– Опять не слава Богу!?
– Так точно, Ваше превосходительство.
– Кто?
– Аверкиев, которого я за Дукатами посылал в Ильинское. Исчез вместе с золотом.
– Каким образом? – Леонтий Васильевич отложил бумаги и грозно взглянул на стоящего перед ним Сагтынского.
– Сошел в районе Шлиссельбургской крепости.
– Охранник?
– Спал, Ваше превосходительство.
– Мерзавец! – вспыхнул Дубельт.
– Сейчас под арестом, до выяснения.
– Аверкиев ваш!
Адам Александрович склонил голову. Да он и сам не предполагал, что так получится. Но теперь-то что говорить. Только хуже сделаешь.
Дубельт резко поднялся, отпихнул от себя кресло, и заходил по кабинету, растрепывая на голове седые волосы.
– А я вам говорил, предупреждал насчет Аверкиева! Этакий скользкий тип, у которого лишь деньги на уме. У вас мало других агентов? Нашли, кому довериться!
– Он изначально по этому делу работал. В курсе был.
– А вот не надо, не надо так, Адам Александрович! В нашем департаменте поработал год-два – и к чертям собачим! Иначе люди страх теряют, и наглеют больше положенного. Начинают чувствовать за собой безнаказанность.
Дубельт остановился, налил из графина воды и залпом выпил. Цвет лица его переменился с багряно-красного до желтовато-бледного.
– Так, говорите, четыреста тыщ было? – начальник штаба закатал рукав.
– Так точно, Ваше превосходительство.
– Однако, – протянул Леонтий Васильевич, щупая пульс, – Прямо проклятье какое-то. Заколдованный он что ли, чемодан этот. Ну никак не хочет, чтобы его адресату доставили.
Сагтынский не знал что ответить. Он выжидательно смотрел на начальника, и в глазах его читалась растерянность.
– А все из-за вас, Адам Александрович, – сказал, закончив считать Дубельт, – Подите, скажите Владиславлеву, чтобы кофе сварил… Я подумаю.
– Ладно, – сказал генерал-лейтенант по возвращению Сагтынского, – Мы, помнится, и больше теряли. Тыщ сто пятьдесят я наскребу. А вы, Адам Александрович, сколько возместить сможете?
– Примерно, столько же, – развел руками Сагтынский.
– Остальное из премиального фонда восполните. Но чтоб ни одна живая душа! Вы меня поняли?
– Понял, Леонтий Васильевич.
– Придется, на какое-то время, и мне и вам поясок затянуть. Ну и агенты ваши без жалования посидят, не сломаются.
– Посидят, – кивнул Сагтынский, – Что ж теперь.
Адъютант принес кофий и приборы на двух персон.
– Наливайте, Адам Александрович. Вы у меня за официантишку будете, повинность отрабатывать, – с сарказмом произнес Дубельт, – Мне без сливок, но с сахаром.
– Пора мне, дружище, на покой, – серьезно произнес Дубельт, допивая кофе, – Представлю Государю прошение об отставке, и баста. Устал я, да и силы не те. Один провал за другим.
– Что вы, Леонтий Васильевич! – встрепенулся помощник.
– Правда-правда. Пора и о вечном задуматься.
– А мне что прикажете? Службу оставить?
– Воля ваша, Адам Александрович.
Сагтынский отрицательно покачал головой.
– Вам хорошо, у вас сыновья есть, не соскучитесь. С ними и на охоту сходить, и пулечку расписать. А я что с двумя незамужними сестрами в четырех стенах делать буду?
– Вы мне сперва похитителя найдите, вот что.
Дубельт так и не открылся Сагтынскому, что уже доложил Государю об успешном завершении операции.
***
Полагая в начале побега двинуть на Сенную к Вяземской лавре, чтобы затеряться среди тысяч обитателей трущоб, Аверкиев передумал. Там не только золотишко потерять, но и голову сложить можно. Оставался закадычный друг Алексеев с его съемной квартирой на самой окраине. Других друзей у Ивана Александровича не было.
Константин Иванович, поручик в отставке и однополчанин Аверкиева, служил в Лесном департаменте в наискучнейшей должности. Жил он на Выборгской стороне, и единственной его забавою и отдохновением от служебных обязанностей были совместные с Иваном Александровичем попойки с обязательным посещением Удельных бань. Правда, не так часто, как хотелось бы.
– Все, брат, закончились мои страдания! – сказал Аверкиев, бросив саквояж на пол, – Теперь я богат. Неприлично богат, до умопомрачения.
Реакция товарища на его слова оказалась довольно сдержанной. Титулярный советник был заранее осведомлен о планах однополчанина подрезать чемодан с золотом, но ему не особенно в это верилось. Лично ему, Алексееву, хватало бы для жизни и собственного жалования, будь оно полторы тыщи в год. Отставной поручик был не женат, и посему его потребности сводились к необходимому минимуму.
– Правда? – пыхнул он, поднимаясь с дивана, – Получилось?
– Вот они, денежки!
Аверкиев устало плюхнулся на подставленный товарищем стул и начал расстегиваться:
– Тяжелый, черт. Еле допер. И сколько в нем весу?
– Пуда три, я полагаю, не меньше, – Алексеев чуть наклонился и ткнул в чемодан дымящейся трубкой.
Открывать саквояж отставной поручик не стал, ограничившись внешним осмотром. Чемодан был заляпан грязью, а на пол с него текла растаявшая вода – на улице шел мокрый снег.
– А по моему мнению, твои мытарства только начинаются, – сказал он, – Сколько ты украл? Четыреста тыщ? Тебя ж найдут за такие деньги. На что ты надеешься?
– Один раз живем, Костя.
– Ты оптимист, не иначе.
– Да. Теперь мне даже министры с сенаторами не указ.
– Ну, ну, – Алексеев выстучал трубку о край стола, – К такому привыкнуть надо.
– Вот мы и начнем. Поехали кутить!
– А чемодан куда?
Аверкиев задумался. И вправду, куда его спрятать? Разделить, что ли, на маленькие партии, да распихать по углам?
***
Несмотря на поздний вечер Николая Васильевича не было дома. Михаил, пройдя в гостиную, удобно расположился на диване, а Софья Карловна, расставляя на столе приборы, взволнованно рассказывала.
– Если б я знала, что так получится…
– Что? – спрашивал Салтыков.
– Николя опять ударился в свои опыты. Вакцина ему, видите ли, не нравится. Помнишь, лет шесть назад, у нас холера была?
– Да. Я только в Вятку прибыл. Сам месяц в карантине просидел.
– Так вот, тогда наш Николя с прежним губернатором по губернии ездил, с инспекцией. Потом сам, на предмет прививания. Теперь же по Министерству здравоохранения пришли указания, чтоб в преддверии военных сборов решить вопрос с укомплектованностью вакцинами.
– И-и?
– Вторую неделю дома не появляется! Днюет и ночует у себя в лечебнице. За все это время я его раза два и видела. Заскочит домой, по-быстрому нахватается, и опять, – поминай как звали. Все отговорками отделывается, что с вакцинами экспериментирует. Ты поверишь, нет? …Может, у него любовница?
Салтыков неопределенно хмыкнул, мол, в нашей-то провинции.
– Ревнуешь?
– Нет, но…
Софья Карловна застыла с занесенным фарфоровым чайником.
– Что ежели Николя знает о нас?
– Не выдумывай, – отмахнулся Михаил, – Это же чистой воды Жож Санд. Николя сразу бы мне все высказал, или на дуэль вызвал, …или побил. Лично я так и сделал бы.
Софья с укоризною посмотрела на Михаила.
– Ты циник. Нет, ты – эгоист.
– Согласен с тобою полностью.
– Негодяй, каких свет не видывал, – добавила Софья.
– А вот с этим я бы поспорил.
– Предал лучшего друга. Завел маленький liebesbeziehung3 с его женушкой.
– И пусть меня накажут за это, – развел руками Салтыков, – И вообще, один раз – не считается. И то, наверное, случайно вышло.
– Какой же ты негодяй, Миша, – повторила Софья Карловна.
Салтыков состроил мину.
– Но ты же сама мне пожаловалась. И вообще, давай закончим этот geschwätz4. Давай, развлечения ради, расскажу тебе случай из собственной практики. Это к тому, что на самом деле, все может оказаться не так, как ты думаешь.
– Ты что, доктор?
– Ежели задача доктора докопаться до источника инфекции, то моя работа следователя – раскопать все факты до единого. Похоже, не правда ли?
Софья Карловна пожала плечиком.
– Напрасно иронизируешь. Мне, к примеру, совсем не смешно. Не так давно допрашивал я одного подозреваемого. Пытался разузнать что-нибудь на счет одной старухи-мошенницы. Раньше я подозревал ее в распространении фальшивых ассигнаций и заговоре. Теперь же этот Шалаевский, так его фамилия, наговорил мне, что старуха к сему не причастная, а вся вина ее в том, что она деньги обменивает на бриллианты и золото. А как накопится у нее с избытком – в землю закапывает.
Софья Карловна недоверчиво фыркнула.
– Не веришь мне?
– Нет.
– Напрасно. У Шалаевского на допросе пена изо рта пошла. Такое трудно симулировать.
– Опять подследственных бьешь?
– Нет, что ты, Софья Карловна!
– Врешь, негодяй.
– Честное благородное.
– Тогда не знаю.
Салтыков поднялся с диванчика и подошел к столу, за которым сидела женщина. Опустившись рядом на стул, произнес фразу, глупее которой и выдумать невозможно:
– Я тут подумал: а что, ежели бы я нашел этот клад и отдал тебе, …ты бы любила меня чуть больше обычного?
– Глупый ты, – отвечала та, – Разве можно купить любовь. Разве только привязанность.
Сказав так, Софья отпрянула. В глазах ее читался ужас и недоумение. Она словно бы очнулась от наваждения.
– Ты опять? У тебя есть девушка! Вот женишься, и ей отдашь. И вообще – не морочь мне голову!
– А что, – проворчал Михаил, – Вот было бы здорово! И прощение Государево получить, и разбогатеть. …Хотя, тогда можно и не жениться.
Так вот для чего нужны деньги! Оказывается, все очень просто: деньги – это свобода. Не нужно строить карьеры, не нужно обзаводиться семьей, не нужно оправдываться перед кем-либо. Да и всемилостивейшее прощение, в таком случае, ни к чему. Оно само превращается в приятное дополнение. Как рюмка хорошего коньяка за обедом.
Аверкиев не стал прятать чемодан с золотом на своей старой квартире, а отдал большую его часть на хранение дворничихе, пообещав солидное вознаграждение. Верил ли он в честность Анюты? Конечно же, нет. Баба, есть баба. Но других вариантов не было. Если она из любопытства и залезет в чемодан, – думал Иван Александрович, – наверняка побоится кому-нибудь рассказывать. Ну, заныкает пару монет. Ничего страшного.
И в самом деле, после обыска на квартире коллежского асессора, в ходе которого Анюта присутствовала в качестве свидетеля, дворничиха заподозрила неладное, и когда жандармы ушли, справилась о содержимом оставленного на ее попечение чемодана самым естественным способом – открыла, и заглянула что там.
Ах, батюшки! Первоначальный испуг сменился нескрываемой радостью. Наконец-то в ее беспросветной жизни наметилось долгожданное облегчение. Они с пьяницей-мужем едва сводила концы с концами, а еще дети, которых и обуть, и накормить. Вряд ли Иван Александрович заметит нехватки маленькой денежки, – подумала Анюта, и взяла из чемодана четыре монеты. Она хоть и дура была, как говаривал ей мужик, но цену золота знала. Даже на один золотой можно много чего прикупить. Она крепко зажала в кулаке сокровища и побежала в лавку к Никите Петровичу.
Толстый как самовар Никита Петрович, увидав запыхавшуюся Анюту возле своего прилавка, упер руки в боки и грозно рявкнул, преграждая ей путь:
– Чего тебе!? Я в долг отпускаю! Ты за прошлый раз еще не расплатилася.
– Расплачусь, родненький, – отвечала с поклоном Анюта, – Вот тебе и за прошлый раз, и за нынешний.
При виде лобанчиков, лицо лавочника сделалось более округлым и засияло всеми цветами радуги. Взяв с прилавка дукат, он взвесил его на ладони и повертел в обе стороны, недоверчиво рассматривая. Кажись, настоящий.
– Ты где взяла его, дура? – спросил он как можно строже, – На дороге нашла? У тебя ж отродясь таких денег не было.
– Нашла, Никита Петрович, – соглашалась дворничиха, – Да тебе-то что. Дай мне лучше за него канифасу отрез, да аглицкого сукна дай. А еще ситцу и бархата дай самого лучшего. И смотри, с бумагой не жадничай, – заверни как полагается.
Анюта быстро тараторила, продолжая список жизненно важных товаров, а лавочник, фыркнув, полез доставать.
– Да не части ты! – ворчал он, – Помедленней.
Из лавки дворничиха выходила раскрасневшаяся и довольная.
– Пойдем, касатик, – кивала она мальчику, выносившему следом за ней кучу перевязанных бечевкою свертков.
Все Анютины покупки были аккуратно упакованы, даже отрез сукна на плече мальчишки был обернут в кусок вощеной бумаги.
По дороге к дому, Анюта ловила на себе пытливые взгляды проходящих мимо таких же как она баб, и горделиво задирала нос. Мечтала, какие она сошьет ребятишкам замечательные костюмчики, а себе из бархата душегреечку с оборками, даже пьянице мужу и портки и пинджак с карманами. Чуть позже еще монеток вытяну, – строила радужные планы на будущее Анюта.
Никита Петрович, после ухода сумасшедшей дворничихи еще долго гонял туда-сюда костяные счеты, соображая насчет прибыли, а потом поспешил в банк. Ведь золото надежнее в банке хранить, не правда ли?
.
Скорбное известие о кончине Государя Императора пришло в губернскую Вятку с большим запозданием: четвертого числа, после обеда, вместе с почтою. Буквально за какой-то час новость облетела весь город. Люди заполнили все церкви и храмы, даже подступы к ним и улицы. Все молились, плакали. Ждали митрополита. С появлением его святейшества начались службы. Впрочем, назавтра, все уже присягали на верность новому императору – Александру Николаевичу.
Сказать, что смерть Государя печальнейшим образом отразилась на губернском чиновнике, означало бы не сказать ничего. Прошло несколько дней, прежде чем Салтыков мог твердо стоять на ногах и сравнительно трезво мыслить. Засим он был вызван в кабинет к губернатору.
– Все, Михал Евграфыч? Залили горюшко? Теперь можно с вами о делах разговаривать?
– Извольте, – кивал Салтыков, прикладывая ко лбу влажный платок.
– Будь на вашем месте другой человек, я бы давно уже всыпал ему по первое число.
– Так всыпьте.
– Не могу, …в связи с вашим особым положением.
– Вот повезло… Как утопленнику.
Чиновник помахал платочком, чтобы тот охладился, и снова приложил.
– Вообще-то, я не напрашивался. Могу поменяться с кем угодно.
– Храбритесь?! – восклицал Семенов, – Ну-ну…
– Я вас слушаю, Николай Николаевич.
– Так слушайте, – губернатор нахмурил брови, – Секретное предписание Его высокопревосходительства господина министра Бибикова по соответствующим инстанциям.
Губернатор нацепил очки и начал зачитывать:
– В связи со смертью Государя Николая Павловича, бла- бла-бла, предстоящими переменами на высоких должностях и, возможной амнистией, все сомнительные, а тем паче – незаконченные дела, подлежат объективному пересмотру: политические, уголовные, по гражданскому ведомству… По результатам проверок: незаконченные отправляются на доследование; не имеющие состава преступления, равно как и признанные в их малой значимости – закрываются окончательно…
Губернатор оторвался от бумаги удостовериться, что чиновник выслушал его с должным вниманием.
– Вы догадываетесь, что сие означает, господин надворный советник?
Салтыков отмахнулся платком от взявшейся из ниоткуда мухи.
– Наследнику нужно принять бразды правления?
– Это означает, что нам, в ближайшие пару месяцев, предстоит работать не покладая рук с утроенным, нет – удесятеренным усердием. Я понятно выражаюсь?
– Понятно, Ваше превосходительство. Затребовать из архива тома по делу раскольников?
Семенов снял очки, намереваясь положить их на стол, на лист бумаги с круглым отпечатком то ли от чашки, то ли рюмочки. Его самого знобило, а пальцы, сжимавшие дужки очков, потрясывало. Любопытная муха, тем временем, обследовала хоботком сей грязный кружок, останавливаясь ежесекундно и деловито потирая лапками. Семенов, выжидая когда та улетит, отвечал рассеяно:
– Всенепременно и обязательно…
– С которого из них начать? Вернее, продолжить.
– С кого-нибудь, …на свое усмотрение. Пора с ними завязывать.
За окном ярко светило солнце, где-то на деревьях стрекотали воробушки. Весна вступала в свои права неудержимо и весьма уверенно.
Эх, знали бы вы, Николай Николаевич, как вы мне надоели. И жизнь эта, дурацкая, надоела. Лучше бы умереть, – думал про себя Салтыков, – А лучше закрыться на квартире, и продолжать пить на пару с Григорием, ведь надежды на всемилостивейшее прощение умерли вместе с Государем Императором.
Губернатор Семенов сидел в кресле и разглядывал обнаглевшее насекомое. Наконец, собравшись с мыслями, вымолвил:
– Чего молчите, надворный советник?
– Один момент, – устало выдохнул Салтыков, – Помните, как мои блестящие изыскания прервали в самом разгаре? Я только начал нащупывать ниточки, Ваше превосходительство, как тот же господин министр потребовал завернуть расследование.
– Вы хотите сказать, что до сих пор ничего толком не выяснили? – Николай Николаевич щелкнул дрожащим пальцем по двукрылому, пытаясь прогнать его.
– Вы читали мои рапорты. Следы ведут в южные губернии. К Войску Донскому, например.
Семенов покачал головой.
– Вам туда нельзя, даже не думайте. Каждая ваша поездочка мне новых морщин стоит. Так и жди неприятностей.
– Могу и не ездить, Ваше превосходительство.
– Экий вы скорый. Такую кашу заварили, что теперь не отвертишься.
– Не я, а Фон-Дрейер…
– Не спорьте со мною! – губернатор стукнул ладонью совсем рядом с Musca domestica5, и тут же поморщился от боли, причиненной резким движением.
Та чуть взлетела, но опять приземлилась, продолжая свое путешествие среди бумаг и чернильниц Его превосходительства.
– Вы меня слышали: Дмитрий Гаврилович, в свете последних событий, требует окончательных результатов. И вы знаете, как он ненавидит раскольников. Повторяю: давайте с ними заканчивать!
– Сначала свернуть расследование, потом развернуть. Вас не поймешь, – проворчал Салтыков.
– Что вы сказали? – переспросил Николай Николаевич, наблюдая за мухою.
О проекте
О подписке