Второе, неприятное: он не спит, он просто сошел с ума. Версия, похожая на «сонную», но объясняющая, почему он не может проснуться. Психи из собственного бреда так легко не выныривают. Значит, все окружающее – его собственная галлюцинация, а он сам – в дурдоме, в палате с мягкими стенами. К счастью, против подобного (Сергей, как и любой нормальный человек, панически боялся сойти с ума) было три обстоятельства. Во-первых, как помнилось, сумасшедший никогда не считает себя сумасшедшим. А раз он считает себя сумасшедшим, значит, он не сумасшедший. Правда, с другой стороны, может быть, он как раз сумасшедший, который считает себя нормальным на том основании, что он думает, что он сумасшедший… Хватит! А то и правда заплетешь себе извилины в морской узел. Вторая причина не быть психом: реальность окружающего. Мозг человека не может сочинить подробную картину мира. А все вокруг слишком реально: от пахучего тулупа до лягушачьего концерта, доносящегося с пруда. Наконец в-третьих, человек обычно сходит с ума на том, чем увлекается. Вот если бы он попал в фэнтезийно-магический мир, тогда версия сумасшествия была бы основной. Но большевиками Сергей никогда не увлекался и не видит причин, с чего бы его перемкнуло именно на двадцать пятом году. Значит (фу-ух!), он не псих.

Третье, чуть менее неприятное: все-таки розыгрыш. Может быть, какой-то безумный миллионер именно таким образом развлекается: построил деревеньку (правда, видок у нее довольно старый, но, может быть, он давно забавляется) и периодически заманивает в нее несчастных прохожих, чтобы следить за их потугами выбраться из прошлого. Так, подумаем… Его вырубило сразу после прикосновения к артефакту. Как это можно объяснить в рамках версии с розыгрышем? Ну, скажем, Денис работает на того самого миллионера и заманивает жертв в музей. В артефакте спрятана тоненькая игла со снотворным – дотронулся и отключился. Невозможность предугадать, куда он пойдет? Скажем, ловко упрятанный жучок-маячок. Следили за ним на экране пеленгатора и, как только он вышел на дорогу, выпустили Кузьмича. Уж больно вовремя тот появился. Агент Кузьмич запудрил мозги жертве и притащил ее сюда, в Козью Гору, деревню, населенную сплошными актерами и наверняка напичканную видеокамерами. Как в этом фильме с Джимом Керри, как там его… А, «Шоу Трумана»! Реальная версия? Ну… Если честно, то очень сильно притянутая за уши. В ее рамках невозможно объяснить смерть беспризорников (если допустить, что они тоже актеры). Вернее, не столько смерть, сколько реакцию Кузьмича. А именно ее отсутствие.

Ну и наконец, четвертое: он действительно в прошлом, в двадцать пятом году, и с этим нужно как-то жить. А вот как?

Сергей ничего не знал о крестьянской жизни, кроме того, что была она очень тяжелой и беспросветной. В принципе этого достаточно. Прожить остаток жизни батраком хитрого Никитича? С утра до вечера пахать землю? Не-эт, не о такой судьбе он мечтал всю жизнь. А с другой стороны, что делать?

Сравнивая свою судьбу с книжными историями про провалившихся во времени, Сергей пришел к выводу, что ему крайне не повезло. В какое-то зверски неинтересное время его перенесло. Обычно попаданцы либо оказывались в прошлом где-то незадолго до Роковой даты, то есть двадцать второго июня сорок первого года, и успевали прорваться к Сталину. После чего русские выигрывали войну с меньшими потерями, герои становились ближайшими советниками и чуть ли не лучшими друзьями всех известных исторических личностей. Либо попадали в совсем уже дикие времена, где моментально варили порох из подручных средств, строили заводы, фабрики, мануфактуры, ковали в деревенской кузнице радио и запускали спутники в космос. И опять-таки становились либо вождями, королями, адмиралами, либо людьми, глубоко уважаемыми всем окрестным народом за мудрость, храбрость, изобретательность и прочее. Это герои книг. А он?

До войны еще добрых шестнадцать лет. Правда, Сталин уже пришел к власти, но все равно слишком уж большой промежуток. Просто не поверит. Все равно что где-нибудь в восемьдесят четвертом году подойти к молодому разведчику Володе Путину и сказать, что через шестнадцать лет он станет президентом России. Пристрелит, как провокатора. Это Путин. А уж у Сталина тем более не заржавеет…

Учить по примеру многочисленных книжных последователей местных жителей уму-разуму? А чему, собственно, он, Сергей Вышинский, менеджер-недотепа и реконструктор-неудачник может их научить? Как землю пахать? Ха-ха. Как мечом махать? Два ха-ха. Сразу вспоминается эпизод из Индианы Джонса. Ну, тот, где перед Индианой машет саблей одетый в черное выпендрежник, после чего следует выстрел, мечемашец падает мертвым, а Индиана прячет пистолет и идет по своим делам. Ну, что еще ты знаешь полезного? Как впарить покупателю партию сахара? Как играть в «Дум»? Как ползать по Интернету? Ха-ха, ха-ха, ха-ха… Ни черта ты, любезный друг, полезного для здешних жителей не знаешь. Даже из истории не вспомнишь ничего путного, потому что и в школе, и в академии историю ненавидел (как и все остальные предметы). Даже неизвестно, что здесь уже изобретено, а что еще нет. Вот телевизор. Изобретен? А впрочем, даже если и нет, что можно рассказать о его устройстве? То, что у него есть экран и кнопочки?

Сергей подумал, потормошил свою больную голову, но не смог вспомнить устройство ни одного более-менее значимого предмета. Кроме степлера. И то только потому, что один раз от скуки разобрал его на части. Навряд ли местных крестьян заинтересует степлер. Или хоть кого-нибудь.

Как бы отвечая на мысли, на печи крякнул и заворочался Кузьмич. Неграмотный, кстати. Нет, не заинтересует…

Даже напряги Сергей извилины и вспомни что-нибудь техническое, и что? Кому ты будешь предлагать устройство автомата Калашникова? Кузьмичу? Никитичу? Или будешь ходить по улицам и орать: «А вот чертежи автомата! Недорого! Кому-у?!»

Никакой от тебя пользы, Сергей Аркадьевич. Будешь ты пахать и пахать, причем в буквальном смысле этого слова. А не так, как ты привык «пахать» в офисе с кондиционером и компьютером…

С такими трагическими мыслями Сергей заснул.

Попытался заснуть.

Как только приходил сон, вместе с ним появлялись беспризорники. Стоял на пригорке Длинный с наполовину перерубленной шеей. Кривлялся Рыжий в залитой кровью кофте. Чумазик с отчаянным визгом опять мчался на него, выставив блестящие шилья. И добегал. В тот момент, когда острия вонзались ему в живот, Сергей выныривал из огромного тулупа, орал и врезался головой в потолок. На третьей побудке Кузьмич начал материться уже во весь голос.

* * *

– Ну, как там мой новый плямянничек? – Никитич выглядел до отвращения бодро. По крайней мере, для Кузьмича, чувствовавшего все свои пятьдесят лет. И даже еще пару десятков лишних.

– Шальной какой-то. – Кузьмич сидел на крыльце. – Всю ночь орал и головой о потолок стукался. Спать не давал.

– Ну орал… Положи трех, да ясце первый раз – не так заорешь. А сейцас где? Спит?

Солнце уже встало, так что для деревенских продолжать спать – признак крайнего лентяя.

– Да не. Всю ночь не спал и поднялся ни свет ни заря. Вон, в туалете страдае.

– Так ён же сяктант. Нябось не то что самогона, вообсце спиртного не пил.

– Не скажи. Сяктант не сяктант, а самогон вчера глотал, как воду. Да и вообсце…

– Што? – насторожился Никитич. Получить зависимого работника, да еще почти бесплатного (за еду и ночлег) – чертовская удача, и не хотелось бы омрачать ее.

Может быть, думал он и не совсем такими же словами (как-никак крестьянин двадцатых годов), но все дело в том, что точно передать человеческие мысли сложно (а часто и невозможно), так какая разница – перескажем мы их с соблюдением крестьянской лексики или так, чтобы понятнее было…

– Да посмотрел, как ён ест.

– Ну?

– Да никак.

– Не ест, што ли? Я же видел, ел он вцера.

– Ест он странно. Как будто солому жуе. Никакого выражения на лице.

Никитич подумал:

– Да и бог с ним. Привяредничать не буде.

– Тосций он какой-то. – Кузьмич прислонился головой к столбу крыльца. Не то, ох не то уже здоровье… Сначала именины, потом встреча с странным парнем, беспризорники, опять самогон… Ох…

– Ницего. – Никитич уже решил, что работник ему достался хороший. А что сектант… Да хоть иллюзионист! Деваться ему все равно некуда – ни родни, ни знакомых. – Тощий, да жилистый. Лишь бы работал. Сейчас работы много… Потихоньку обучится, а потом… Потом и к торговле подключится…

– Ну да, ну да… – страдальчески поморщился Кузмич.

Из распахнувшейся двери туалета показался сектант Сергей. Бледный, почти зеленый, пошатывающийся.

«Одежку ему сменить надо, – хозяйским глазом прикинул Никитич, – а то выглядит как… Как сектант. И подстричь. Со своими патлами и бороденкой больше на попа похож, чем на нормального человека».

Сергей подбрел поближе и рухнул на завалинку (этого слова он еще не знал и считал, что сидит на фундаменте).

– Доброе утро, – прохрипел Сергей и забился в выворачивающем внутренности кашле.

«И подлечить. На тиф вроде бы не похоже. Простыл, может…»

* * *

Все-таки в своих расчетах ушлый Никитич малость промахнулся. Не успев добрести до его дома (да и то с поддержкой), Сергей свалился с непонятной болезнью. Его колотило, как неисправный миксер, тошнило не то что от еды – от любого запаха. Про понос и говорить нечего.

Вот и сейчас, вернувшись из туалета, он дополз до лавки и трясся, накрытый огромным тулупом.

Никитич и его жена собрали консилиум на кухне.

– Можа, тиф? Или холера? – Пасечник уже начинал сомневаться в полезности своего неожиданного приобретения. Пока что толку мало, а возни много.

– Нет, – в третий раз отрезала жена. – Не похоже.

– Можа, сглазил кто? Можа, к Алене отвязти? – Никитич не столько спрашивал жену, сколько размышлял вслух.

– Нет, – опять прошелестела та. – Не похоже.

– Тогда што это с ним? Третий день несе, как с худого вядра – со всех концов.

– Зелье, – промолвила жена.

– Зелье? Какое? Зелье…

А ведь верно! Молодец жена. Сергей же говорил, что их поили какой-то дрянью. А перед тем, как повезти на какую-то сектантскую битву, еще и накачали сонной отравой. Вот она из него и выходит. Видать, сильная штука.

– Так и што делать?

– Што и делаю. Поить. Пока не очистится от отравы.

Сергей период болезни вообще не запомнил. Он даже не смог бы сказать, сколько дней прошло. Они все слились в краткие промежутки нездорового сна между приступами тошноты и посещениями туалета, каждое из которых было маленьким подвигом. Его поили горькими отварами трав, от которых вязало во рту, пичкали тягучим медом с почерневшей деревянной ложки. Еще из глиняной кружки, крынки, Сергей пил литрами простоквашу, по крайней мере, так назвала напиток тихая старушка – жена Никитича, его нового начальника («Хозяина», – даже очнувшийся внутренний голос язвил как-то тускло). Простокваша, которую он покупал иногда в магазине, была густая и однородная, нисколько не похожая на те кислые студенистые комочки, которые пришлось пить здесь.

Но все в этом мире заканчивается, в том числе и болезни (иногда, правда, смертью, но Сергею повезло). Где-то через неделю, проснувшись ранним тусклым утром, он с некоторым удивлением обнаружил, что организм не хочет ни в туалет, ни к тазику (который здесь заменяла плоская деревянная тара, похожая на разрезанную пополам бочку, – лохань). Не трясет, не колбасит, не ломает. Хочется встать.

Сергей сел на лавке. Помещение внезапно побежало каруселью, и что-то сильно ударило в затылок. Второй раз Сергей приподнимался уже более осторожно, тихонечко. Все-таки неделя болезни чувствовалась – тряслись руки и ноги. В итоге Сергей опять рухнул на лавку. Плюнул и осмотрел помещение, в котором ему довелось провести уже неделю.

Первое впечатление – чисто. Гораздо чище, чем, скажем, у того же Кузьмича.

Закончив рекогносцировку, Сергей сделал еще одну попытку подняться. О чудо! Получилось! Сел! И не упал!

Ноги, конечно, немного подкашивались, но не было той выматывающей дурноты и ощущения, что в твоем животе поселились лягушки, скользкие и непоседливые.

За стенкой-загородкой скрипнула кровать, и между занавесками просунулась слегка сонная физиономия Никитича, одетого в белые кальсоны и рубаху. Блин, чем плохо быть крестьянином – просыпаешься уже на работе, и начальство всегда рядом…

– О, плямянницек! Никак выздоровел? Ну тогда поедим, да и за работу. Сенокос!

Блин… Хорошо иметь домик в деревне…

За занавеской зашуршала и выскочила на свет уже полностью одетая жена Никитича, немедленно метнувшаяся на кухню. А нет, ошибся. Женщина (как ее зовут-то?) уже вернулась и опустила на лавку около Сергея сверток с одеждой. Без обуви. Кстати, а как ходить? Это у здешних туземцев, как успел рассмотреть Сергей, ступни как подошва. А он-то – житель городской, босиком ходить непривычный. Ладно, может, Никитич чего придумает.

Так, что здесь за мода?.. Сергей только что рассмотрел, что сидит в коротких просторных портках, явно не его. Кто, интересно, переодевал?

Итак, штаны… Черно-серые, местами заплатки, но аккуратные, практически незаметные.

Сергей хихикнул, вспомнив, как его знакомому добрая мама пришила заплатку. Аккуратную, круглую, красную. На ярко-голубые джинсы. На ягодицу. Парень был без комплексов, поэтому преспокойно ходил в них, не обращая внимания на прозвище «В зад раненый»…

А вот карманов почему-то нет. Кстати, нужно поинтересоваться у хозяина, где трофейный кошелек с денежкой? Или, не дай бог, здесь имущество батрака переходит во владение хозяина?

Дальше шла рубашка-косовортка с потертой вышивкой по краю ворота. Тоже без карманов. К ней прилагался аккуратный поясок, плетенный из веревки.

Натянув на себя предложенное, Сергей стал выглядеть… Ну, примерно так же, как и в реконструкторской одежке. Вот страна, за тысячу лет одежда не изменилась!

Пошевелил пальцами босых ног. Что все-таки обувать? Сапоги? Или эти… лапти?

– Пойдем. – Никитич хлопнул по плечу задумавшегося Сергея. – Жена поесть поставила.

Парень увидел перед собой чугунок (хоть что-то он знал по наименованию), полный мелкой картошки, варенной в мундире. Тарелки не предполагались. Осторожно присев на лавку (стульев здесь не имелось, похоже, нигде), Сергей понаблюдал за Никитичем.

– Ешь, ешь, – махнул тот рукой.

Сергей осторожно вытащил картофелину, очистил и проглотил. Потом вторую. Третью.

– Сярежа… – Никитич чуть не подавился.

– Что… Анисим Никитич? – Лучше побыть вежливым.

– Вкусно? – Хозяин выглядел несколько обалдевшим.

– Ну да. Уже идем?

– Ты ешь, ешь…

«Вот это да, – подумал Никитич, – работник достался. Голую картошку без масла и соли ест и вкусной называет. И ведь не врет. Правда Кузьмич сказал, «как солому жует»…»

– Сярежа, – осторожно спросил он, – а ты вообсце вкус понимаешь?

Ну и как ему объяснить?

– Вкус понимаю. А вот вкусно или нет – понять не могу. Ем и ем. И чувства голода у меня нет.

«Хороший работник, – решил Никитич, – ест все. Посмотрим, как работает».

– Ну, – хлопнул он себя по коленям, – пойдем!

На дворе (кстати, тоже более чистом и просторном, чем Кузьмичевый) Никитич вручил Сергею обувь. Что бы вы думали? Конечно же лапти! Хотя сам Никитич назвал их броднями. Потом они с Сергеем полчаса учились наматывать портянки – онучи. Сергею все больше казалось, что он вообще попал не в Россию, а в неизвестную страну, где язык на первый взгляд похож на русский, а на второй – просто черт знает что!

Обутому в бродни Сергею хозяин вручил косу, которая, как ни странно, косой и называлась, прилагаемый инвентарь, и парочка – хозяин и батрак – отправилась на сенокос.

* * *

Покос был неблизко.

Два косаря опустили косы.

– Ну вот, Сярежа, наш покос.

Зашибись. Огромный луг, конца которого не видно. В тумане терялся. Да его косить месяц!

Никитич, нисколько не пугаясь размеров рабочего места, ловко выхватил из висящей на поясе берестяной кобуры узенькую дощечку, облитую черной липкой массой и обсыпанную песком. Упер косу концом в землю, вскинул лезвие над головой… Стал немного похож на Смерть – раньше косу Сергей только в руках Смерти в разнообразных фильмах и видел.

– Смотри, упираешь косовище… – Блин, еще одно незнакомое слово. Да я за раз столько новых слов даже на уроках английского не слышал. – Косу держишь аккуратненько, вот так… и песчанкой, раз-раз-раз-раз…

Никитич быстро застучал песчанкой (еще одно!) по косе, затачивая ее.

Сергей достал свою дощечку, покрутил в пальцах, вздохнул (Никитич стучал уже у самого острия, значит, сейчас закончит, а его терпение не безгранично). Провел с противным скрипом по лезвию с одной стороны, с другой. Принцип ясен. Примерно, как точить кухонный нож оселком, стоя на голове. Правда, так быстро, как у, кхм, хозяина, не получится – поотхватываешь пальцы. Так… Раз, раз, раз… Хм, получается. Раз-раз-раз-раз. Коса звонко запела, вдоль лезвия пополза блестящая серебристая полоска отточенной остроты. Получается! Раз-раз-раз-раз!

Закончил точку, провел пальцем по бритвенно-острому лезвию. Получилось! Правда, все удовольствие испортил критикан Никитич, придирчиво осмотревший результат трудов. Проворчал, что так можно и загубить «струмент» и хорошо, что дал старую, и вообще.

– Ну што, Сярежа, давай нацнем косьбу.

Сергей даже теоретически не представлял, как нужно держать косу, не говоря уж о том, как косить. Первая же попытка закончилась вогнанной в землю по самую пятку косой и тяжким вздохом Никитича.

– Вот, смотри, Сярежа, здесь держишь левой, здесь – правой… – Левая рука Сергея легла на заостренный конец косовища, правой он ухватился за развилку в середине косовища (у косы Смерти такого наворота не было). – Вот так становишься, пятку упираешь в зямлю, носок чуть приподнимаешь…

Сергей принял позу косца.

– …отводишь назад, и полукругом… Быстрее!

Шшшуух!

– Да-а-а… – протянул Никитич. – Ты зацем так много травы сразу косой ухватил?

Вышинский молчал. А что скажешь?

– Немного, вот та-ак.

Шшшуухх.

А, вот в чем косяк. Коса скользит по самому краю прокоса, снимая буквально несколько сантиметров травы.

– Дай-ка еще разок попробую.

Шшшуухх.

– Вот, уже лучше.

Шшшухх.

– Плохо.

Да, блин, сенсей, что плохо-то?

– Ты зацем косу в конце приподнимаешь? Видишь?

Ну да, косу надо все время держать прижатой к земле, иначе прокос выглядит, как вырезанный в траве желоб.

Шшуухх. Шшуух.

– Плохо.

Сам вижу. Неаккуратно махнул, поторопился, между двумя чистыми прокошенными полукругами осталась узенькая полоска торчащих травинок.

Шшшуухх. Шшшуухх. Шшшуухх.

– Ну и ладно, – подытожил Никитич, – давай за мной. Только не торопись.

Началась косьба. Никитич, мерно взмахивающий косой, отдалялся от Сергея все дальше и дальше, приближаясь к кустам, выглядывавшим из тумана. Как ни старался Сергей, но косить с такой скоростью не получалось. Тут же появлялись огрехи, которые приходилось смахивать косой. Наконец Вышинский понял, что не сможет соревноваться со старым гуру косьбы (в этом новоявленный хозяин напоминал приснопамятного Конунга – с тем тоже трудно было сравниться во владении мечом), и принялся размеренно косить, поймав ритм.