезговала бы даже кошмарным порошкообразным супом из упаковки, который сильно попахивал собачьим кормом. Мама иногда брала его в лавке Саманты на сдачу, но он был таким отвратным, что мы не решались вскрывать его даже в самые безденежные времена. Поэтому эти коричнево-зеленые упаковки обычно пылились на кухне вагончика под самым потолком.

Я надвинула промокший капюшон на глаза, шагнула к белеющим на мокром асфальте полоскам пешеходного перехода и остановилась. И что дальше, Софи?

Сегодня холодно. Дождь льет как из ведра, и явно пока не намерен прекращаться. Куда мне идти? Дотащиться до ближайшего подземного перехода, нырнуть в самый темный угол и надеяться, что я сумею дотянуть там до утра? А что потом?

Противная дрожь колотила меня все сильнее. И я поняла, что каждый новый вдох дается мне все сложнее. Как будто мои легкие сжимали колючими тисками…

Мистер Чистюля точно не станет здесь задерживаться. Он может покинуть стены мотеля в любой момент. Он похож на человека, который все время куда-то спешит. Перебирает дешевые придорожные ночлежки, как бусины на четках, раз за разом растворяясь в кромешном мраке осенней ночи. И когда это произойдет снова, я больше никогда его не встречу. Никогда.

– Да ладно тебе, Софи, – я ободряюще шлепнула себя по пустому животу. – Выше нос! Ты же не станешь ныть из-за таких пустяков?

Но слезы, градом катящиеся по моим щекам, уверяли в противоположном.

Это никакие, твою мать, не пустяки! Моя жизнь – это не пустяк. И моя мама – тоже. И чертов мистер Чистюля…

Капли холодного дождя, смешиваясь с моими слезами, суетливо стекали по подбородку, а потом срывались вниз, исчезая в больших блестящих лужах. Чтобы никому не попасться на глаза, я быстро прошмыгнула за боковую стену мотеля, прислонилась к ней спиной и закрыла горящее лицо ладонями.

Впервые в жизни я не знала, что мне делать. Не понимала, как выбраться из кучи дерьма, в которой я утопала все сильнее.

Раньше все было не так. Все было иначе. Мама никогда не задерживалась надолго. Мелькала какая-то пара дней, и она снова оказывалась дома. И я тоже. И наша жизнь возвращалась в привычную колею. Все шло по накатанному сценарию. Пусть убогому. Никчемному. Но хорошо знакомому.

В этот раз все не так. Уже ничего не будет, как раньше. Никогда.

Все обрушилось на меня так стремительно, так грубо. Так СРАЗУ. Просто свалилось пыльным мешком на мою растрепанную голову, напрочь сбив с ног. Свалив на землю. Размазав по грязным лужам. А под конец еще и отхлестав по холодным щекам.

Наверняка в этом был виноват чертов мистер Чистюля. Определенно он. Каждый раз, когда он возникал на горизонте, я начинала ощущать себя так, как не ощущала никогда прежде. Жалкой, обессиленной, лишенной собственного достоинства. Он умудрялся унижать меня одним фактом своего существования. Заставлял явственно испытывать собственную никчемность.

Такой чистенький, такой вышколенный. Отполированный до глянцевого блеска. Как дорогущая тачка с откидным верхом, случайно забредшая на проселочное шоссе. А я – пыльное ржавое корыто, в прицепе которого фермеры таскают на рынок октябрьские тыквы. Корыто, которое никому уже не жалко. Которое никому не придет в голову идея беречь.

Я захлебывалась рыданиями, размазывая слезы по лицу, и проклинала мистера Чистюлю за то, что он появился в моей жизни в самый неподходящий для этого момент. За то, что отобрал последние крохи моего самоуважения. И за то, что лишил веры в собственные силы. Пусть неосознанно. Ведь очень вряд ли ему есть какое-то дело до таких, как я. Сложись все немного иначе, он бы никогда даже не посмотрел в мою сторону. Да он и не смотрел.

– Мерзкий, надменный говнюк, – едва слышно выдавила я из себя, хлюпая мокрым носом. – Когда-нибудь я докажу, что я ничуть не хуже тебя. Докажу это всему миру!..

Но это будет позже. Потому что сейчас мне необходимо успокоиться. Прийти в себя. А потом – придумать, где найти укромный угол для ночевки. И хотя бы немного еды.

– Я ведь просил тебя следить за своей речью, Софи.

Знакомый до боли голос полился откуда-то сверху. Словно ниспадал с небес вместе с колючими каплями сентябрьского ливня. Испуганно дернувшись, я отлипла от мокрой стены и вскинула голову вверх.

Он торчал на открытом балконе второго этажа, свесившись локтями с перил. Дождь оседал на его светлых волосах, стекал по его бледному лицу, норовил погасить сигарету, дымящуюся в его тонких пальцах. Но, судя по всему, мистера Чистюлю такие мелочи ничуть не волновали.

– Ты что, подслушивал?

Я со злостью сжала трясущиеся кулаки. Как ему удается доводить меня до бешенства парой гребаных слов?

– Нет, – он чуть заметно пожал плечами. – Я курил.

– Ну вот и кури дальше, – я отступила назад, чтобы получше видеть его непроницаемые темные глаза. – И не суйся в мои дела!

– Как скажешь.

Теперь мистер Чистюля в курсе того, что я нахожусь в полном дерьме. Он наверняка слышал, как я рыдаю под окнами мотеля. И если тогда, в «Королях автострады», он еще мог и не догадываться об этом, то сейчас… Оставалось надеяться на одно – что он не поймет, кому именно адресовалась моя гневная фраза, брошенная в ночную пустоту в порыве тотального отчаяния. Иначе это будет совсем скверно.

Несколько мгновений мы тупо смотрели друг на друга, сохраняя напряженное молчание. И мне показалось, что в этот момент незнакомец усиленно о чем-то размышлял. Не зря же его ровные темные брови внезапно схлестнулись на переносице. А на лице появилось что-то, отдаленно похожее на смятение.

– Я могу подняться в твой номер, чтобы принять горячий душ? – неловко переминаясь с ноги на ногу, наконец проговорила я, стараясь перекричать шум ливня. – Это не займет много времени.

Сейчас ему ничего не стоит раздавить меня как таракана. Всего одно слово – и моя самооценка распадется на молекулы. И уже больше никогда не склеится обратно.

– Я собираюсь уходить, – задумчиво протянул он. – Вернусь только утром. Так что ты можешь оставаться в номере так долго, как пожелаешь.

Он докурил, стряхнув пепел прямо на пол открытого балкона. А потом отшатнулся от металлических перил, спрятав голову под коротким навесом окна и засунув ладони в карманы черных брюк. И продолжил глядеть на меня сверху вниз. Как будто это приносило ему какое-то странное удовлетворение.

– В такую погоду? – я наморщила лоб и стряхнула с кончика носа холодную каплю дождя. – Куда?

– Не суйся в мои дела, – ответил он, и по его губам скользнула едва различимая улыбка.

– Очень по-взрослому, – я закатила глаза. – Так я иду, ладно?

– Иди.

Когда тонкий силуэт мистера Чистюли скрылся за стеклянной дверью, ведущей в недра полутемного номера, я не сразу решилась сойти со своего места. Какое-то время я еще продолжала торчать под проливным дождем, охваченная внутренними терзаниями.

Стоит ли мне сейчас тащиться в его номер? Не слишком ли это опасно? Что, если я окончательно втрескаюсь в этого самодовольного надутого говнюка? И что тогда? Я и без этого по уши в проблемах.

К тому же… Не слишком ли странное гостеприимство проявляет мистер Чистюля? Что-то я не припоминаю, чтобы он вел себя так дружелюбно в нашу первую встречу. Или вторую. Скорее, все было в точности наоборот. Так почему он вдруг так переменился? Чего он хочет?..

Но сильный кашель, отозвавшийся в груди резкой болью, заставил меня стряхнуть остатки оцепенения. Сегодня мне нужна крыша над головой. Теплая постель. И еда.

Если мистер Чистюля сам предлагает воспользоваться его радушием, то почему бы и нет? Тем более, что он собирается свалить из номера на всю ночь. Значит, мне ровным счетом ничего не угрожает. Ни в каком из всех возможных смыслов.

А потом… Потом в моей голове промелькнула давящая мысль, от которой мое сердце снова жалобно сжалось, пытаясь схлопнуться до размеров атома. Вряд ли такой, как мистер Чистюля, вообще посягнет на такую, как я. Я прекрасно помнила, какое отвращение появилось на его красивом лице, когда мы столкнулись у лестницы, ведущей к номерам в «Королях автострады».

Он посмотрел на меня примерно так же, как богатенькие люди смотрят на кучу дерьма, появившуюся на их ухоженном зеленом газоне. Как на что-то мерзкое.

Да. Я маленькая грязная Софи из черного гетто. В дешевых китайский кроссах, которые успели насквозь пропитаться водой из лужи. В заношенной фиалковой толстовке. И в единственных темно-синих джинсах с прорезями на острых коленках.

Наверное, мистер Чистюля прав. На таких, как я, по-другому не смотрят. Может быть, я даже заслуживаю его презрения. Возможно, окажись я на его месте, я и сама бы начала морщить нос от людей, подобных мне.

Никто не любит бедных. Никому не нужны проблемные, грустные, одинокие и жалкие. Сохнуть по красивым всегда проще. Ведь это не требует никаких усилий. Человек интуитивно тянется ко всему, что выглядит совершенным.

Мистер Чистюля понравился мне потому, что иначе просто не могло быть. В таких, как он, влюбляются с первого взгляда. Таких, как он – единицы. А таких как я – миллионы. Миллионы никому не нужных Софи. Миллионы никому не нужных косоглазых Хелен.

Думаю, людей вроде меня любить очень непросто. Или даже невозможно.

Зачем тратить силы и время на то, чтобы разглядеть что-нибудь в посредственном человеке, когда можно сразу обратить внимание на того, кто поражает своим совершенством? Обычные люди никого не вдохновляют. По ним не сходят с ума. Им не сочиняют стихов. Им не звонят посреди ночи со слезами на глазах. Их имена не пишут баллоном на заборах. И уж точно не вбивают их тонкой иглой в поры своей кожи в тату-салоне.

Пора привыкать к этому, Софи. Этот мир принадлежит таким, как мистер Чистюля. А мое место – там, где я сейчас. Нигде.