– Да, сегодня вечером. Хотя у меня остался крайне неприятный осадок после разговора с ним. Знаете, мне очень редко бывает стыдно, а тут… неловко как-то за то, что пришлось вызывать его на встречу обманом. Он – несчастный, загнанный в угол и смертельно напуганный человек, вся жизнь которого начала рушиться с того момента, как он взялся за исследование «Красных цепей». Смерть жены, сына, потеря любимой работы. Не представляю даже, как и на что он сейчас существует. Но меня несколько успокаивает одно: он согласился встретиться не из-за обещанных липовых грантов или работы в Америке. Ему принципиально важно было, чтобы кто-то взял на себя тот труд, который он сам оказался не в силах довести до конца. Мне кажется, если бы я представился ему сантехником, но пообещал выучиться на филолога и закончить его исследование, он не раздумывая согласился бы отдать мне все свои наработки.

– У нас остается все меньше времени, – заметила Алина. – Если, конечно, мы хотим предотвратить следующее убийство. Пока я что-то не замечаю, чтобы количество полученной информации перешло в качество.

– А что вы предлагаете? – спросил Гронский.

Алина пожала плечами.

– У нас есть Кобот – во всяком случае, на сто процентов известно, что он по уши замешан во всей этой истории. Если удалить его из этой, как вы называете, цепочки, то она развалится. Скорее всего, тогда и само убийство станет бессмысленным, если вместо своего кожаного кресла в «Данко» он окажется на тюремных нарах.

– Не очень-то согласуется с вашей версией о том, что преступления совершает маньяк.

Алина прикусила язык. Действительно, как бы она ни спорила с Гронским о реальности алхимических практик, подсознательно она понимала если уж не правоту своего странного напарника, то во всяком случае четкую взаимосвязь между убийствами, «Красными цепями» и деятельностью Кобота.

– Предположим, мы приняли вашу версию как рабочую, – сказала она. – Тогда тем более нужно убрать Кобота из общей схемы. Другого пока не дано, а мне, честное слово, очень не хочется видеть перед собой еще одно тело со вскрытой грудиной и писать еще одно фальшивое заключение.

– Если уберете Кобота, то организаторы уползут в одну сторону, а исполнитель в другую. – Гронский перешагнул лужу, замаскированную тонкой желтой пленкой листьев, и посмотрел на Алину. – Ваш Кобот при этом вряд ли доживет даже до предварительного следствия, не то что до суда, а через некоторое время все снова повторится, по-другому, может быть, но повторится. Обязательно. К тому же мы так и не узнаем ни причин, ни виновника смерти вашей мамы.

«И вашей Марины», – подумала Алина.

– И потом, – продолжал Гронский. – Как это вы собирались его убрать?

– Законным путем, – твердо ответила Алина. – Доделать то, что собиралась, когда вы меня остановили. У Кобота есть серьезные связи в полиции, в правительстве города, но я ничего пока не слышала о прокуратуре. Он за два дня организовал по моему требованию запрос на эксгумацию трупа той девушки, телохранителя, а значит, уголовное дело снова возбуждено. И повторно нарисовать заключение о том, что это просто нападение бешеных собак, я ему не дам. Вообще, у меня более чем достаточно материала, чтобы закрыть Кобота, и посмотрим тогда, как поступят его подельники.

Алина помолчала.

– А еще я хочу посмотреть, что находится в закрытой зоне «Данко», – сказала она. – Нужно только придумать, как получить мастер-ключ и попасть туда ночью. Очень удивлюсь, если не найду там нечто такое, что вообще снимет все вопросы – и для нас, и для официального следствия.

Гронский покачал головой.

– Как я уже сказал, Кобот в этом случае, скорее всего, не доживет даже до первого допроса. Но еще печальнее будет, если до его первого допроса и до начала следствия не доживете вы, Алина. А при реализации ваших планов это более чем вероятно.

Алина поежилась, как будто кто-то очень неприятный вдруг коснулся затылка влажными холодными пальцами, и взглянула на Гронского. Тот смотрел на нее серьезно и как-то скорбно. Алина отвела взгляд, замолчала и огляделась вокруг.

То тут, то там среди деревьев виднелись витые позеленевшие от времени решетки оград, покосившиеся арки и причудливые старинные особняки. Это были постройки конца позапрошлого столетия, хранящие в своем облике черты неповторимых личностей своих создателей: чопорных или эксцентричных, педантичных или порывистых. На всем лежала печать восхитительной небрежности и очаровательной обветшалости: стены, покрытые патиной времени, местами потрескались, барельефы и декоративная плитка осыпались, на покрытых осенними листьями крышах зеленели пятна мха и плесени, а в трещинах балюстрад просевших балконов местами проросли трава и тоненькие деревца. Было что-то удивительно аристократическое в этом небрежении памятниками архитектуры: так обедневший дворянин может годами делать пометки прямо на крышке антикварного бюро или ставить кружку с горячим чаем на антикварный столик, нимало не заботясь о его сохранности. Старинные особняки несли свое обветшание с достоинством, как носят потертый фрак, сквозь прорехи в лоснящейся ткани которого виднеется тронутая тлением плоть.

Чуть дальше, в направлении левого берега острова, сбились в небольшие группы новые коттеджи, подобно нуворишам на аристократическом приеме, купившим возможность находиться там, куда другие вхожи по праву рождения, и потому чувствующим себя неловко. Они сторонились одиноких старинных особняков и нарушали дремотную чинную гармонию острова яркими красками новеньких стен, совсем как их человеческие собратья нарушают великосветские европейские собрания крикливой роскошью брендовых смокингов и громким смехом.

Гронский и Алина подошли к узкой речке. Пологие берега поросли пожухлой травой, беспорядочными зарослями кустарника и небольшими деревьями, низко склонявшимися к темной густой воде, текущей медленно и неохотно, как остывающая кровь в жилах старика. Через речку был перекинут небольшой деревянный мостик, противоположный край которого упирался прямо в переплетение стволов и ветвей. Алина обратила внимание, что из воды вдоль берега вертикально торчат редкие обломки почерневших от времени и влаги досок, похожие на остатки какого-то древнего забора.

– Все, что осталось от старой пристани, – пояснил Гронский, заметив ее взгляд. – Они тут часто встречаются, и внутри острова, и на внешних берегах. Когда-то давно к этим доскам швартовали свои лодки рыбаки. Кстати, мы уже почти пришли. Вон, видите башню?..

Дом Германа Андреевича Галачьянца не походил ни на старинные особняки, ни на яркие новые коттеджи. Это было впечатляющее архитектурное сооружение в стиле Гауди, так что создавалось впечатление, будто огромный темно-серый особняк не построили, а вырастили прямо из влажной болотистой почвы. Из каменного хаоса причудливых фасадов, флигелей, пристроек, мансард, окон различной формы и размера и закругленных крыш росла высокая башня, похожая на ножку диковинного ядовитого гриба, увенчанная узким конусом красноватой крыши. Башня была продолжением переднего фасада дома, в очертаниях которого заметны были мотивы неоготики, а в ее основании располагались тяжелые двустворчатые входные двери под длинным козырьком массивного крыльца. Особняк стоял на обширном участке парка, обнесенном железной решеткой, к которой с внутренней стороны вплотную прилегал полупрозрачный пластиковый забор высотой метра в три, так что вся придомовая территория была надежно скрыта от посторонних глаз.

Гронский и Алина подошли к воротам, заключенным в мощную каменную арку. Рядом, стиснутая двумя толстыми опорами, находилась узкая калитка, пройти в которую одновременно мог только один человек. Прямо перед ними недружелюбно поблескивало темное зеркальное стекло помещения охраны. Угнездившиеся на арке видеокамеры нацелились сверху, как вороны на добычу.

Алина нажала кнопку звонка рядом с калиткой. В динамике переговорного устройства раздался тихий щелчок, и мужской голос произнес:

– Добрый день, чем могу помочь?

– Здравствуйте, я Алина Назарова, медицинский центр «Данко». Мы договаривались о встрече с Германом Андреевичем, – громко сказала Алина.

Одна из камер наверху чуть дрогнула.

– Этот мужчина с вами? – спросил голос из динамика.

– Да, это мой коллега, – ответила Алина, покосившись на Гронского, который с невозмутимым видом стоял рядом.

Звонко щелкнул электронный замок, и калитка открылась. Гронский и Алина вошли на территорию дома. Рядом с открытой дверью сторожевого помещения их ждал охранник в легком бронежилете и с кобурой на поясе, из которой торчала черная пластиковая рукоятка. Второй охранник, тоже в бронежилете, стоял между ними и домом. Одну руку он держал на висящем на шее небольшом автомате.

– Ваши документы, пожалуйста, – попросил охранник с пистолетом.

Гронский и Алина отдали ему водительские права, и он на пару минут удалился с ними в будку охраны. Алина переминалась с ноги на ногу, не очень уютно чувствуя себя под пристальным взглядом автоматчика. Гронский спокойно ждал. Наконец охранник вернулся, отдал им документы и махнул рукой в сторону дома:

– Проходите, вас ждут. Только никуда не сворачивайте с пешеходной дорожки.

Подъездная аллея отходила от ворот и тянулась чуть левее, к площадке парковки и дальше, к низким строениям позади дома, вероятно, гаражам. Тропинка для пешеходов, выложенная аккуратной плиткой, вела прямо к дому, через покрытые багрово-желтым слоем листьев газоны, мимо старых парковых деревьев и декоративных кустов. До высоких входных дверей, похожих на ворота замка, было метров сто. Алина пошла по дорожке, ощущая неприятное присутствие за спиной оставшегося у ворот человека с автоматом.

– Вот так физически материализуется двадцать пятое место в русском списке Forbes, – негромко произнес Гронский, когда они отошли от ворот шагов на двадцать.

– Я ожидала чего-то более жизнерадостного, – призналась Алина.

– Большие деньги – серьезные опасности, – прокомментировал Гронский, взглянул вправо и сказал:

– Посмотрите-ка, это там, случайно, не наша пациентка?

В нескольких метрах от дорожки на садовой скамейке сидела девушка. Воротник черного полупальто был чуть приподнят, большой темно-красный шарф закутывал шею до подбородка. Рядом с девушкой лежала раскрытая книга, а сама девушка замерла неподвижно, не сводя глаз с чего-то маленького и черного на своей правой ладони.

– Надо поздороваться, – сказал Гронский и зашагал к скамейке.

– Нам нельзя сворачивать с дорожки! – воскликнула Алина, но Гронский уже шел к девушке, и мертвые листья шуршали у него под ногами, как праздничное конфетти на печальном осеннем торжестве. Алина увидела, как охранник с автоматом быстро поднес руку ко рту и заговорил в портативную рацию, не сводя глаз с Гронского, а его оружие переместилось так, что короткий ствол уставился в их сторону. Алина ругнулась вполголоса и поспешила за Гронским.

– Добрый день, – поздоровался он. – Вы, наверное, Маша?

Девушке можно было дать на вид не больше шестнадцати лет. Огромные, черные, блестящие глаза ярко выделялись на бледном лице, как будто талантливый художник нарисовал их пастельным карандашом на белом листе бумаги. Мелкие капельки небесной влаги блестели в коротко подстриженных, слегка вьющихся черных волосах.

– Здравствуйте, – сказала девушка. – Да, я Маша. А вы из больницы?

– Да, меня зовут Родион, а это моя коллега, Алина Сергеевна. Очень приятно познакомиться, Маша.

– Мне тоже, – ответила Маша и посмотрела сначала на Гронского, а потом на Алину. Взгляд ее глубоких глаз показался Алине удивительно взрослым, в нем была та печальная зрелость, которая формируется не столько прожитыми годами, сколько пережитыми событиями и чувствами. Алина взглянула на ладонь девушки: там неподвижно сидела большая бабочка с бархатисто-черными крыльями, обрамленными желтой каймой.

– Это траурница, – объяснила Маша. – Очень редкая бабочка. Она уже не летает. Я недавно нашла ее в саду и решила взять в дом: хочу, чтобы у нее был шанс выжить зимой. Иногда я беру ее погулять. Вот как сейчас.

– Она очень красивая, – сказал Гронский, внимательно глядя на Машу. – Но бабочки не умирают, а только засыпают на зиму.

Маша покачала головой.

– Мне кажется, что эта умрет.

Алина заметила, как двери дома приоткрылись и оттуда вышли два человека в одинаковых черных костюмах и быстро зашагали в их сторону. Она дернула Гронского за рукав и сказала:

– Маша, думаю, нам с коллегой лучше поторопиться. Мы приехали для… процедуры, и…

– Взять у меня кровь, – кивнула Маша. – Да, папа мне говорил. Я скоро подойду.

Алина с тревогой наблюдала за приближающимися охранниками. Один из них поднял руку и помахал, указывая на дорожку. Она сделала шаг в сторону и еще раз дернула Гронского за рукав. Тот стоял, не шелохнувшись.

– Читаете Эдгара По? – спросил он, кивнув на лежащую книгу.

– Да, – ответила Маша. – Мне очень нравятся его стихи. А вам?

– Мне тоже, – улыбнулся Гронский. Алина оставила попытки сдвинуть его с места и пошла навстречу охранникам в черных костюмах, пытаясь изобразить руками какие-то одновременно успокаивающие и извиняющиеся жесты.

– Тогда, возможно, когда-нибудь нам будет о чем поговорить, – чуть улыбнулась Маша.

Гронский посмотрел на Алину, вступившую в диалог с охраной, и произнес:

– Когда-нибудь обязательно. – Он чуть поклонился. – Сейчас нам действительно пора, нужно все подготовить к процедуре. До скорой встречи.

Охранники были спокойны и профессионально вежливы. Они проводили Гронского и Алину до крыльца, открыли массивные двери и впустили внутрь, в небольшой квадратный вестибюль. Справа располагался гардероб, напротив – двери, ведущие в жилые помещения дома, а из неприметной двери слева вышли еще двое охранников: невысокая строгая женщина со спортивной стрижкой и мужчина, держащий на коротких цепях двух доберманов. Все они, включая псов, показались Алине странно похожими на Гронского: бесстрастные, подтянутые, одетые в черное и источающие отчетливое ощущение внутренней силы, похожее на едва заметный запах оружейной смазки.

– Будьте добры, снимите верхнюю одежду и подойдите сюда, – ровным голосом то ли попросил, то приказал один из охранников.

Алина, чувствуя себя крайне скованно под взглядами нескольких пар внимательных человеческих и собачьих глаз, с помощью Гронского сняла пальто в гардеробе и с рабочим чемоданчиком в руках вернулась обратно. Конечно, после проверки документов на проходной она была готова к чему-то подобному, но все равно вздрогнула, когда ее коснулись быстрые, бесстрастные руки женщины-телохранителя, ощупавшие ее всю от лодыжек до воротника пиджака. Рядом другой охранник так же обыскивал Гронского. Два добермана обнюхали гостей с несколько брезгливым и надменным видом и отступили в сторону, давая понять, что со своей стороны претензий не имеют.

– Спасибо за понимание, – сказал старший охранник и открыл внутреннюю дверь. – Пожалуйста, проходите.