[ta världen på lån]

Старый медведь
гонит прочь от себя сон;
когда первый снег
наносит мелом слепые пятна
на стекла, он
считает звездных китов,
подбирает оброненные
листья.
Ты никогда-никогда не видел гор осенью, ты
никогда не слышал, как стонет буря —
закачай в свой уютный мирок мой архив пустоты,
зашифруй мою скоропись детской азбукой,
где не осталось согласных, и мы
с тобой полны звезд…
придуманные медвежата млечного пути,
пойманные в силки собственного безволия, считаем
волоски на затылке старой обезьяны:
то, что было безумием – было,
с нами случалось, дрожало на этих ветвях и
опадало с ветром (смотри на кончики пальцев,
не касаясь лица, считай их, опадающие мгновения,
от первого снега – до солнцестояния,
только не спи)

[En Annan Morgon Raga]

нет смысла в повторении бытописания очередного лазаря,
помноженного на дождевых червей, воспитанных телом его,
бежавшего из лазарета в свет, когда темные дни
приходили на смену темной ночи и даже дальше:
блуждающие палестины твоего разума, восторженные воины,
пирующие в яблоневых садах на мусорных кучах
день – в – день солнцестояния, снежной пыли, легкого
озноба, когда смотришь на стены и видишь стены и стены.
и город пьет твоё небо своими дождями.

[ведомость учета ландшафтов]

Вневременность бремени выдоха, экс-
Территориальность ландшафта, неладные твои косы,
Режущие стебли по живому в тот миг,
Когда водой – к горлу, когда, если память, то к дождям,
Суламифь?
Но снег.
Погода: ветер, гололед.
Разрозненность следов в уставшем парке
Как по паркету – слом, по памяти, в бумаге,
Где складываешь лоскуты от плащаницы.
Глазницы все еще незрячи.
Всеведающий слеп и глуп, как тать,
Как против слова в поле полем
И по полям бегущая строфа:
Здесь от грозы до вдоха – шепот пыли,
От влаги до зори – туман.
Твои слова: начала, морок.
Твой город – весть,
Но все еще взыскуем продолжения
И тискаем кривые горизонта.

[…]

Галактическая дыра
Вневременного твоего молчания о частностях,
Размытые границы, краски спектра, чаще грешащие красным —
Так отмечается волна отступления… отступление
Волны, капитуляция. Нам —
Прочие кажущиеся диссонансы:
В каплях, в казуальном Эхо, в эго,
Наступающем на пятки плоскостей настоящего.
В звуке.
Прочее – шум.

[оратория мерзнущих мочек]

миметис-мемет\на мимике отстранения сухого остатка,
в торбу скарб высыпать
как старик,
в страхе отступающий от границы – вглубь
материка/
океана/
оврага/
овина/
и моя голова повинна в сечении
если не золото’м, то изрядно
отдающем картавым эль
слюды, ро’дная…
следствие усечения —
непостижимость края
нелестной услужливости
ацефала,
взыскующего шляпы
об эту пору крестителя/
вора…
свора святого растяпия
растянута от платяного
занавеса спасителя = [равно] до
рова
(О)
Я не увижу ни
холода, ни
слова доброго.
единого.
одного.
в секунду лишнего
неугодного
благоразумия.

[наброски к тезисам об озимых и животноводстве]

и только над городом. и только
над
городо
городить границами
пунктиры,
отточия,
переносы.
империя, начиная с красной строки,
за щекою
хранит
пулю…
расписываясь в собственной любви
к человеку,
к многочисленности вопросов
об излишестве
жития, выпрастанного вовне
(железный город в корчах, в огне,
исчезает в окне/в окопе/в отбросах)
любую другую
любовь любо беречь,
но не к твоим
прижизненным лаврам,
сентиментальным увечьям, литаврам,
тиранам и встречам
рабочего и капитала…
над горизонтом несло копотью
в окно колотило метелью,
металлом,
нестройным прочим.
религиозный озноб,
экстаз единения с нацией, впрочем,
будучи даже изрядно побитым молью,
зае…

[палестинская бородатая рыбина или чорные полковники на папертях]

Веха (о) zвери:
Мальчики, зубами и членами рвущие время на части,
Девочки-частности, давящиеся настоящим.
Фюрер бредит музыкой и архитектурой
В их руине; мои спичечные скульптуры
Выгорели.

Сентиментальная мерзость, лубок
Немудреной изжоги в миниатюре,
Складной, состряпанной по фигуре
В два полюса: желчи и сахарной ваты
Раздвоенность мимикрии, посаженной на кол.
Ты – моя голубка, я – твой голубок.

В том бессловесная небесная Монголия,
Где толпы внутреннего выгорания,
Сношения не_лепости перстом камлания
В зеркалах отражаются не то тризной кирзовой, не то инквизицией…
В равной мере портящих экспозицию
Пернатой обездоленности оратории.

Дрязга,
Я от яблоньки куцей косточки отплясывал.
Все едино: в чалме ли, в рясе —
В сердцевине положен трепет сердечной мышцы, кишок – то же.
Т.е., своего рода схожесть. Пусть нутром, не рожей.
После – тоска.

[man among the ruins]

…ко времени отсутствия тебя в пейзаже, кроха,
когда маленькие солнца, выпекаемые всухомятку
на лодочках бездомных ладоней, хранящих тепло выдоха/вдоха,
дыхания, прикосновения к летнему камню города, к груди под майкой,
и весеннее равноденствие, равномерное, равновеликое,
как возможность наблюдать движение льда в июне
(наши последовательные шаги друг от друга, чужое
преодоление спеси, сумятицы, притяжения. Скуки)
сливаются всхлипом заблудившегося в океане,
где ни китов, ни суши, ни – горизонта…
и это, пожалуй, самое страш/нное/иное,
если верить точке отсчета пилота
идущей ко дну субмарины/снаряда/зонда.
я не вижу ни космоса, ни вершины. Поле.
отсюда и дальше – насколько хватает взгляда.
дистиллят не слезы, но дождя, и кроме
ничего. Геенны ли, горнего сада.
Отсюда сама идея ада смыкается пустотою.

Там, где нас не останется, станут пустыни, дюны,
Там, где мы упокоимся – там прорастем травой —
Бессловесный, первый придет огонь – звездой,
И упадет в наш лес, зияющей раной. руной.

[диптих для школьной тетрадки]

Возвращаюсь из варваров.
Тонкая кожа
Цивилизации
Не лопается под острием взгляда.
Еще есть, к чему стремиться —
Каплями пота на лбу
Выступает прошлое,
Скользит по щекам, размывая перспективу:
Точно мутное стекло между мною
И миром
Там, вовне,
Где так много огня.

ii/

Разными цветами день мазали,
Собирали горстями.
Гостей привечали, приветливые…
Вот только отвечали всегда невпопад,
И глядя как будто мимо.
Несовершенно —
Тихий, холодный чай.
Голодно. Над городом – пыль.
Время сияния, но небо ненастно.
Разбирая скоропись капель в ладонях,
Упускаю твои отражения.
В минувшем – чуждые знаки.
Слова.

[рага попутного ветра]

тени тлен
по капле в купели пепла
и в скатерти-на_изнанку
выдавливать из оконечников
памьяти точно
татлин тот
крыльями с башенок окрестился,
крысонька
да и я спросонок
глазоньки отворяя
вне гляделся,
где – белы'м бельма рисовать,
пока
каплет в донышко
глазок, детонька,
точкой ставших
и ручёнкой в окошечко
тонко купели звати
от осени – к паводкам,
там кранов маковки
тонут,
тем карты край
картаво
разлинован вдоль вен
устья.
весне пусто
от слога талого,
от пущенного рукою твоею кораблика
к краю без моря.