Николай взял свой именитый скальпель и разрезал стретч на первой палете.
– А откуда такой ножик? – не выдержал я.
– О! – удивился Николай, – ты в курсах, шо это не скальпель, значитца, а дегустационный нож? Откедова информация?
Я смутился, как раз был уверен, что это скальпель или бритва, но виду не подал, просто пожал плечами:
– Догадался.
– Молодца. Вот смотри, плёнку сдираем и вот, в пакет, всё туда складуем. Потом за клеёнкой приедут, будут у нас, стал быть, покупать. Она дорогая. И картон, он подешевле, но тоже сдаём. Поэтому того, сразу складуем, значитца, чтоб не захламлять.
Он снял с верха палеты картонный коробок и ловко вскрыл его ножом. Внутри ровными рядами стояли пластиковые флаконы со средством для мытья посуды. Николай взял первый флакон, поднёс сканер к штрихкоду, пикнул и поставил в корзинку на колёсиках. Глянул на экран монитора.
– Вот, видишь, появилась строчка в одинэсе, значитца, можно прям тут двадцать поставить, ну средств, стал быть, двадцать в коробке, они ж одинаковые, а можно каждый пропикать.
Он пикнул каждый, дорезал опустевшую коробку, сложил её и засунул в большую картонную упаковку. Снял и вскрыл следующую коробку. В ней лежали переложенные пупыркой сковородки. Протянул сканер мне:
– Попробуй.
В этом занятии, в отличие от водительства рохли, трудностей я не заметил. Лихо просканировал все сковородки, сразу же укладывая их в тележку.
– Ты не спеши, – притормозил меня Коля. – Вот скока сковородок ты отпикал?
Я пересчитал:
– Двенадцать.
– Так. А скока прописалось в документе?
Я глянул:
– Девять.
– Вот. Ты поглядывай на экран.
– А как так? – возмутился я. – Я же двенадцать раз пикнул.
– Компьютер, Лёха, он того, железный он, значитца, нет-нет, протормаживает. Не успевает за тобой.
Через пару часов этой вроде бы лёгкой работы, когда мы опустошили третью из девяти палет, страшно заныла спина, будто её посекли канцелярским ножиком, а потом на самое дно ран насыпали соли. Непривычные движения заставили напрячься такие мышцы, которые в обычной жизни просто кайфовали без нагрузки. Шевельнулась мысль поискать работу попроще.
– Что, – заметил Николай, – спинка бо-бо?
– Ага, прям вообще.
– Это у тебя, паря, неделю будет всё болеть. Потом привыкнешь, значитца. Надо перетерпеть. Сходи, поддоны на улицу вынеси, воздухом подыши, потом продолжим.
К шести часам оставались четыре неразгруженные палеты. Они возвышались над складским пространством как минимум Казбеками и пиками Коммунизма. Лично я видел в них Эвересты.
– Доделаем завтра, – сказал Николай, и эти слова прозвучали, как божественная музыка.
Я прислушался к себе. Казалось, болит всё, каждая мышца, каждая косточка. Ещё один такой день и я труп.
– А ты бодрячком! – кладовщик похлопал меня по плечу. – Выдержал, значитца, значитца можно тебе тайны поважнее доверить. Ну иди, отдыхай. Поспи сёдня хорошо. И поешь. Завтра встретимся, стал быть.
Дорога домой растрясла и расслабила. Через порог квартиры я переступил слегка ожившим, в холодильнике нашёл позавчерашний борщ, разогрел на плите. Кухню охватил капустный аромат. Налил борща в чашку, кинул сметанки, отрезал хлеба и от души поужинал, после чего свалился на диван с «Воспитанием чувств», но насладиться не успел. Звонок в дверь заставил попрощаться с Флобером и выйти в коридор.
– Привет, – сказал Артём. – Вот решил узнать, как новая работа.
Он приподнял пакет с символом «Пятёрочки».
– Тут пироженки. Чаю попьём?
Я отступил, пропуская друга в квартиру.
– Можно и чаю, в смысле, кофе.
Пока чайник закипал, сели на кухне за стол, высыпали заварные пирожные на тарелку и разговорились. Я поделился трудностями жизни простых кладовщиков.
– Вот! – победно поднял указательный палец Артём. – Я предлагал у меня поработать. Никаких палет! Развинтил системный блок, свинтил системный блок. Красота! Не слушаешь старых друзей! Тянет тебя на эксперименты, а организм – он тебе не перпетуум-мобиле, ресурс ограничен.
– Да ладно, переживу как-нибудь. Тебе какой чай?
– Зелёный.
– Понял, а я кофе.
Я наполнил чашки, и мы приступили к поглощению пирожных.
– Ну так что? – не успокаивался Артём. – Бросай своё чёрное дело и ко мне.
– Может, ты прав… Но кладовщик сказал сегодня, что откроет какие-то страшные секреты за преданность делу и хорошее поведение.
– А ты точно в магазине работаешь?
– Не уверен. У этого колхозника ручка паркер.
– У какого колхозника?
– У сэнсея моего, шифу, мэтра, наставника, мастера производственного обучения, сансанима, тичера, маэстро, профессора, доцента, криминального авторитета Коли.
– Коли?
– Коли.
– Овчарка?
– Нет, в прямом смысле Коли. Николай. Отчество никто не знает. Это вообще человек-загадка. Шокает и гэкает, как житель крайних поселений Моря Облаков, но постоянно призывает к медитации в неевропейском смысле этого слова.
– Что, прям так и говорит, всем медитировать?!
– Нет. Говорит расслабиться, значитца. Отключить мозг, стал быть. Да, обязательно «значитца» и «стал быть».
– Ой, да обычный мужик, таких знаешь сколько вокруг? Все! Это только ты романтизируешь. Я говорил, не надо жить нарративами, не надо выстраивать виртуальные миры. Будь проще. Откройся миру. Живи в моменте.
– Ага, – усмехнулся я, – в потоке.
– А и в потоке, что тут такого?
– Ты бы, Тёма, послушай старого умного человека, этих ютуб-гуру поменьше смотрел. И с Омаром Хайямом из статусов в ВК завязывай, и с Лао Цзы тамошним тоже.
– А что? Дельный Лао Цзы. Я как раз вчера читал у него: «Никогда не бойся падать, ниже асфальта не упадёшь».
– Лао Цзы?
– Лао Цзы.
– Круто. Чаю ещё налить?
– Я уже. Может, в криббедж?
– Можно.
Планёрку проводила Галина, Наталья стучала по клавишам ноутбука за ресепшеном. Вместо небольшого ростом охранника Сергея службу и опасную, и трудную нёс высокий охранник Вадим. Если Сергей был старше меня лет на десять, то Вадим, судя по всему, ровесник или чуть помладше. Справа от касс, прислонясь к ресепшену, скучал новый персонаж: тот самый Антон, о котором упоминал Николай, совсем юный, лет двадцати пяти – двадцати семи, не больше. Не было Ксюши, Кати, кассира Наташи и Вики.
За кассой сидела симпатичная блондинка в очках – ещё одна Катя, возраста, по моим прикидкам, между тридцатью и сорока, что делало её ближе ко мне, чем молоденькую Ксюшу, если говорить о возможных с перспективой знакомствах, но особых эмоций и симпатий, кроме этого умственного вопроса, в себе я не ощущал. Галина оставалась самой интересной из местных женщин, но и её я пока не рассматривал как претендентку на место бывшей. Не до претенденток. Вова подмигнул мне, что-то шепнул Вике из посуды. Галина сказала:
– Самое главное – помните, что большую часть жизни мы проводим здесь, в магазине. Дома поел и спать. А тут именно вся жизнь. И в наших силах сделать это время комфортным, интересным, душевным. Чтобы приходить на работу с радостью и уходить в хорошем настроении. Не буду вас утомлять долгими разговорами, все знают, что делать – за работу!
Мы с Николаем вернулись на склад и сразу взялись за последние палеты.
– Принимай сам, – сказал кладовщик, – а я буду, стал быть, смотреть со стороны, как ты тренируешься.
После сна спина пришла в себя, но к середине палеты снова заныла. Чтоб не выдать боль, решил отвлечь Николая от своей персоны глупыми вопросами:
– Коля, а какие, ты говорил, секреты мироздания откроются мне сегодня?
– Я такое говорил? – удивился Николай, а потом вспомнил, – ну да, говорил. Дело, стал быть, секретное, Алексей. Ты, значитца, думаешь, что все кладовщики, ну там, грузчики, эт как его, дворники – люди тёмные, качель его тудыть?
– Я так не говорил, – смутился я. – Люди, они разные есть. Думаю, даже в грузчиках есть вполне интеллигентные, начитанные люди.
– Даже? – будто пробуя на вкус, повторил прозвучавшее Николай. – Об том и речь, паря. Об том и речь.
Нашу, склоняющуюся к мистическим тайнам, беседу прервало появление Натальи.
– Алексей Иванович, – обрадовалась она, – я, собственно, чего на работу пришла сегодня. Вот!
И протянула мне мою книгу «Сладкий дым забытых костров» две тысячи второго года издания в синей тонкой обложке.
– Подпишите, пожалуйста, на память! Вот ручка.
Это было неожиданно и как-то не вовремя, я даже поморщился, не зная, как отреагирует на весть, что я точно не из грузчиков, Николай. Мельком глянул на наставника: удивление, но, слава богу, без признаков презрения к «испорченному интеллигенцией» ученику.
Я раскрыл титульный лист и написал: «Наталье, на память от автора. 29 марта 2023 года». Расписался.
Наталья радовалась, вроде бы даже искренне, а ведь кто сейчас вспомнит эту древнюю книжку, затерялась где-то далеко за чащей сумрачного леса середины жизни, пропала – и вот вдруг догнала, ударила в спину. В чём-то приятно, надо сказать, ударила.
– Спасибо! – воскликнула Наталья и вдруг обняла меня, прижавшись щекой к щеке. – Ладно, побегу я тогда домой, надо малому обед готовить. Послезавтра тогда увидимся, поговорим.
– До послезавтра! – помахал я ей вслед.
– Забытые костры? – вдруг спросил кладовщик.
– В смысле? – не понял я.
– Книга, – пояснил он, – называется «Сладкий дым забытых костров», так это чего, ты, что ли, её написал? А я её типа того, стал быть, читал!
А вот это меня уже не удивило. Нет. Не удивило – ошеломило, сплющило, сбило с ног, развеяло по ветру. Читающий кладовщик само по себе странное явление, но читающий мои книги…
– И как? – спросил я, чтобы хоть что-то сказать, чтобы хоть как-то вернуть на место упавшую челюсть.
– Мне понравилось. А шо, правда ты написал? Не брешешь?
– Правда.
– Молодца. Мне мало шо нравится из нонешних писателев, а это, по чесноку, прям хорошо.
Долгие годы работы журналистом приучили меня не воспринимать всерьёз восторженные или, наоборот, презрительные отзывы окологазетной публики всевозможных мастей: доморощенных поэтов, писателей, сантехников, пенсионеров и домохозяек.
Я перелопатил десятки тысяч стихов и рассказов, «жюря» всяческие местечковые творческие конкурсы на призы местных газет. Печаль моя в том, что если приложить судейскую «художественную линейку» к поэме «Во весь голос» Маяковского, поставить засечку по её поэтическому масштабу и условно разбить получившийся отрезок на десять баллов, а потом по этой шкале оценить всё прочитанное, то у этих товарищей за все годы самое лучшее, самое гениальное не потянет на тройку! И тройку можно поставить только тысячной доле процента от «представленного на конкурс». Твёрдые девяносто девять процентов этого, не сомневаюсь, душевного и прочувствованного, но всё же литературного мусора не поднимутся выше единицы. И всё же самое печальное даже не уровень доморощенной поэзии, а самооценка этих поэтов. Практически каждый конкурсант мнит себя настоящим гением. Не пережив многолетних блужданий по лабиринтам стилистических проблем и синтаксических невероятностей, не примерив на себя философских концепций, отличных от их житейского восприятия бытия, не переболев страстью к богатствам языка и к яркости художественных образов, не прочитав никого, кроме школьно-рамочных Пушкина, Лермонтова, в редких случаях Некрасова, эти персонажи пускались в рассуждения о литературе, подобно моему кладовщику, раздавая налево и направо свои «по чесноку, прям хорошо».
Когда я им говорил, чисто ради эксперимента, что сейчас прочту пробу пера начинающих поэтов, и цитировал лучшее из Бродского, Ахметьева, Ватутиной или забытого всеми Бернадского, они снисходительно хмыкали и говорили: «Слабо очень, просто примитивно, не дотягивает, точно не Пушкин». А когда зачитывал буквально тех же, с придыханием заявив предварительно, что это лучшая современная поэзия, они задумчиво многозначительно кивали: «Да, не Пушкин, конечно, но неплохо, прям хорошо». Вот и теперь я не сдержался и, затолкав поглубже разъедающий меня сарказм, спросил:
– Но до Пушкина далеко. Да?
О проекте
О подписке