2. Мартышкины страсти

Наконец-то он мог расслабиться и спокойно расставить по полочкам все то, что совсем недавно будто хвост кометы ворвалось в его жизнь вслед за женщиной, которая только что забылась беспокойным сном там внизу в каюте, оставив его наедине со своими мыслями, сомнениями и страхами под бездонным Карибским небом. Яхта размеренно покачивалась на волнах, став на якорь в виду небольшого островка близ западного побережья Кубы. Ночь упала стремительно, окутав все вокруг вселенской тишиной, которую лишь подчеркивали плеск воды о борт и глухое постукивание такелажа. Осталась позади Гавана и поспешное бегство из Москвы, но напряжение и страхи, преследовавшие их там, легко перепрыгнули за ними через океан, чтобы и здесь по ночам не давать им покоя.

Борис устроился поудобней в шезлонге и включил прожектор. Яркий свет вспугнул стайку летучих рыб, которые прыснули в разные стороны, прочертив серебристыми линиями неестественно синюю поверхность воды, и тут же обуреваемые любопытством осторожно вернулись в пятно света. Подержав перед прожектором зеленоватую фосфоресцирующую кальмароловку, он отвел спиннинг назад и легким точным движением забросил снасть на дальний край светового пятна. Подождав, когда фосфоресцирующее пятно приманки потеряется из виду, он слегка дернул спиннинг и начал медленно сматывать леску, еще дернул, и снова смотал. Повторяя эту процедуру, он постепенно подтянул снасть к борту, снова подержал перед светом и снова забросил. Лишь на четвертый раз откуда-то из-под днища яхты метнулась розово-оранжевая торпеда, и, сделав боевой разворот, атаковала мерцающую в глубине снасть. Удочка согнулась под приятной тяжестью добычи. Через несколько секунд кальмар уже лежал на палубе, беспомощно шевеля щупальцами, и с шумом извергал струи липких чернил. Поверхность его тела играла оттенками от светло-розового до темно-лилового.

– Déjame, déjame! – приговаривал скатившийся с мостика Панчо, освобождая кальмара от крючков, и бросая его в ведро. – Mira, que grande! Luego lo voy a freir.^[1]

– Брось его, Пашка! Завтра пожаришь. – Ответил ему Борис. – Сегодня уже неохота.

Панчо когда-то учился в МГУ, и они с Борисом, познакомившись на какой-то вечеринке, поддерживали дружеские отношения, которые охотно возобновили, когда Борис пару лет назад приехал на съемки в Панаму. Теперь Панчо с готовностью вызвался перевезти Бориса и Ольгу из Гаваны в Панаму на своей яхте и спрятать их на фамильной финке, на границе с Коста-Рикой. В цветастых трусах и капитанской фуражке приземистый бочкообразный Панчо вызывал невольный смех, но Борис сдерживал себя, чтобы не оскорбить насмешкой товарища, которого распирала гордость за свою яхту, свою капитанскую фуражку и за ту роль, которую он играл в секретной операции по спасению друга из лап «русской мафии».

Панчо ушел, унося ведро с кальмаром, Борис выключил прожектор и, растянувшись в шезлонге, то ли задремал, то ли погрузился в воспоминания.

Они с Ольгой познакомились в мае…

* * *

Борис закончил писать, аккуратно закрыл тетрадь, ручку положил рядом строго параллельно кромке тетради. «Похоже, становлюсь педантом», подумал он, безразлично оглядывая свой стол, упорядоченный и продуманный как экспонат из дома-музея. С удовольствием потянувшись и зевнув, он откинулся на спинку стула.

Сегодняшним днем он был доволен. Наконец-то удалось сформулировать главную концепцию книги, постулат, из которого логически вытекали все дальнейшие умозаключения. Но тут же возникло неясное сомнение и беспокойство. Загвоздка была в том, что главная идея базировалась лишь на его личном опыте и сомнительном наборе идей, вычитанных между строк в самых различных по тематике книгах, вплоть до Библии. Представлялось маловероятным, чтобы эту работу приняли серьезно. Нужны были более веские доказательства хотя бы по нескольким основным утверждениям, тогда остальное можно было бы протащить «паровозом».

Пристальным взглядом окинул Борис помещение, будто искал возможные точки опоры для своих умозаключений. Все было по-прежнему: книжные стеллажи, клетки с птицами, крысами и всякой пушистой мелочью, большой аквариум и террариум. Его внимание привлекло движение за аквариумом. Из-за кромки стекла осторожно высунулась мордочка местного любимца – самца мартышки Склатера по имени Сосо. Видимо, он давно уже наблюдал за Борисом, ожидая, пока тот закончит работу, ибо по своему горькому опыту знал, что наказание за незваное вторжение будет быстрым и суровым.

– Ладно, Сосо, выходи!

«Вот оно, одно из доказательств моей теории, но кто поверит, что я его не выдрессировал!», подумал Борис, наблюдая, как Сосо неуклюже тащит шахматную доску, гремя фигурами. Последнее время Сосо очень полюбил эту игру, понятную только им двоим, и при каждом удобном случае норовил выклянчить возможность сыграть в нее еще раз. Вот и теперь, не чувствуя явного сопротивления Бориса, он вскарабкался на стол, открыл доску, и приняв важную позу стал ждать. Расположение фигур на доске, а тем более хитроумные шахматные комбинации были недоступны его мартышкиному разуму. Дальше для него начиналось волшебство, непонятное и чарующее, источником которого являлся его новый кумир – Борис.

Дело в том, что Сосо был в том возрасте, когда его уже не интересовали шкодливые выходки и разрушительные забавы, ввиду чего ему было высочайше дозволено свободно перемещаться в пределах лаборатории. Но все закоулки вверенного ему помещения были давно знакомы, все возможные источники развлечений исчерпаны, поэтому он уже не останавливался перед клетками, чтобы подразнить птиц, или выказать свое отвращение к безопасно дремлющим за стеклом змеям. Его привлекало общение с людьми, но те его не воспринимали всерьез, ждали в основном клоунских выходок и кривляний, и лишь Борис уделял ему внимание, подолгу возился с ним и этим заслужил всеобъемлющее почитание.

– Ну, мохнатый, готовься!

Борис уперся невидящим взглядом в мартышку, то есть он не видел деталей, а лишь размытое цветастое пятно, которое служило своеобразным ориентиром для воздействия. Пятно стало постепенно расплываться, превращаясь в колышущееся сияние-ауру. Раньше Борис довольствовался тем, что представлял себе, будто он расставляет фигуры или делает какой-то ход, и усилием воли делал посыл в мозг Сосо, а тот достаточно покладисто воплощал посыл в действие. Теперь Борис медлил, подробно изучая ауру мартышки. Она была чистая, почти бесцветная, слегка радужная по краям с темно-синим пятном в центре, похожим на подводный грот. Он решил проникнуть внутрь этого грота, но это не сразу получилось, так как он лишь недавно начал опыты по более глубокому проникновению в ауру некоторых животных.

Еще небольшое усилие воли, и мерцающий грот поглотил его. Борис напрягся, ожидая перехода, сияние завертелось радужным вихрем и исчезло. Мгновение темноты сменилось четкой картинкой – он видел перед собой пару волосатых суетливых лапок, открытую шахматную доску, и себя напротив, неестественно неподвижного и отчужденного. Так далеко он никогда еще не заходил. Он чувствовал себя будто в скафандре, мартышечьи лапы поначалу плохо слушались его, но вскоре он овладел ими и довольно сносно расставил фигуры на доске, схватил две пешки, перетасовал их за спиной и выставил сжатые кулачки вперед, предлагая себе, сидящему напротив, выбрать, кому играть белыми. Картинка то и дело мутнела и пропадала – наверное, аура Сосо пыталась вернуть контроль над телом. Пора было возвращаться. «Однако, неплохо бы знать, как это делается», подумал Борис. Он перешел в эфир, разноцветная аура мартышки будто сгустилась и потемнела, возмущенная вторжением. Несколько суматошных усилий и вот черная воронка всосала его существо и затем выплюнула на ту сторону, в мягкое сияние. Борис пришел в себя в буквальном смысле слова. Он чувствовал слабость во всем теле, пульса почти не было.

– Клиническая смерть, что ли? – пробормотал он себе под нос. – Нужно с этим поосторожнее… В следующий раз подготовлюсь и проведу полное тестирование до и после.

Напротив все также с пешками в вытянутых лапках сидел Сосо. Внезапно он встрепенулся, выронил фигурки, вздрогнул испуганно, метнулся в сторону, пробежал по столам и спрятался за комодом в дальнем конце лаборатории.

* * *

Борис постепенно успокаивался. За окном вечерело. Солнце только что скрылось за коряво изломанной кромкой крыш соседних домов, тени исчезли, но было еще светло.

– Кофейку, а потом почитаю… – Пробормотал он, ставя турку на спиртовку, а потом добавил с ноткой вызова, повышая голос, будто обращался к невидимым оппонентам. – На сегодня все! Больше не работаю!

Внезапно он почувствовал слабый зов, вернее даже не зов, а всплеск безысходности, окрасивший эфир оттенками желтого. Нужно сказать, что Борис имел нечто вроде дополнительного органа чувств, что-то похожее на ультразвуковой аппарат дельфина, с помощью которого он мог «видеть» мысли, чувства, следы очень сильных эмоциональных всплесков, а также мог передавать мысленные импульсы в эфир. Где находится этот орган, Борис не знал. Однако, он знал, как тот функционирует, и немного умел им пользоваться, хотя пока на стадии научного тыка. Эфир представлялся ему некой радужной картинкой с постоянно меняющейся цветовой гаммой. Изменение цветов указывало на соответствующие изменения в эфире, и несло определенную информационную нагрузку. Сейчас сигнал был похож на неплотное облако дыма желтоватых оттенков. Борис выглянул в окно. Задний двор зоопитомника, где находилась лаборатория, был пуст. Сюда мало кто заходил, так как у ворот всегда дежурил охранник, а потайную дорожку из соседнего парка, затерявшуюся между подсобок, ржавых грузовиков и заброшенных вольеров знали немногие. Тем не менее, был сигнал, где-то очень близко, совсем рядом. И действительно, слева от лаборатории под кустами сирени притаилась уютная скамеечка, которая при беглом взгляде из окна не попадала в поле зрения. Борис, когда позволяла погода, сам часто сиживал на этой скамейке с чашкой кофе, с газетой или просто так, чтобы отвлечься. Сейчас скамеечку, которую он считал почти своей собственностью, занимала молодая женщина, одетая в плащ из тонкой кожи, миловидная, даже красивая, но несколько напряженная. Напряженность читалась и в ее осанке, и в лице, и в окружающей ее слабой ауре. Из опыта Борис знал, что такая аура бывает у людей, которые вынуждены по разным причинам постоянно контролировать свои эмоции, жесты, выражение лица, в общем, все внешние и внутренние проявления своей натуры, которые могли бы позволить окружающим прочесть что-то, не предназначенное для показа. Такими были обычно преступники и работники милиции, государственные чиновники, бизнесмены и прочие индивидуумы, которым было что скрывать. «Здесь, скорее случай усталой бизнес-леди. Интересно, как ее занесло в наши края?»

Борис отодвинул занавеску, чтобы лучше рассмотреть незнакомку. «Но держится она хорошо. Вокруг никого, а она позволила себе лишь мимолетную слабость!». Он внимательно посмотрел на девушку. Лет двадцать восемь. Внешность будто смоделирована на компьютере – одежда, макияж, выражение лица, все продумано до мельчайших деталей. Даже открытый ноутбук у нее на коленях, черный, с серебристой рельефной саламандрой на крышке казался обязательной принадлежностью ее экстерьера. Судя по всему, имиджмейкеры и психологи серьезно потрудились над ней.

– Бедная… – прошептал Борис. – Расслабься, ведь нет никого.

Будто услышав его, девушка опустила плечи, холодное компьютерное лицо ожило, глаза погрустнели, их холодный доселе блеск смягчился, стал влажным, уголки губ слегка опустились. И снова эфир вокруг Бориса заполнился желтыми клубами, более густыми и насыщенными.

«Поплыла, сейчас заплачет. Пожалуй, нужно предложить ей кофе…». Однако, Борис понимал, что кофе здесь не поможет. Просто он чувствовал себя неудобно из-за того, что стал невольным, и главное, тайным свидетелем чужой слабости. Кофе был лишь предлогом для того, чтобы обнаружить свое присутствие, а вернее сказать, чтобы погасить этот желтый пожар в эфире, избавить себя от необходимости чувствовать чужие переживания. Коря себя, но не очень строго, за эгоистичность побуждений, он погасил спиртовку, разлил кофе в две чашечки из остатков китайского сервиза, поставил их на поднос, который обычно служил в качестве доски для нарезки хлеба и колбасы, и решительно вышел из лаборатории на улицу. Для этого ему пришлось лавировать среди лабораторной мебели, обогнуть несколько углов и открыть ногой две двери. Тем не менее, кофе не расплескался, и он благополучно вышел на крыльцо лаборатории, которое находилось как раз сбоку от скамейки. Девушка, видимо, была настолько погружена в свои мысли, что не заметила его приближения. Борис остановился неподалеку от скамейки, выдержал паузу, но незнакомка продолжала не замечать его. Тогда он мягко кашлянул и проговорил, придавая своему голосу максимально доверительные интонации:

– Хорошо, что вы пришли, а у меня кофе поспел! Хотите?

Получилось донельзя глупо, но отступать уже было некуда. Девушка вскинула голову, мимолетный испуг промелькнул в ее взгляде, но она тут же овладела собой.

– Мы знакомы? – тихо спросила она, но в ее голосе уже звучал металл, выкованный в потайных кузницах корпоративного Зазеркалья. В принципе, Борис мог считать свою миссию выполненной. Желтые клубы безысходности вокруг него снова пропали, девушка теперь уйдет, и можно будет спокойно вернуться к своим мартышкам, крысам и змеям. Однако азарт игры захватил его, и он решил продолжить – будь что будет!

– Нет. – Ответил он. – Но вы сидите на моей скамейке, значит, вы моя гостья. Поэтому, на правах хозяина я предлагаю вам выпить со мной кофе.

Помедлив, он добавил уже с атакующей ноткой в голосе.

– Отказываться невежливо!

Девушка окинула его оценивающим взглядом.

– А я и не собиралась! – Сказала она с вызовом.