В данном разделе собраны стихи, написанные их авторами в «шоковый» для русской поэзии период 1987–2013 годов – и в полной мере отражающие как целостность, особость и самость Русского мира, так и его неизбежное противостояние миру Запада, «западной» цивилизации в качестве доминирующего над всем человечеством «центра силы». Собственно, подобное миропонимание и является семенем, породившим нынешний феномен Русской Весны. При этом важно не ставить знак равенства между приведенными здесь стихотворениями, многим из которых – годы или даже десятилетия, – с последующими творчеством и жизненной судьбой их авторов.
Д. П. Ильину
Помню, осень стоит неминучая,
восемь лет мне, и за руку – мама:
«Наша Родина – самая лучшая
и прекрасная самая».
В пеших далях – деревья корявые,
дождь то в щеку, то в спину,
в сапожонки дырявые
заливается глина.
Образ детства – навеки:
как мы входим в село на болоте.
Вот и церковь с разрушенным верхом,
вся в грачином помёте.
Лавка низкая керосинная
на минуту укроет от ветра.
«Наша Родина – самая сильная,
наша Родина – самая светлая».
Нас возьмёт грузовик попутный,
по дороге ползущий юзом,
и опустится небо мутное
к нам в дощатый гремучий кузов.
И споёт во все хилые ребра
октябрятский мой класс бритолобый:
«Наша Родина – самая вольная,
наша Родина – самая добрая».
Из чего я росла-прозревала,
что сквозь сон розовело?
Скажут: обворовала
безрассудная вера!
Ты горька, как осина,
но превыше и чести, и срама —
моя Родина, самая сильная
и богатая самая…
На картину Александра Веприкова «Синь и золото»
Корка хлеба ржаного, стакан молока —
и от этой ничтожности сытость была,
словно чья-то, не зримая нами, рука
клала что-то еще на пустыню стола.
Перемётный барак незапамятных лет,
на задворках сарай обветшал и осел.
Его крыша дырява, но в каждый просвет
входит небо – и мир твой по-прежнему цел.
Так мы жили, не зная, что можно пенять
на провалы, прорехи, гнильё да быльё.
Безотказно спешила душа восполнять,
восстанавливать мир из себя самоё.
Нет в России пустот, позабытых полей,
всё надстроено здесь до великих твердынь.
И на месте пропавшей деревни моей —
синь и золото, Саша, берёзы и синь.
Видно, так и завещано нам выживать
на холодной земле, на пожухлой траве:
извлекать из пустот, в пустоте вышивать
по начертанной Богом незримой канве.
Журавлиная к северу тянется нить,
отступает зима, торжествует весна.
И щедрот иноземных к нам некуда лить,
ибо чаша была и осталась полна.
Павел Филонов, 1912–1913 гг., бумага, масло, темпера, гуашь, 38,5×42 см
восток, конечно, дело тонкое.
но коль
порвётся, то чреват
сплошной резнёю:
брат старший уж и враг,
и просто ноль…
модерн частенько
кажется бронёю,
однако нацодежды
бьет и моль,
и пули, и…
мы все здесь – рыбаки…
Евразия,
пора бы вам очнуться!..
рыб разноцветных
тащим косяки
сетями из воды мы,
и смеются
над нами рыбы:
браво, мужики!
Дорогой Карл XII, сражение под Полтавой,
Слава Богу, проиграно. Как говорил картавый,
Время покажет «кузькину мать», руины,
Кость посмертной радости с привкусом Украины.
То не зеленок – виден, траченный изотопом,
Жовто-блакытный Ленин над Конотопом,
Скроенный из холста, знать, припасла Канада.
Даром что без креста, но хохлам не надо.
Горькой вошни карбованец, семечки в полной жмене.
Не нам, кацапам, их обвинять в измене.
Сами под образами семьдесят лет в Рязани
С сальными глазами жили как каторжане.
Скажем им, звонкой матерью паузы метя строго:
Скатертью вам, хохлы, и рушником дорога.
Ступайте от нас в жупане, не говоря – в мундире,
По адресу на три буквы, на стороны все четыре.
Пусть теперь в мазанке хором гансы
С ляхами ставят вас на четыре кости, поганцы.
Как в петлю лезть, так сообща, суп выбирая в чаще,
А курицу из борща грызть в одиночку слаще.
Прощевайте, хохлы, пожили вместе – хватит!
Плюнуть, что ли, в Днепро, может, он вспять покатит.
Брезгуя гордо нами, как оскомой битком набиты,
Отторгнутыми углами и вековой обидой.
Не поминайте лихом, вашего хлеба, неба
Нам, подавись вы жмыхом, не подолгом не треба.
Нечего портить кровь, рвать на груди одежду,
Кончилась, знать, любовь, коль и была промежду.
Что ковыряться зря в рваных корнях покопом.
Вас родила земля, грунт, чернозем с подзомбом,
Полно качать права, шить нам одно, другое.
Эта земля не дает, вам, колунам, покоя.
Ой, ты левада, степь, краля, баштан, вареник,
Больше, поди, теряли – больше людей, чем денег.
Как-нибудь перебьемся. А что до слезы из глаза Нет на нее указа, ждать до другого раза.
С Богом, орлы и казаки, гетьманы, вертухаи,
Только когда придет и вам помирать, бугаи,
Будете вы хрипеть, царапая край матраса,
Строчки из Александра, а не брехню Тараса.
Пока пурга звенит всё ниже,
как бы монистами о куст,
мне снится сон. Я сплю и вижу
спокойный пламень Ваших уст.
Но лишь инкаустовым ядом
пересыщается рука,
пока Вы дышите не рядом, —
на том конце материка,
где за оградой ковыля,
ничьих не ведая промашек,
лежит спокойная земля
в негромком пламени ромашек.
Там дурень думкою богат,
там только тень за тенью встанет,
как дед из дудочки помянет
единокровного врага.
И, гетьман армии теней,
Москвой разжалован поныне,
как о покойнице-жене,
я думаю об Украине
и вьюга пахнет чабрецом
и распускается монистом
пред лирником и чернецом,
чей гетьман севером освистан.
У карты бывшего Союза,
С обвальным грохотом в груди,
Стою.
Не плачу, не молюсь я,
А просто – нету сил уйти.
Я глажу горы, глажу реки,
Касаюсь пальцами морей.
Как будто закрываю веки
Несчастной Родине моей…
Мы песни поём, коль нам плохо.
И плачем, коль нам хорошо.
Да, мы не от мира. От Бога.
Вы нас не замайте ужо.
Теснили нас разные орды.
Врывались к нам в сумрак избы
И конские жаркие морды,
И танков холодные лбы.
И был в своё время, что НАТО,
Зело популярен Мамай,
И Гитлер, и… Хватит? Не надо?
Ну, то-то. Смотри, не замай!
дочери Полине
Скажу я просто – пусть некстати, —
что вторгся к нам Наполеон,
когда весь цвет российской знати
французским духом был пленен.
Так минул век… Немецкий гений
нас диалектике учил —
и немцев на полях сражений
мы били из последних сил.
Теперь Россию наизнанку
по рынкам тащит «демократ» —
так что, придут с войною янки?
Их одолеть трудней стократ…
Но что всем нужно от России?
Какая тайна есть у нас,
что всякая земная сила
без нас – не сила, власть – не власть?
И троицу, как всем известно,
особо любит русский Бог.
А значит, суждены нам вечно:
Победа, память, новый бой!
В сон после лета,
В душную ночь
Рухну, ресницы прикрою.
Всё, чем пытался себе я помочь,
Прежде чем слиться с землёю:
Неба глотком, хлеба куском
И родниковой водою, —
Корчась от боли,
В родной стороне
Верю, доподлинно знаю —
Будет весна
В сиротелой стране,
Что мне желаннее рая.
Хоть бы глазком
разглядеть, что потом —
вечна ли музыка мая?
Песня допета.
Всё лишнее – прочь!
Дальше – в симфонию света!
Жаль, что не в силах
Себя превозмочь
И дотянуть до рассвета.
Что смерть нам?
Пусть светит
Гордая дева – Победа.
Сквозь смерть нам
Пусть светит
Юная дева – Победа…
«Русская весна» началась в прошлом году с возвращения Крыма. Когда «вежливые люди» практически без единого выстрела освободили полуостров от перспективы необандеровского и ассоциированного с ним крымско-татарского террора. Тогда казалось, что следом за Крымом с Россией вновь воссоединится и Украина – по крайней мере, большая или значительная её часть. Сожжение «майдановцами» в Одессе 2 мая активистов пророссийского движения показало, что легким и быстрым, «по крымскому сценарию», этот процесс не будет, что ядовитый для Русского мира эликсир «украинства» прочно впитался общественным сознание «незалежной». Потом начались боевые действия на Донбассе, фактически – гражданская война: со своими героями и предателями, поэтами и палачами. И под флагом Новороссии, как будто специально повторяющим флаг американской Конфедерации времен Гражданской войны 1861–1863 годов, окончательно оформилась Поэзия Русской Весны. Вечной и священной.
За год с небольшим русская поэзия совершила невиданный взлёт, и сейчас переживает явный расцвет. Во многом это явление связано с событиями на Украине. Русские пережили духовный катарсис, который высвободил мощную творческую энергию, нашедшую наиболее полное воплощение именно в поэтическом жанре.
Не успели мы опомниться от противостояния в Киеве, во время которого кое-кто из моих друзей-поэтов, очарованных «романтикой революционной вольницы», мотался на Майдан покричать свои стихи толпе, как со стороны украинцев последовало поэтическое (и политическое) отречение от России и от русских: на всех ресурсах печаталось и звучало стихотворение украинской поэтессы Анастасии Дмытрук «Никогда мы не будем братьями – ни по Родине, ни по матери!». Впервые так откровенно, с такой неприкрытой ненавистью к России и русским, издавна связанным с Украиной разнообразными узами: родственными, кровными, историческими, политическими, экономическими, культурными, – было заявлено, что украинцы не хотят больше состоять с нами в славянском братстве. Более того, отныне русские и украинцы объявлялись непримиримыми врагами!
Парадоксально, но со стихотворения Дмытрук, которое вызвало целый шквал «ответов», началось если не поэтическое возрождение, то мощная волна новой, яркой русской поэзии.
Поначалу десятки, а может, и сотни «ответов» Дмытрук чаще всего соответствовали дилетантскому уровню – примерно такому же, что и стихотворение-провокатор. Но было и несколько сильных, запоминающихся, например, Юрия Лозы:
Вас растили, наверно, не матери,
и – не с сестрами, и не с братьями,
вам фашистскую, чёрную свастику
при рожденье дарили каратели.
2 мая 2014 г. произошли трагические, страшные события в Одессе: в Доме профсоюзов, где протестующие против Майдана пытались укрыться после столкновения на площади Куликово Поле, погибли люди.
Россия тяжело переживала одесскую трагедию. Для многих «романтиков», до этого дня веривших, что на Украине происходит «благородная революция», 2 мая стало переломным моментом в их жизни: они поняли, как ошибались.
В числе погибших были и поэты – одесситы Виктор Гунн и Вадим Негатуров. Негатуров приехал на площадь, чтобы спасти православные иконы, хранившиеся в палатке-церкви на территории лагеря антимайдана. По дороге случайно Вадим встретился с дочерью, которой отдал ключи от дома и деньги, оставив себе только паспорт. После атаки бандеровцев вместе с другими он оказался в здании Дома профсоюзов. Виктор Гунн погиб в огне, Вадима Негатурова майдановцы выбросили из окна…
Зубы сжав от обид, изнывая от ран,
Русь полки собирала молитвой…
Кто хозяин Руси: Славянин или Хан? —
пусть решит Куликовская Битва.
И сразив Челубея, упал Пересвет,
но взметнулись знамёна Христовы!
Русь Святая! Прологом имперских побед
стало Поле твоё Куликово!
Так пророчески писал Негатуров незадолго до своей гибели…
Дальнейшее развитие событий на Украине, военные действия в Донбассе породили новое направление русской поэзии, которое стало называться поэзией Юго-Востока.
С мощными стихами выступили признанные мастера слова: Юнна Мориц, Владимир Костров, Новелла Матвеева, Марина Кудимова, Александр Хабаров, Владимир Берязев, Лидия Григорьева, Алексей Ивантер, Ефим Вершин, Александр Кердан, Марина Ахмедова, Марина Саввиных, Виктор Кирюшин, Герман Титов, Светлана Максимова, Владимир Лимонов, Юрий Макусинский, Ирина Ковалёва, Влада Абаимова и многие другие. Привычные слова обретали новое звучание и значение, авторы писали о животрепещущих событиях не без исторических аллюзий:
Посылает война соратника,
Но щедрота её кратка.
Из разведки четыре ватника
возвращались без «языка».
(Марина Кудимова «Ватники»)
Рявкнет очередь с бэтээра,
вспыхнет весело груда шин —
полновесною, лютой мерой
всем отмерится от души…
Украина! Да что ж ты «робышь»,
горе дальнее, но – моё?
Из какой неземной утробы
вышло в степи твои – зверьё?
Чёрно-красное, как гангрена,
неразборчивое, как мор…
Гладиаторскою ареной
до каких же ты будешь пор?
Свистнет пуля и мальчик всхлипнет
об отце, что её словил…
Холод смертный легко и липко
гнёзда в нас этой ночью свил.
(Альгис Микульскис)
Невозможно было молчать, став свидетелем многих преступлений, совершаемых на Украине по приказам киевской хунты, хотя бы раз увидев фотографии умирающей, с оторванными ногами Инны Кукурудзы из Луганска – «горловской мадонны»; убитого на улице при артобстреле священника Георгия Никишова; мальчика Вани, лишившегося ног и руки, спасённого российскими врачами; донецкого врача «скорой помощи» Константина Ставинского, убитого украинским снайпером.
Вся Россия днём и ночью слушала сводки новостей: Славянск, Волноваха, Луганск, Иловайск, Краматорск, Донецк… У многих из нас в этих местах жили и живут (если не погибли в ходе боевых действий или от голода) друзья, родственники. А для меня скоро эти сводки наполнились непрестанной тревогой: в Донбасс уехал мой друг, ополченец-поэт Юрий Юрченко. Почему он, благополучно устроенный в жизни, на тот момент – житель Франции, успешный человек, вдруг подался туда, где когда-то родился, и где ныне шли бои? Юра просто и честно сформулировал ответ на этот вопрос в своём стихотворении «Ополченец»:
Зачем иду я воевать?
Чтоб самому себе не врать,
чтоб не поддакивать родне:
«Ты здесь нужней, чем на войне.
Найдётся кто-нибудь другой,
кто встанет в строй, кто примет бой…»
За это неуменье жить,
не грех и голову сложить!
С ним перекликается «Баллада о пономаре» Ивана Белокрылова, посвящённая памяти Сергея Журикова, ранее служившего пономарём Киево-Печерской лавры, позже известного под псевдонимом «Ромашка», командира подразделения народного ополчения Славянска, который погиб в ходе карательной операции киевской хунты:
Полстраны накрыла чёрная хмарь,
гонит с севера пожаров волну…
Как случилось, расскажи, пономарь,
что ты взял да и ушёл на войну?
Сколько в Сумах посходило с ума,
чтобы пропасть между близкими рыть?
Киев пал, и под Черниговом тьма,
и во тьме нельзя про тьму говорить.
Осторожно положил свой стихарь
и затеплил у иконы свечу,
и раскрыл тогда Господь свой букварь,
показал Он, что тебе по плечу…
…Знают все, когда ты пал, пономарь,
и уже не поднимался с земли —
Ты пошёл тропой небесной, как встарь
с Куликова поля иноки шли…
Там Ослябя ныне и Пересвет
горних истин стерегут рубежи.
Если можешь, передай им привет,
как Славянск мы берегли, расскажи…
О выборе – и стихотворение Ольги Аникиной:
Электричество вырубил, выключил газ,
взял рюкзак, запер двери – и с Богом.
Человек из Москвы уезжает в Луганск,
он не верит газетам и блогам.
Может, горько ему, может, страшно ему…
И, в нахлынувшей гари закатной,
по железному тросу, в кромешную тьму
опускается ящик плацкартный.
А земля накренилась и воздух звенит
между взрывом и визгом картечи.
Как ты хочешь всё это собой изменить?
Что ты можешь один, человече?
Очень многое может! И это доказал Юрченко: он работал военным корреспондентом, писал правду о происходящих событиях, его хорошо знали в России, на Украине, во Франции и Германии, ему верили.
В конце августа 2014-го под Иловайском Юрченко попал в плен, выдержал пытки, истязания, несколько раз стоял под расстрелом.
Он всё перенёс с достоинством, чудом выжил, вырвался из плена. Его друзья, я в их числе, боролись за спасение своего товарища доступными нам способами: писали письма с требованием освободить Юрченко в международные организации, публиковали статьи, в том числе и в «Столетии», добиваясь, чтобы нас услышали в Киеве…
Противостояние АТО и ополчения продолжалось. В нашу жизнь вошли аббревиатуры ЛНР и ДНР, а затем – понятие «Новороссия», нашими героями стали стрелковцы. Об этом написал Игорь Караулов:
«Назовите молодых поэтов», —
попросил товарищ цеховой.
Назову я молодых поэтов:
Моторола, Безлер, Мозговой.
Кто в библиотеках, кто в хинкальных
а они – поэты на войне.
Актуальные из актуальных
и контемпорарные вполне.
…Кровью добывается в атаке
незатёртых слов боезапас.
Хокку там не пишутся, а танки
Иловайск штурмуют и Парнас…
О проекте
О подписке