2. Исключительно благоприятная оперативная обстановка, которая сложилась благодаря достижению нами линии Гомель, Почеп, должна быть использована для того, чтобы немедленно предпринять операцию, которая должна быть осуществлена смежными флангами групп армий «Юг» и «Центр». Целью этой операции должно явиться не простое вытеснение 5-й армии русских за линию Днепра только силами нашей 6-й армии, а полное уничтожение противника до того, как он достигнет линии р. Десна, Конотоп, р. Суда. Это даст возможность группе армий «Юг» занять плацдарм на восточном берегу Днепра в районе среднего течения, а своим левым флангом во взаимодействии с группой армий «Центр» развить наступление на Ростов, Харьков.

3. Группа армий «Центр» должна, не считаясь с дальнейшими планами, выделить для осуществления указанной операции столько сил, сколько потребуется для уничтожения 5-й армии русских, оставляя себе небольшие силы, необходимые для отражения атак противника на центральном участке фронта.

4. Овладеть Крымским полуостровом, который имеет первостепенное значение для беспрепятственного вывоза нами нефти из Румынии…»

Здорово, не правда ли? 22 июня главной целью была Москва, а спустя два месяца, когда до Москвы осталось чуть более 300 км, приоритеты поменялись. В голове у Гитлера что-то явно перещелкнуло, иначе объяснить эту смену настроений никак нельзя. Впрочем, голова Гитлера – объект изучения психиатров, а не историков. Тем не менее во исполнение его приказа 2-я танковая группа Гудериана была развернута на юг, а на центральном участке фронта немецкие войска простояли больше месяца в ожидании момента, когда у Гитлера перещелкнет опять. После взятия Киева фюрер несколько успокоился и решил возобновить наступление на Москву. Однако и тут удивляет непоследовательность в принятии решений. Так, в состав группы армий «Центр» передали только 4-ю танковую группу из группы армий «Север». Логика же подсказывает, что нужно было передать и 1-ю танковую группу, которая могла начать наступление из района Глухова, то есть оттуда, откуда его начала 2-я танковая группа. Этим самым обеспечивался бы фланг группы армий «Центр». 2-ю же танковую группу следовало бы переместить севернее, поставив во второй эшелон для развития успеха. В дальнейшем немцы не раз будут наступать на эти грабли, стремясь совсем по-европейски одержать победу ограниченными силами и выдыхаясь под самый конец.

Но все было как было – 30 сентября войска 2-й танковой группы генерала Гудериана нанесли удар по левому флангу Брянского фронта, прорвали оборону и к концу дня продвинулись на 15–20 км. Попытка организовать контрудар закончилась неудачей – контратаковавшие части были смяты и отброшены. К вечеру глубина прорыва достигла уже 80 км. Утром 2 октября дивизии 3-й и 4-й танковых групп прорвали оборону Западного и Резервного фронтов и продвинулись к концу дня на 20–40 км. Для восстановления положения на участках прорыва командующие фронтами ввели в бой свои резервы, в числе которых были и танковые части. Но поправить ситуацию не удалось. Уже 3 октября глубина продвижения немцев в полосе Западного фронта составила 50 км, Резервного – 80 км и Брянского – почти 200 км. Самое поразительное, что о прорыве немецких войск в полосах Западного и Резервного фронтов Верховное командование Красной Армии ничего не знало. Вот как описал складывавшуюся в те дни ситуацию генерал-лейтенант К.Ф. Телегин, занимавший тогда должность члена Военного совета Московского военного округа и Московской зоны обороны:

«2–4 октября никаких тревожных вестей с Западного фронта не поступало, и все внимание штаба округа и оперативной группы можайской линии обороны было сосредоточено на обеспечении тульского направления. Правда, 3 октября наша проводная связь со штабом Западного фронта прервалась, что мы объясняли действиями авиации противника. Военный совет два-три раза в сутки получал информацию о положении на фронтах от оперативного и разведывательного управлений Генерального штаба, но ни 3-го, ни 4 октября ничего особо тревожного в сообщениях не было.

5 октября истребители, как обычно, вылетали на барражирование. Командующий округом в этот день находился в Туле. Часов в 8 утра мне позвонил из Малоярославца находившийся там начальник оперативного отдела оперативной группы штаба МВО полковник Д.А. Чернов и доложил, что перед рассветом начали появляться отходившие мелкие группы тылов Резервного фронта, от которых стало известно, что гитлеровцы начали наступление, и части Резервного фронта отступают.

Это было расценено как паникерство отдельных тыловиков, ибо о начавшемся наступлении врага против Западного и Резервного фронтов никаких данных не поступило.

Было около 12 часов дня, когда командующий ВВС округа полковник Н.А. Сбытов доложил, что возвратившиеся с барражирования летчики видели колонну танков и мотопехоты противника, протяженностью до 25 км, двигавшуюся по направлению к Юхнову. Сообщение показалось настолько невероятным, что понадобилось дважды проверить этот факт, прежде чем решиться доложить о нем начальнику Генерального штаба. Одновременно начальником штаба округа было отдано распоряжение о немедленном приведении в боевую готовность Подольских пехотного и артиллерийского училищ и выдвижении их на Малоярославец для занятия обороны. Генерал И.С. Белов приказал выслать передовой отряд на автомашинах с артиллерией на Юхнов с задачей задержать противника и не допустить его прорыва на Малоярославец. По боевой тревоге были подняты и высланы на можайскую ЛИНРПО также училище имени Верховного Совета РСФСР, Военно-политическое училище имени В.И. Ленина, сводный батальон Военно-политической академии имени В.И. Ленина, сводный танковый батальон Академии бронетанковых войск, 108-й запасной стрелковый полк и некоторые артиллерийские части. В Москве оставались две дивизии войск НКВД и 25 истребительных батальонов, несших охрану центральных партийных и советских органов, важнейших объектов и патрульную службу.

Через несколько минут после доклада Б.М. Шапошникову позвонил И.В. Сталин. Он спросил, кто докладывал начальнику Генерального штаба о движении противника на Юхнов. Я ответил.

Сталин осведомился о надежности этих данных. После моих заверений последовал вопрос о принятых округом мерах. В заключение разговора Сталин сказал: «Хорошо, продолжайте действовать решительно, собирайте все силы, которые могут быть брошены на можайский рубеж, надо выиграть время, а там будут подведены необходимые силы. Докладывайте обо всем происходящем через Генштаб».

Как впоследствии рассказывали офицеры штабов соединений Западного и Резервного фронтов, на рассвете 2 октября авиация противника нанесла сильный удар по основным и запасным узлам связи фронтов и армий, большинство самолетов связи было уничтожено на аэродромах. Вслед за этим танки и мотопехота прорвались в тыл, и связь с Москвой полностью нарушилась. Этим объяснялось отсутствие у Генерального штаба сведений о противнике».

6 октября 1941 года войска Западного фронта получили приказ на отход, но было уже поздно – на следующий день танки Гота и Гёпнера соединились в Вязьме, замкнув кольцо окружения. В общей сложности в «котле» оказались 64 советских дивизий, 11 танковых бригад и другие войска. Какой-то их части удалось вырваться из вражеского кольца, большинство же погибло или попало в плен.

Путь на Москву был открыт. Достаточно взглянуть на карту, чтобы увидеть, что разрыв в линии фронта достигал примерно 150 км, а с учетом участка Брянского фронта – все 250 км. К 10 октября немецкие танки достигли Гжатска (ныне – Гагарин), Медыни и Калуги и после короткой паузы возобновили наступление. Пауза понадобилась, чтобы подтянуть пехоту, поскольку наступать одними танками немцы не практиковали (и правильно делали). А пехота была занята ликвидацией окруженных в Вяземском «котле» советских войск. Отсюда и задержка, пусть небольшая, но существенная, так как за эти 5–6 дней советское командование сумело перебросить на Можайскую линию обороны 14 стрелковых дивизий, 16 танковых бригад, более 40 артполков и другие части. Остановить совсем немецкое наступление они, конечно, не могли, но вот замедлить – вполне. И им это удалось: за первые 10 дней наступления немецкие войска прошли 150 км, а за последующие 15 – только 50 км! Исключение составило только калининское направление, тут немцы продвигались довольно быстро. Только вот непонятно зачем?

Если посмотреть на схему оборонительного сражения под Москвой, можно увидеть то же самое, что и на схеме операции «Барбаросса», – растопыренную пятерню вместо кулака. Три танковые группы наступали почти по параллельным направлениям. Две по замыслу должны были осуществить охват Москвы с севера и юга, а одна – наступать с запада. Удивительно, но, судя по воспоминаниям немецких генералов, все они считали такой план реальным. Увы, реальным он был бы где-нибудь в Бельгии, которая по площади меньше Московской области, но не в России. Помимо всего прочего, отличие Бельгии от Московской области заключается еще и в том, что за Бельгией – море, а за Московской областью – Владимирская, за ней – Горьковская, и так почти до бесконечности (по европейским меркам, разумеется). Окружить Москву было невозможно, для этого у немцев просто не хватило бы сил. А вот на удар всеми силами с запада или с северо-запада хватило бы. Особенно если бы одна танковая группа была в резерве. В этом случае немцам не потребовалась бы упомянутая выше пауза – танки Гудериана заняли бы Можайский рубеж до подхода советских дивизий. Тем более что готовность этого рубежа составляла на разных участках от 40 до 70 %. Нетрудно подсчитать, что резервные соединения Красной Армии вступали бы в бой немецкими танками уже где-то в районе Одинцово и вряд ли смогли бы их удержать.

С учетом всех обстоятельств – от ментальности нашего народа до географических особенностей страны – немцы могли взять Москву только с налета – либо летом, либо осенью, но с налета. То есть очень быстро, не давая опомниться, осмотреться и окопаться. Если русский солдат окопался, то все, сдвинуть его с места очень трудно. А окапывались русские, по свидетельству тех же немцев, очень быстро.

Впрочем, нельзя сбрасывать со счетов и возможность взятия Москвы в ноябре 1941 года, в рамках второго немецкого наступления на столицу. Для этого, правда, немцам все равно потребовались бы дополнительные силы, чтобы «дожать» те 26 км, которые они так и не сумели преодолеть.

Представим себе, что эти силы нашлись. Ну, скажем, действительно взяли и перебросили под Москву танковую группу Листа. Вводить ее в бой целесообразнее всего было на стыке 16-й и 5-й армий Западного фронта, чтобы ворваться в Москву с запада. Вполне вероятно, танкам Листа удалось бы прорвать фронт. Но вот что дальше? Дальше им пришлось бы преодолеть оборонительные полосы Московской зоны обороны. Таких полос было четыре:

1. Полоса обеспечения, идущая параллельно внешнему поясу.

2. Основная оборонительная полоса в виде полукольца в направлении от Москвы-реки, в районе села Крылатское, через западную окраину Кунцева, Аминьево, Раменки, Никольское, совхоз Воронцово, Беляево, Деревлево, Зюзино, Волхонку, Сабурово, Царицыно.

3. Вторая оборонительная полоса в виде кольца, замкнутого вокруг Москвы.

4. Оборона внутри города в виде кольцевых (включая Садовое и Бульварное кольца) и радиальных заграждений и укреплений.

Естественные, экономические и стратегические условия способствовали созданию такой глубокоэшелонированной обороны. Так, в полосе внешнего пояса обороны и основной оборонительной полосы имелось много водных рубежей – водохранилища, реки, а также большое количество оврагов, которые оборудовались в противотанковом отношении путем устройства эскарпов и контрэскарпов. Здесь было много лесов, которые при устройстве завалов служили противотанковыми и противопехотными препятствиями. Наличие высот, господствующих над впереди лежащей местностью, позволяло использовать их для устройства огневых точек. Подмосковье изобиловало населенными пунктами со строениями, которые могли быть оборудованы как огневые точки и опорные пункты.

Особенностью второй оборонительной полосы являлось наличие сплошных каменных строений, пригодных для оборонительных целей. От Окружной железной дороги начинались улицы, ведущие внутрь города. Поэтому входы в город надо было заградить искусственными препятствиями.

Строительство подмосковных оборонительных рубежей – окопов, противотанковых рвов, эскарпов, контрэскарпов, надолб, противотанковых ежей, командных и наблюдательных пунктов, пулеметных и пушечных огневых точек и других сооружений – началось летом и продолжалось до конца 1941 года. По неполным данным, на подмосковных рубежах и в самой Москве было создано 325 км противотанковых препятствий (не считая минных полей), 256 км противопехотных препятствий; устроено до 3700 огневых точек, из них 1500 железобетонных и 1275 дзотов; установлено 37 500 металлических ежей.

В начале декабря 1941 года войска Московской зоны обороны располагали следующими силами:

а) на внешнем поясе обороны – 60-я армия в составе 329-й стрелковой и 11-й кавалерийской дивизий, шести стрелковых бригад, 323-го пулеметного батальона, 2-й Московской стрелковой дивизии; 24-я армия в составе двух стрелковых дивизий и восьми стрелковых бригад; 40-й стрелковой бригады;

б) на основной оборонительной полосе – 3, 4 и 5-я Московские стрелковые, 332-я стрелковая дивизии, девять артиллерийских полков, восемь артиллерийских дивизионов, пять пулеметных батальонов, семь огнеметных рот, три роты собак – истребителей танков;

в) резерв – две стрелковые дивизии, четыре стрелковые бригады, особый отряд моряков, стрелковый батальон Военного совета Московской зоны обороны, кавалерийский эскадрон, мотоциклетный батальон, три бронепоезда.

В этих частях и соединениях насчитывалось около 200 тыс. человек, 850 орудий различных калибров (не считая зенитной артиллерии), 870 минометов, 1450 станковых и 2500 ручных пулеметов. В составе 1-го корпуса ПВО, обеспечивавшего противовоздушную оборону Москвы, насчитывалось 1044 орудия средних и малых калибров и 336 пулеметных установок.

К чему приводятся все эти данные? Да к тому, что штурмовать Москву было непросто. По мере приближения немецких войск к городу ожесточенность сопротивления советских войск все больше возрастала. Скорее всего, части Вермахта завязли бы уже в пригородах, даже не добравшись до кольцевой железной дороги (в то время граница Москвы). Даже в случае проникновения в собственно городские кварталы продвижение немецких войск было бы очень медленным и ограничилось бы Москвой-рекой. Ареной наиболее ожесточенных боев стали бы, безусловно, Воробьевы горы – главная московская высота, главенствующая абсолютно над всем городом. В этом плане наиболее выгодным (если, конечно, в этом случае применимо такое понятие) для защитников было северо-западное направление. Помимо удобного для обороны рельефа местности, здесь, в районе подмосковных деревень Строгино, Мякинино и Троице-Лыково, было сосредоточено большое количество батарей зенитной артиллерии в основном средних калибров. Дело в том, что это направление совпадало с маршрутом, по которому немецкая авиация совершала налеты на Москву. Думается, что в случае прорыва в этот район немецких танков им пришлось бы несладко. Тем более что обучать московских зенитчиков стрелять по танкам начали еще в сентябре 1941 года. В условиях конца ноября немцам не удалось бы взять Москву с ходу. Волей-неволей они втянулись бы в затяжные уличные бои, теряя свои преимущества в маневре, в слаженности родов войск и т. д. Ситуация усугублялась наступившей зимой, к которой русские были готовы, а немцы – нет. Но отступить им не позволил бы Гитлер, отступить из Москвы для него было равносильно самоубийству.

Вам эта ситуация ничего не напоминает? Правильно, Сталинград. Только в другом месте и в другое время. И с последствиями едва ли не худшими для немцев. Сколько можно было штурмовать Москву? Да практически бесконечно, бросая в эту мясорубку все новые и новые войска. Но у русских войск было все равно больше, а любая стабилизация фронта, пусть даже такой ценой, чрезвычайно выгодна. Можно только гадать, где были бы нанесены контрудары помимо реально состоявшихся под Тихвином и Ростовом. Наверняка по-иному сложилось бы и контрнаступление под Москвой. В том, что оно началось бы, не стоит сомневаться. Увязая в городе, немцы сами подставлялись по полной – точно так же, как это происходило в Сталинграде. Получается парадокс – войди немцы в Москву, их последующий разгром был бы куда страшнее реально состоявшегося. Возможно, в 1942-м немцы уже не дошли бы до Сталинграда.