Движение знания в процессах научного роста (ноогенеза) происходит неравномерно. В них время от времени возникают периоды «взрывов творчества». 10-е – 20-е гг. XX в. были ознаменованы мощным всплеском российской науки практически во всех областях знания: философия, лингвистика, этнография, социология, психология, генетика… Этот сравнительно короткий отрезок исторического пути отечественной науки по концентрации интеллектуальной энергии ее творцов и богатству новаторских идей был во многом беспрецедентным. Однако последовавшая трагедия советизации, а точнее сталинизации, постигшая нашу страну, оборвала это бурное развитие российской науки. Прежде всего, это коснулось гуманитарных наук, которые испытывали особый гнет сталинской догматизации. Многие выдающиеся ученые подвергались в это время гонениям и травле, затем был подключен и маховик репрессий. Все это обусловило прорыв многих фундаментальных направлений исследований и связанных с ними научных традиций. К счастью, архивные документы еще хранят историю этих почти забытых страниц. Одной из них – разработкам секции по генетике культуры ГАИМК – посвящена эта статья, которая целиком основывается на ранее не публиковавшихся документах из рукописного отдела Научного архива Института истории материальной культуры РАН.
В возникновении российской культурогенетики большую роль сыграла организационная деятельность акад. Н.Я. Марра. Так, в 1919 г. в Петрограде была учреждена Российская академия истории материальной культуры (РАИМК)[11], ставшая одним из первых в мире центров разработки культурно-генетических проблем. В марте 1926 г. по личной инициативе Марра в Академии была создана секция генетики культуры. И хотя это первое специализированное учреждение просуществовало всего четыре с небольшим года, – с 1926 по 1929 гг., – за это время его сотрудникам удалось сделать необычайно много, а главное – было задано само направление дальнейших поисков на десятилетия вперед.
Свое существование в виде самостоятельного учреждения секция генетики культуры получила согласно постановлению Совета Академии с марта 1926 г., когда был реорганизован разряд первобытной культуры. Секция генетики культуры не случайно была создана на основе реорганизованного разряда первобытной культуры. Дело в том, что уже при создании ему была поручена комплексная разработка именно генетических проблем развития культуры, которые явно выходили за пределы рамок только первобытной культуры. В отличие от иных родственных и смежных разрядов I отделения Академии, разряд первобытной культуры изначально имел своей особой задачей освещение «не одной какой-либо стороны или области культуры, но синтетическое изучение элементов ее – как они кристаллизуются в процессе сложения и исторического свертывания этнических групп»[12]. Для широкого всестороннего освещения этих явлений разряд подключил к своей работе специалистов в области языка, материальной культуры, общественного быта, права, художественного творчества, антропологии и проч. Причем, подразделению вменялось в обязанность исследовать в равной мере «как ранние формы этих явлений, так и современные переживания прошлого»[13]. Но эта установка уже выходила за пределы наименования Разряда. Поэтому необходимо было новое название, которое более точно отражало бы направленность исследований. Вместе с тем, для осуществления обозначившейся задачи ощущалась необходимость в некотором подразделении Академии, которое давало бы возможность представителям различных областей этнологического знания обмениваться результатами своих специальных изысканий, наблюдениями и выводами, сделанными на своем материале. Примечательно, что в «Отчете о работах секции генетики и культуры за 1925-1927 гг.» П.П. Ефименко слово в слово повторяет эти же характеристики особенностей деятельности подразделения, правда, говоря уже не о разряде первобытной культуры, а применительно к секции генетики культуры[14]. Следуя направляющей мысли Марра, П.П. Ефименко в составленной им записке «Общие задачи разряда» полагал, что «лишь параллельным исследованием, и выявлением как путей, так и результатов этой работы может быть найден общий путь к познанию причинных законов, управляющих многообразными проявлениями материальной культуры».
В деятельности Секции для изучения фундаментальных проблем генетики культуры объединились крупнейшие отечественные ученые различных специальностей: акад. Н.Я. Марр (председатель), акад. С.Ф. Ольденбург, акад. В.В. Бартольд, акад. С.А. Жебелев, чл.-корр. Б.В. Фармаковский, чл.-корр. Д.К. Зеленин, чл.-корр. Д.В. Айналов, чл.-корр. А.Е. Пресняков, чл.-корр. А.А. Спицын, А.А. Миллер (заместитель председателя), Н.Н. Павлов-Сильванский (секретарь), И.И. Мещанинов, С.И. Руденко, П.П. Ефименко, М.В. Серебряков, И.А. Орбели, Д.А. Золотарев, Ф.В. Кипарисов, Б.Л. Богаевский, Ф.И. Шмит, А.В. Бородин, К.К. Романов, Г.И. Котов, Н.Б. Бакланов, Г.И. Боровко (Боровка), Н.Н. Андреев, Н.М. Маторин, С.И. Ковалев, М.Г. Худяков, Н.И. Гаген-Торн, И.И. Яковкин, от аспирантов – Л.А. Динцес, М.И. Артамонов, А.А. Иессен и др. В работах секции принимали участие специалисты, не принадлежащие к составу Академии: сотрудники Музея Антропологии и Этнографии Академии Наук СССР В.Г. Богораз-Тан, Б.Н. Вишневский и Л.Я. Штеренберг; глава московской палеоэтнологической школы Б.С. Жуков, ученица Марра филолог-антиковед О.М. Фрейденберг, работники и аспиранты из Яфетического Института АН СССР, сотрудники различных музеев и т.д.
Научная работа секции в 1926-1928 гг. велась в двух ключевых направлениях: в области проработки теоретических вопросов изыскания закономерности зарождения, превращения и распространения культурных форм; и в области осуществления конкретных исследовательских задач, имеющих ближайшее отношение к генетике культуры. 1929 г. – это кульминационная веха в деятельности секции генетики культуры. Теперь в центр внимания ставилось изучение и разработка вопросов генетики культуры с точки зрения их статики и динамики: выявление культурных центров – очагов культуры, определение культурных районов, выяснение путей и факторов процесса распространения культурных элементов и культурных комплексов (динамика культуры) и изучение происхождения культурных элементов, возникающих в одних случаях путем конвергентности, в других – путем диффузии.
Еще большее значение стало придаваться междисциплинарному характеру культурно-генетических исследований. Становилось все более очевидным, что работа Секции, охватывающая обширный комплекс наук, требовала для своего успешного осуществления не только индивидуальных сил отдельных представителей разных отраслей знания, но главным образом широкого кооперированного сотрудничества многих научных учреждений, занятых разработкой тех или других научных дисциплин важных для изучения проблем генетики культуры. Поэтому Н.Н. Павлов-Сильванский, составляя в сентябре 1928 г. «Перспективный план работы на 1929-1933 гг.», имел все основания прийти к выводу: «в секции генетики культуры в том виде, в какой единственно представляется возможным достижение намечаемых ею огромных по своему масштабу научных задач, должны объединиться археологи, диалектологи, этнографы, антропологи, искусствоведы и историки».
Сотрудниками секции весьма интенсивно велись экспедиционные исследования. Начать практическую работу по изучению генетики культуры народов Среднего Поволжья было решено с генезиса культуры чуваш, а затем планировалось переключить исследования в сторону татар, марийцев, вотяков, мордвы, мещеры и далее вплоть до финского населения Ленинградской области. При рассмотрении экспедиционных работ, развернутых секцией генетики культуры, особое внимание на себя обращает их принципиальная установка на комплексность и междисциплинарность (исследования проводились в историческом, диалектологическом, антропологическом, искусствоведческом, археологическом и этнографическом отношениях). В результате этой масштабной экспедиционной деятельности удалось собрать значительные материалы по культурно-генетическому развитию народов Среднего Поволжья.
И здесь в самый разгар напряженной творческой работы секции генетики культуры вмешались политические процессы, начинавшие лихорадить страну. 1929 год вошел в российскую историю как год «великого перелома», означавшего начало тотальной коллективизации крестьянства и советизации отечественной науки. Пытаясь сохранить секцию генетики культуры и учитывая складывающуюся конъюнктуру, Марр настойчиво приглашал наиболее адекватных марксистов с докладами на ее заседания. Этим он, видимо, стремился продемонстрировать, что в секции ведется интенсивная работа по освоению марксистского метода применительно к изучению вопросов генетики культуры. Однако это не помогло, и на пике интенсивной и широкомасштабной научной деятельности секция генетики культуры была упразднена. Распоряжение №37 от 13 ноября 1929 г. нового заместителя председателя, большевистского выдвиженца, Ф.В. Кипарисова среди прочего предписывало: в связи с введением новой структуры освободить Н.Я. Марра от заведования секцией генетики культуры. Тем не менее, работа секции генетики культуры по инерции еще какое-то время продолжалась (так, вопреки этому распоряжению своего заместителя по Академии, Марр лично провел 29 ноября 1929 г. заседание секции).
Следует иметь в виду, что из-за внезапного расформирования многие исследования сотрудников Секции были только намечены или даже начаты, но не были доведены до своего логического завершения. В числе недостатков работы Секции можно упомянуть недостаточно четкое понимание содержательных границ и специфики генетики культуры; отсутствие внятной дефиниции для самого термина «генетика культуры»; неразработанность методов исследования истории культуры в генетическом разрезе (в этом направлении были предприняты лишь первые шаги, правда, весьма успешные – Марр, Зеленин, Мещанинов, Фрейденберг, Пропп и др.); прямолинейность в понимании взаимообусловленности культурно-генетических, социально-генетических, глоттогонических и этногонических процессов. Кроме того, нельзя закрывать глаза также и на случайный список представляемых на заседаниях докладов – многие заявленные темы лишь с большой натяжкой имеют отношение к изучению генетических механизмов культуры. Наконец, недостаточно скоординированы были между собой предпринимавшиеся теоретические (фундаментальные) и практические (полевые экспедиции) исследования по вопросам генетики культуры. Справедливости ради надо сказать, что большинство из отмеченных недостатков было очевидно и для самих сотрудников секции. Можно только предполагать на какой уровень вышла бы отечественная культурогенетика уже в начале 1930-х гг., если бы этим «Перспективным планам» суждено было сбыться.
О проекте
О подписке