Литературных премий сегодня в России великое множество. Автор чуть ли не любой книги или журнальной подборки обязательно увенчан какими-нибудь «Вятскими просторами» или «Псковскими далями» (названия условны, но не удивлюсь, если и такие премии существуют). Проникнувшись заочным уважением к лауреату, начинаешь читать его произведения и… понимаешь все и об авторе, и о премии, и даже можешь легко представить сам «премиальный процесс», благо он давно унифицирован и стандартизирован.
Критик Данила Давыдов пишет о нынешней премиальной пестроте: «Все это мельтешение имен, быть может (и даже скорее всего), ничего по большей части не говорящих читателю, профессионально не занимающемуся литературой, – таков, в сущности, и есть литературный премиальный процесс. Что ж, к извечному „писатель пописывает – читатель почитывает“ прибавилось „а жюри выбирает“. И все расходятся в недоумении (кроме победителя, конечно)»45.
Но сколь бы ни множились местечковые премии, читатель все равно будет ориентироваться на премии статусные («Нацбест», «Большая книга», «Букер», премия Андрея Белого и т. д.). Тьмы и тьмы же лауреатов «золотых полей» и «поющих березок» (зачастую – самоназначенные) спокойно удовлетворят простое, как три рубля, и неистребимое графоманское самолюбие. И, казалось бы, ничего страшного… Но не замусоривает ли это все литературное пространство, и так чистотой не блещущее?!
Споры о необходимости литературных премий, их роли в литературном процессе ведутся не первый год. Достаточно вспомнить не столь давнюю телевизионную дискуссию в программе «Культурная революция» между главным редактором «Нового мира» Андреем Василевским и главным редактором «Юности» Валерием Дударевым на тему «Литературные премии губят литературу?». За полной беспомощностью оппонента верх одержал Василевский, выступающий за то, что «не губят». Дисскусия, однако, не закрыта, да и вряд ли можно закрыть ее окончательно.
В самой идее литературной премии априори присутствует элемент некоего «искажения» идеальной объективности. Приведу слова Владимира Новикова: «Впрочем, где ее взять, компетентность? Учреждают премии, как правило, люди, далекие от литературы, а присуждают, наоборот, слишком к ней близкие. Когда писатели решают, какому из собратьев дать премию, – это все равно что первую красавицу выбирали бы другие красавицы. Никто открыто не признается в зависти и ревности, но эти чувства проявляются на уровне коллективного бессознательного. А оно неуклонно ведет арбитров и судей к присуждению премии по принципу „кому не жалко“»46. Добавим сюда и имеющую место «национальную специфику» – в России зачастую литературные премии, по словам Марии Галиной, «либо подкармливают авторов коммерческих („раскрученных“), либо становятся примером корпоративного снобизма»47.
С другой стороны, трудно не согласиться с Евгением Шкловским: «премии мало-мальски оживляют довольно унылый пейзаж нашей словесности»48.
На мой взгляд, литературу губят не премии как таковые, а их избыточность. Валентин Курбатов пишет: «Большое количество премий вроде хорошо для писателя (жить-то на что-то надо!), но пагубно для читателя. А там и для самого писателя. Оно сбивает с толку и уничтожает критерии»49. Оставить бы 5—6 основных премий, да и дело с концом, не будут рябить в читательских глазах лауреаты каких-нибудь «Рябиновых кустов» или «Руси непокоренной». Но эта идея утопическая, ибо ордам писателей 4-го, 5-го и далее рядов все равно нужно будет подтверждение их творческой значимости.
Своя рубашка ближе к телу, поэтому попробуем разобраться в том, какое же место занимает в нынешнем премиальном круговороте премия им. П. П. Бажова, вручаемая ежегодно в Екатеринбурге.
Урал дал русской литературе одного гения – Павла Петровича Бажова. Логично, что его именем названа самая авторитетная литературная премия Уральского региона. Но отчего же в ее авторитетности возникают все большие сомнения?
Одна из главных проблем премии, как мне кажется, в том, что у нее нет (или, по крайней мере, не просматривается) четкой эстетической базы, нет необходимой идейной основательности, а ее отсутствие всегда оборачивается плохой провинциальностью (не в географическом, а в духовном плане). А этой провинциальности Екатеринбург себе позволить не может, являясь, на мой взгляд, одной из культурных (в частности, поэтических) столиц России, генерирующей, если угодно, эстетическую энергетику.
Валентин Лукьянин, попытавшийся осмыслить и обобщить десятилетнее существование премии, однако, уверен, что идеология у премии есть и заключается она не в чем ином, как в ее – премии – «общелитературности», в ее демократичности, в «ориентации не на устоявшиеся формы и признанные авторитеты, а на поиск, азарт, неведомое и нарождающееся»: «это премия для „живой“ литературы – движущейся, пролагающей новые тропы, ищущей новые возможности постижения смысла и пробующей новые выразительные средства. Премия для литературы не столько „высших достижений“, сколько углубленного поиска и творческого азарта»50. Но одержимость «творческим азартом» и стремление к «углубленному поиску» вряд ли могут служить достаточным основанием художественной значимости текста и творческой состоятельности и «самостоянья» его автора.
Идеология – это всегда нечто конкретное, направленное, здесь же мне чудится какая-то абстрактность и всеядность. «Провинциального шитья по столичным лекалам» никто от номинантов не требует, так же как и умения «соответствовать» (требованиям критики, «толпы», «тусовки»), но это не значит, что нужно громогласно открещиваться от «литературы высших достижений». Плох тот солдат, который не хочет стать генералом. А вот «рядовой», удостоенный премии, очень легко может себя «генералом» возомнить…
Любопытные мысли по поводу Бажовской премии еще несколько лет назад высказал Герман Дробиз, неоднократно бывший членом жюри премии. Дробиз справедливо замечает, что ввиду знаковости имени Павла Петровича Бажова для нашего края именно Бажовская премия должна стать наиболее авторитетной и весомой в ряду других литературных премий Урала и Екатеринбурга: «по своей сути и премия губернатора, и премия имени основателей Екатеринбурга никогда не приобретут ни всероссийского, ни даже регионального размаха. Другое дело – Бажовская, освященная именем всенародно известного писателя»51. Но соответствует ли реальное положение вещей заявленной и ожидаемой весомости премии?
Первое – географический охват премии. Премия позиционирует себя как всероссийская. Однако за 4 последних года из 22 лауреатов Уральский регион не представляют только трое, а большая часть награжденных – непосредственно из Екатеринбурга. «Всероссийский аккорд», получается, сплошь из «уральских нот» состоит…
Второе – премиальный процесс. Говоря об одной из премиальных церемоний, Дробиз, знающий ситуацию изнутри, констатировал «келейность в деятельности жюри и оргкомитета и полное отсутствие общественного интереса и мнения» и справедливо отметил, что утверждение организаторов о том, что лауреаты премии сразу получают выход к широкой читательской аудитории, «отдает горьким юмором». Действительно, работа оргкомитета премии почему-то не предусматривает обнародования списков номинантов с перспективой их дальнейшего рецензирования, критического осмысления, высказывания прогнозов52. Интенсивность и динамика премиального процесса, таким образом, сводятся практически к нулю. Дробиз приводит очень точную аналогию: «Опубликуй список номинированных произведений – глядишь, появятся отклики критиков, а то и читателей. Ведь всякий конкурс – соревнование. Нечто похожее на спорт. Ну, можно ли себе представить, чтобы болельщикам на стадионе объявили что-нибудь эдакое: что сегодня в забегах участвуют тридцать девять спортсменов. Они тут побегают-побегают, а мы потом назовем вам победителей. А кто были остальные – неважно».
Далее. Каждый год премию Бажова получают 5—6 авторов. Урал – край на таланты не бедный, но при таком раскладе очевидно, что количество достойных претендентов закончится довольно быстро. Не лучше ли было вручать премию одному-двум, но действительно стоящим писателям? Можно не сомневаться, достойный претендент (а в урожайные годы и не один) всегда найдется, но зачем снижать и нивелировать ценность его признания, награждая еще 4—5 человек, творчество которых зачастую представляет собой стандартную «плохопись»?
Если же оргкомитет считает невозможным уменьшение «квоты», то рамки премии должны быть реально расширены до пределов всей нестоличной России. При этом именно художественная состоятельность текстов должна ставиться во главу угла и иметь приоритет над «различного рода „политическими“ ситуативными соображениями», имевшими место в работе жюри в 2010 году, по признанию его председателя Андрея Расторгуева. К сожалению, приходится констатировать, что в последние годы этот первейший критерий подзабыт. По крайней мере, так кажется.
Теперь заострим внимание на слове «литературная» в наименовании премии. Наличие в списке номинаций публицистики, литературоведения и краеведения уже вызывает сомнения в чистой литературности премии. На мой взгляд, жанровую целостность премии как именно литературной эта линия нарушает. Безусловно, за книгой Ольги Сидоновой «Крепостные художники Демидовых. Училище живописи. Худояровы XVIII—XIX веков» или за исследованиями Натальи Паэгле о политических репрессиях стоит немалый и вдумчивый исследовательский труд, что обеспечивает этим книгам научную ценность, оригинальность и значимость. Однако мне кажется, такое размывание жанра не идет на пользу премии. Такой жанровый разброс во многом нарушает единство премии как целокупного социокультурного феномена.
Наконец, нельзя не заметить, что жюри премии меняется очень редко и очень незначительно, хотя кардинальная ротация состава жюри (вплоть до его полной смены на каждый премиальный сезон) давно вошла в практику ведущих литературных премий. Отсутствие ротации в составе жюри плачевно сказывается на динамике развития любой премии.
За 10 лет существования премии ее лауреатами стали такие видные участники современного литературного процесса, как Ольга Славникова, Николай Коляда, Вадим Месяц, Сергей Беляков, Алексей Иванов и др. Но зададимся вопросом – повлияла ли как-то премия на их и без того достаточно громкую известность или на формирование этой известности? Не думаю.
Обратимся к лауреатам 2010 года. Это Евгения Изварина, Нина Буйносова, Елена Габова и Герман Иванов.
Герман Иванов номинируется на премию уже не в первый раз. Прежде его кандидатуру отклоняли. Возможно, потому, что, например, такие опусы трудно счесть серьезной поэзией:
Запрессованный в дымный автобус,
Нашпигованный в ребра и в зад,
Собираюсь, коплюсь и готовлюсь,
Ведь на следующей вылезать.
Или вот еще:
Никогда мы не имели
Ни богатства, ни земли —
От Ивана, от Емели
Нас с тобой произвели.
Крестьянское происхождение лирического героя, однако, не повод игнорировать комические эффекты на стыках слов («от Емели») и не освобождает автора от необходимости вслушивания в свои собственные строки и поверки таковых на элементарную адекватность, которой (необходимостью) поэт, «нашпиговывающий» своего лирического героя «в ребра и в зад», явно пренебрегает.
Премию Герман Иванов получил «за гармоническое философское отражение связи человека и природы в книге лирических стихотворений „Весло и лодка“». Перлов, подобных процитированным выше, в ней нет. Кажется, Иванов нашел свою тему – тему природы. Однако поэтическое описание ее взаимосвязи с человеком, на мой вкус, поверхностно и наивно наивностью любителя. Не пастернаковская «неслыханная простота», в которую «нельзя не впасть к концу, как в ересь», а упрощенность. Кстати, о Пастернаке. Программное стихотворение, открывающее книгу и задающее ей обертон (и выделенное по такому случаю жирным курсивом), выглядит бледной пародией (и содержательно, и ритмически) на пастернаковское «Во всем мне хочется дойти до самой сути»:
Чтоб на земле оставить след,
Будь я художник,
Я б написал седой рассвет
Весенний дождик.
Иванов пытается «рисовать словом», но картинки зачастую выходят обесцвеченные, обездвиженные, лишенные плотной лирической конкретики. Лучшим стихам Иванова не откажешь в пронзительности, но непрофессионализм дает себя знать то тут, то там: то неоправданным употреблением затертого эпитета («за немыслимым пределом»
О проекте
О подписке