Глава 2
Назначение

Все складывалось как нельзя лучше, и Петр Афанасьевич даже старался об этом не думать, чтобы, не приведи господи, не сглазить. В его доме вновь царили тишина и благолепие. Впрочем, может, так все и должно было быть.

Известие о том, что его дочь безнадежно и безответно влюблена в Песчанина, он воспринял крайне негативно и был готов рвать и метать. Тем паче когда его юная и неразумная дочь решила вдруг ухаживать за больным Антоном Сергеевичем. На его взгляд, это было столь же неверно, сколь и непристойно. Однако ему пришлось убедиться в том, что характером дочка удалась именно в него, – такая же непреклонная, своенравная и целеустремленная.

Ладно бы этот промышленник отвечал ей взаимностью – ан нет. Песчанин часто общался с Петром Афанасьевичем, и надо признать, что это общение последнему было приятно. Дело обстояло вовсе не в том, что на малоизвестного офицера вдруг обратил свое внимание такой крупный и богатый промышленник Дальнего Востока. Деньги для Науменко значили мало. Ему было приятно именно общение с этим человеком.

Так сложилось, что Петр Афанасьевич стоял у истоков развития минного дела в русском флоте вместе с Макаровым, однако если последний являлся весьма разносторонней личностью и был способен управлять флотом, то Науменко прекрасно осознавал, что ему это не по силам, и завидовать тут было нечему. Однако он прекрасно разбирался в минном деле и был яростным сторонником активного использования в войне на море легких сил.

И тут вдруг в лице Песчанина, который сам подошел к нему, он получает не благодарного слушателя, а яростного сторонника его идей. Мало того – этот молодой человек, будучи столь далеким от военной службы, настолько глубоко и предметно рассуждал на эту тему, что повергал Науменко в оцепенение. Не раз Петр Афанасьевич указывал Антону Сергеевичу на его дилетантские ошибки в рассуждениях о тактике использования эсминцев в боевых действиях, а затем, когда спор уже оканчивался, он не мог успокоиться и продолжал всесторонне обдумывать прошедший разговор. Вот тут-то он и впадал в оцепенение. Он запирался в кабинете и подолгу обдумывал их разговор, чертил графики, диаграммы, схемы…

Так и сложилось, что на сегодняшний день у него на руках оказались рекомендации по использованию легких сил в условиях современной войны. Его личная концепция видения этого вопроса. Но к сожалению, он не имел никаких шансов чего-либо добиться, хотя и чувствовал, что сегодня способен организовать взаимодействие нескольких дивизионов эсминцев совместно с крейсерами в боевых условиях.

Однако он не мог себе и представить, что в то время, когда он и Песчанин увлеченно беседовали и обсуждали столь далекие от сердечных разговоров материи, его дочь, с жадностью ловя каждое их слово, все больше укреплялась в своей любви к Антону.

Упорство, с которым дочь добивалась его разрешения ухаживать за Антоном Сергеевичем, вдруг убедило Науменко, что это не детская влюбленность, а вполне сформировавшееся чувство уже выросшей девушки, оставившей своих любимых кукол пылиться на полке в память о безвозвратно прошедшем детстве.

Он не был готов противопоставить этому что-либо и потому принял единственно правильное решение. Просто отошел в сторону и стал наблюдать за тем, что из этого получится, готовый в любую минуту ринуться на защиту своей единственной дочери.

Однако здесь его ждало разочарование: защищать никого не пришлось. Молодые прекрасно поладили, и сегодня все шло к тому, что у него должен был появиться до неприличия богатый зять. Впрочем, молодые не особо торопились – во всяком случае, даже о помолвке пока речь не заходила. Хотя тут-то, изведав нрав Светланы, отец был склонен думать о том, что от венца уклоняется именно Антон, а это его несколько беспокоило. Он любил Свету и переживал за нее, поведение же ее возлюбленного ему казалось несколько странным.

В кабинет, где сидел, размышляя над всем этим, Петр Афанасьевич, постучались, и, когда он разрешил войти, в дверях предстал тот, о ком, собственно, и думал глава семьи.

– А-а, Антон Сергеевич. Здравствуйте. Вы, верно, к Светлане?

– Да нет, я к вам.

– Неужели решились-таки просить руки этой егозы? Ну не стоит краснеть, как красна девица. Я уж и смирился с этим, и считаю выбор моей дочери верным, а вот ваша нерешительность мне, признаться, непонятна.

– Петр Афанасьевич, вы слышали, Макаров прибыл в Порт-Артур – и тут же принялся наводить порядок в доме. В день его прибытия наконец сняли с мели «Ретвизиан» и завели на внутренний рейд. Эскадра ликует и считает это добрым предзнаменованием.

– Степан Осипович не даст скучать этим лежебокам и научит воевать, не боясь высунуть свой нос в море, – деловито заявил Науменко.

– Вы ведь знакомы с ним?

– Да, я одно время служил вместе со Степаном Осиповичем.

– Теперь наконец настало время и вам походить в море и пощипать японцев.

– Не думаю, что это так. – Увидев недоумение во взгляде Песчанина, Науменко грустно улыбнулся и продолжил: – Понимаете ли, Антон Сергеевич, я служил вместе с Макаровым, даже был дружен с ним, хотя и служил-то непродолжительное время, но за это время успел с ним сильно повздорить, а Степан Осипович, при всей своей, надо признать, гениальности, человек весьма злопамятный.

– Но если ему показать вашу работу, над которой вы столь упорно трудились последний год, то это его убедит в том, что вас по меньшей мере неразумно держать в экипаже.

– Отнюдь. Если бы я уже командовал кораблем к моменту его назначения, то он относился бы ко мне совершенно объективно, но назначать меня на командование он не станет. Да и никто не станет. Сегодня стоит вопрос не о моем назначении, а уже о пенсии. Ну пока идет война, меня на всякий случай еще попридержат, а вот как только она окончится, меня с чистой совестью отправят на пенсию, да и пора уже.

– Петр Афанасьевич, но ведь вы столько сил вложили в эту работу, да и мои скромные рассуждения смогли использовать.

– Хочется славы, молодой человек?

– Не славы. За Россию обидно. НИИ под патронажем концерна за последние несколько лет разработал много интересного и весьма полезного. А где результат? Разработанный Горским пулемет остался невостребованным. Работа Назарова произвела впечатление, но умников под шпицем не задела за живое. Сегодня американцы подбираются к Игорю Ивановичу, чтобы заполучить лицензию на производство его двигателя, а у нас даже не чешутся – так и гонят самодвижущиеся мины по старинке. Миноносец, разработанный совместно с вами, остался невостребованным: дороговат – из-за сварного корпуса цена вышла несколько завышенной. Те же «Сокола́», при схожих размерениях, строят более чем в полтора раза дешевле. Но ведь это только начало: именно за сваркой будущее! Но этого не понимают. В Нижнем Калашников сумел разработать новые котлы, испытания прошли успешно, эсминец бодро ходит с нефтяным отоплением. И что? Вот уже больше полугода вопрос с переоборудованием кораблей новыми котлами висит в воздухе. Мало того – на строящиеся корабли все так же планируется угольное отопление. Единственно что – вцепились в гирокомпасы, но этот вопрос настолько злободневен и настолько уже назрел, что это неудивительно. Однако это застарелый вопрос, решение уже назревшей проблемы, а чтобы посмотреть в будущее… Ваша работа – это взгляд в будущее. Миноносцы – это оружие береговой обороны, скорость, сильное вооружение и экономичность. Это оружие нападения, причем в отрыве от основных баз, но идея, получается, опять не востребована.

– Ну этого утверждать наверняка нельзя. Я направил рукопись наместнику – он не чужд новаторству и ярый сторонник современного флота, – возможно, что и выйдет.

– Возможно. Но я не хочу надеяться на авось. Вы думаете, зачем я стараюсь общаться с вами настолько часто, насколько это вообще возможно?

– Честно признаться, в последнее время мне кажется, что причина очевидна, – улыбнувшись, заметил моряк.

– Я люблю Свету, – спокойно ответил Антон. – Однако причина не в ней, а в вас. Я прошу вас, чтобы этот разговор остался между нами. Дело в том, что я намерен сам вести «Росич» в бой и доказать морскому ведомству, что наш корабль стоит запрошенной за него суммы и того, чтобы флот обратил на него внимание.

– А почему не передать корабль флоту в столь тяжкое для России время? Ведь вы патриот своей Родины и сами всегда утверждали, что для достойной жизни вам нет необходимости в слишком больших деньгах.

– Потому что я знаю, что будет, – запальчиво возразил Песчанин. – На эсминце столько новшеств, что экипаж придется готовить не меньше года, но даже если и это опустить, то я попросту не верю в то, что его смогут достойно использовать. Взять хотя бы героическое сидение в луже нашей эскадры, – не скрывая сарказма, закончил он.

– Значит, вы твердо намерены принять самостоятельное участие в боевых действиях, – растерянно заключил Науменко. – Но каким образом?

– Хотя бы на первых порах. А каким образом? Пусть это пока останется секретом. Скажу только, что я не нарушу ни одного из существующих законов. И за то, что я обрел в этом уверенность, я должен благодарить вас: вы объяснили мне, как до́лжно действовать эсминцу в бою.

– Бог мой! Она меня проклянет.

– Что случилось, Петр Афанасьевич?

– Так, значит, то, что вы все еще не сделали предложения Светлане, объясняется тем простым обстоятельством, что вы боитесь погибнуть и сделать ее несчастной?..

Молчание Песчанина, сосредоточенно изучающего свои туфли, было самым красноречивым ответом.

– Петр Афанасьевич, я попросил бы вас не распространяться на эту тему.

– Да-да. Конечно. Но если с вами что случится, как я посмотрю в глаза своей дочери?

– Она молода и, если что, еще полюбит и будет счастлива.

– Ох, молодой человек, я, конечно, не знаток женской психологии, но я прожил с двумя женщинами довольно продолжительный срок. Уверяю вас: лучшее, что вы можете сделать, – это жениться на Светлане, если только вы ее действительно любите. Что касается моего благословения, то можете считать, что вы его уже получили.

– Но…

– Она будет еще более несчастна, если так и не познает радости супружества с любимым человеком, – не скрывая горестного выражения, не дал договорить Песчанину Науменко. – Я прошел не через одну войну – и, как видите, жив и здоров. Не нужно думать о плохом – оно и не случится.

– Спасибо, Петр Афанасьевич.

– Полноте. Сделайте мою дочь счастливой. А о плохом и думать не могите. Я рад, что моя дочь будет спутницей жизни человека, для которого слова «честь» и «Родина» – нечто большее, чем просто слова.

Наместник его величества, главнокомандующий морскими и сухопутными силами на Дальнем Востоке вице-адмирал Алексеев находился в своем кабинете – и при этом его настроение никак нельзя было назвать безоблачным. Он сидел за столом с таким выражением лица, что, казалось, у него сейчас случится нервный срыв. Его адъютант, будучи хорошо осведомленным о нраве своего начальника, предпочел сделать так, чтобы его не было ни видно, ни слышно, покуда буря не минует.

Наконец не выдержав, Алексеев поднялся из-за рабочего стола и, заложив руки за спину, стал нервно прохаживаться по кабинету, непрерывно сжимая и разжимая кулаки.

Это было просто неслыханной дерзостью. Сегодня утром в Порт-Артур прибыл адмирал Макаров и, вместо того чтобы засвидетельствовать свое почтение наместнику, да что там почтение – доложиться о прибытии главнокомандующему, – с вокзала отправился на эскадру. Макаров успел побывать на верфи, ознакомиться с ходом ремонтных работ на подорванных судах. Посетить некоторые корабли эскадры, поднять свой флаг на крейсере «Аскольд», принять дела у бывшего командующего вице-адмирала Старка. Он принял участие в снятии с мели броненосца «Ретвизиан», кстати прошедшем успешно, что также подпортило настроение Алексееву, так как предыдущие две попытки были неудачными.

Все это ставило Алексеева в глупое положение. Он весь день провел в своем кабинете, ожидая появления этого выскочки-крючкотвора, чтобы сразу расставить все точки и показать новому командующему, кто есть кто, а вместо этого напрасно прождал подчиненного, который и не спешил прибывать с докладом.

Наконец устав от бездействия, Алексеев вызвал к себе адъютанта и приказал занести почту. Офицер понял, что его начальник находится в крайней степени раздражительности, так как обычно работал с бумагами в первой половине дня. Поэтому он вошел в кабинет, держа в руке папку с корреспонденцией и довольно пухлый конверт. Молча подойдя к столу, четко отдав честь, положил бумаги на стол наместника, хотя обычно и позволял себе некоторую вальяжность и краткие комментарии о некоторых документах.

Внимание Алексеева в первую очередь привлек пакет, в котором оказалась внушительная пачка исписанных аккуратным почерком листов. На первом листе значилось: «Тактика морского боя, вчера и сегодня».

– Что это? Очередной опус какого-нибудь выскочки?

– Прошу прощения, ваше превосходительство, но я только выполнял ваше распоряжение.

– О чем вы?

– Согласно вашему распоряжению вся корреспонденция должна в обязательном порядке проходить через вас. Если же у вас недостанет времени ознакомиться со всей корреспонденцией, мне надлежит в краткой форме изложить суть, – четко, вытянувшись в струнку, доложил адъютант.

– И о чем же сей опус? – взвесив на руке довольно внушительную рукопись, поинтересовался наместник.

– О вопросах тактики в морских сражениях. Работа очень тесно переплетается с работой адмирала Макарова, но и во многом дополняет ее, однако общая концепция остается единой. Правда, автор не рассматривает вопросов, связанных с линейными кораблями, делая упор только на легких силах, миноносцах и крейсерах второго ранга.

– Плагиат, – уверенно констатировал Алексеев.

– Я, конечно, не такой большой специалист в вопросах новшеств, как вы, – подпустил немного лести адъютант, – но это, скорее, независимая работа человека, у которого взгляды совпадают со взглядами Степана Осиповича. Да и потом, для того чтобы иметь возможность написать плагиат, необходимо как минимум видеть оригинал, а работа Макарова не публиковалась.

Лейтенант сам не знал, как так случилось, что он занес этот труд именно сейчас, забывая про него на протяжении довольно длительного времени, – вероятно, сказалось напряжение целого дня и он схватил первое, что подвернулось под руку.