© Е. Александрова-Зорина, текст, составление, 2017

© ООО «Издательство АСТ», 2017

* * *

Сергей Александрович Есенин

1895-1925

Предисловие

Свою первую автобиографию поэт написал в 1916 году: «Есенин Сергей Ал‹ександрович›, сын крестьянина Рязанской губ‹ернии› и уез‹да›, села Константинова Кузьминской волости. Родился в 1895 г. 21 сентября. Образование получил в учительской школе и два года слушал лекции в Университете Шанявского. Стихи начал писать с 8 лет. Печататься начал 18 лет. Книга вышла через год, как появились стихи, под назван‹ием› «Радуница», изд‹ание› Аверьянова 1916 г.». В тот год 21-летнему Есенину больше нечего было рассказать о себе.

Эта книга – о последующих бурных девяти годах, которые вместили событий больше, чем у иных случаются за всю долгую жизнь. Пять глав посвящены отношениям с коллегами по писательскому цеху, любовным романам, путешествию в Европу и США, громким скандалам и трагической смерти. В каждой из них о Сергее Есенине рассказывает он сам, его друзья и враги, любимые женщины и жены, члены семьи и случайные знакомые, те, кто знал Есенина всю жизнь, и те, кто встречался с ним лишь однажды, поэты, писатели, критики, издатели, журналисты, художники, актрисы, сотрудники милиции, врачи, все, кому было что рассказать о поэте.

Сегодня о Есенине изданы сотни книг, в фонде Российской государственной библиотеки хранится более 500 изданий. Не стихают давние споры о поэте и его судьбе, появляются новые факты и версии, начинаются новые дискуссии. Тем ценнее, среди одиозных расследований, беллетризованных биографий и скандальных газетных уток, услышать голоса тех, кто были свидетелями жизни Есенина и самой эпохи.

Сохранились фотографии и даже кинокадры с Есениным. Но чтобы составить представление о его внешности и манерах, стоит прочитать воспоминания родных и близких поэта.

Писатель А. Толстой: «Русый, кудреватый, голубоглазый, с задорным носом. Ему бы холщовую рубашку с красными латками, перепояску с медным гребешком и в семик плясать с девками в березовой роще».

Писатель Ю. Либединский: «Сохранившиеся портреты в общем передают прелесть его лица – его улыбку, то шаловливо-добродушную, то задумчивую, то озорную. Но ни один из его портретов не передает того особенного выражения душевной усталости, понурости, которое порой, словно тень, выступало на его лице. Только сейчас понимаю я, что выражение это было следствием того творческого напряжения, которое не покидало его всю жизнь».

Близкий друг, поэт В. Эрлих: «Помню, кто-то еще назвал его чернозубым ангелом. Когда он подолгу не чистил зубов, они у него чернели от курева».

Сестра поэта А. Есенина: «Размер костюма у Сергея был 48; ботинки носил 41 размера; рост у него, вероятно, был 178, хотя во французском паспорте стоит 168, но это явная ошибка, описка».

Поэт И. Шнейдер: «Роста он был небольшого, при всем изяществе – фигура плотная».

Профессор Московского археологического института Б. Зубакин: «У него была обольстительная рассеянная улыбка. Но когда он говорил серьезно, улыбку сменяла сдвинутость бровей и суровых слов».

Журналист и редактор А. Берзинь: «Улыбка у Есенина была светлая, притягательная, а смех детский, заразительный. Когда Сергей Александрович смеялся, окружающим хотелось мягко и нежно улыбаться, будто глядишь на проказы милого и счастливого ребенка».

Журналист Н. Вержбицкий: «Из существующих многочисленных фотографий Есенина могу указать только на два-три изображения, которые более или менее правдиво передают лицо поэта. Остальные дают только общее, внешнее сходство, да и оно исчезает, как только посмотришь внимательнее. С большой тщательностью изваянный из мрамора скульптурный портрет И. Г. Онищенко (он был показан в Москве на Всесоюзной художественной выставке, посвященной 40-летию Октября) даже отдаленно не напоминает Есенина. Один из наиболее схожих портретов (1923 г.) – в расстегнутом пальто с черным воротником, помещен на странице 304-й собрания произведений, изданного “Московским рабочим” в 1957 году. <…> И фотографы и художники, как это бывает по большей части, брали один какой-нибудь момент в выражении лица, а ведь оно у Есенина все время менялось…»

Актер В. Качалов: «Меня поразила его молодость. Когда он молча и, мне показалось, застенчиво подал мне руку, он показался мне почти мальчиком, ну, юношей лет двадцати. Сели за стол, стали пить водку. Когда он заговорил, сразу показался старше, в звуке голоса послышалась неожиданная мужественность. Когда выпил первые две-три рюмки, он сразу заметно постарел. Как будто усталость появилась в глазах; на какие-то секунды большая серьезность, даже некоторая мучительность застывали в глазах. Глаза и рот сразу заволновали меня своей огромной выразительностью. Вот он о чем-то заспорил и внимательно, напряженно слушает оппонента: брови слегка сдвинулись, не мрачно, не скорбно, а только упрямо и очень серьезно. Чуть приподнялась верхняя губа – и какое-то хорошее выражение, лицо пытливого, вдумчивого, в чем-то очень честного, в чем-то даже строгого, здорового парня, – парня с крепкой “башкой”. А вот брови ближе сжались, пошли книзу, совсем опустились на ресницы, и из-под них уже мрачно, тускло поблескивают две капли белых глаз – со звериной тоской и со звериной дерзостью. Углы рта опустились, натянулась на зубы верхняя губа, и весь рот напомнил сразу звериный оскал, и весь он вдруг напомнил готового огрызаться волчонка, которого травят. А вот он встряхнул шапкой белых волос, мотнул головой – особенно, по-своему, но в то же время и очень по-мужицки – и заулыбался широкой, сочной, озаряющей улыбкой, и глаза засветились “синими брызгами”, действительно стали синие».

Сатирик и фельетонист Э. Герман (Эмиль Кроткий): «Он очень подвижен. Огонь в нем вспыхивал сильно и внезапно: действие этого внутреннего пламени тотчас же отражалось на его лице, во всех его поступках, во всем поведении».

Поэт Вс. Рождественский: «Он обладал тем редким человеческим свойством, которое называют обычно смутным и неопределенным словом “обаяние”. Нельзя было не любить его, даже возмущаясь, даже порой негодуя. Может быть, это происходило оттого, что он вмещал в себе обычные слабости и достоинства в таком гармоническом сочетании, что они не только не заслоняли в нем светлого начала поэзии, но делали его понятным и близким каждому».

Писатель Ю. Либединский: «Трезвым он запомнился мне улыбающимся, и после свидания с ним оставалось впечатление внутренней чистоты и легкости, быть может, от этой улыбки и легкости движений. Оттого все немногие свидания с ним сейчас вспоминаются до малейшей мелочи, и особенно выпукло выделяется в памяти то, что теперь помогает понимать его жизнь и творчество. В пьяном виде он производил впечатление больного человека, с ним бывало тяжело и становилось жаль его».

Литературный критик А. Воронский: «Правильное, с мягким овалом, простое и тихое его лицо освещалось спокойными, но твердыми голубыми глазами, а волосы невольно заставляли вспоминать о нашем поле, о соломе и ржи. Но они были завиты, а на щеках слишком открыто был наложен, как я потом убедился, обильный слой белил, веки же припухли, бирюза глаз была замутнена и оправа их сомнительна. Образ сразу раздвоился: сквозь фатоватую внешность городского уличного повесы и фланера проступал простой, задумчивый, склонный к печали и грусти, хорошо знакомый облик русского человека средней нашей полосы. И главное: один облик подчеркивал несхожесть и неправдоподобие своего сочетания с другим, словно кто-то насильственно и механически соединил их, непонятно зачем и к чему».

Писатель П. Орешин: «Никто так не умел ходить, как Есенин, и в первые дни нашего знакомства мне все казалось, что у него ноги длиннее, чем следует».

Каким был Есенин?

С. Есенин: «Говорят, я очень похорошел. Вероятно, оттого, что я что-то увидел и успокоился. Волосы я зачесываю как на последней карточке. Каждую неделю делаю маникюр, через день бреюсь и хочу сшить себе обязательно новый модный костюм. Лакированные ботинки, трость, перчатки, – это все у меня есть. Я купил уже. От скуки хоть франтить буду. Пускай говорят – пшют. Это очень интересно. Назло всем не буду пить, как раньше. Буду молчалив и корректен. Вообще хочу привести всех в недоумение. Уж очень мне не нравится, как все обо мне думают. Пусть они выкусят».

Подруга поэта Н. Вольпин: «Ни к кому я так не ревновала Сергея – ни к одной женщине, ни к другу, как к зеркалу да гребенке. Во мне все сжималось от боли, когда он, бывало, вот так глядит на себя глазами Нарцисса и расчесывает волосы».

Друг, муж младшей сестры А. Есениной В. Наседкин: «К красивой одежде он всю жизнь питал слабость, и нередко покупал вещи, ему совсем не нужные. Примерить же лишний раз какой-нибудь шелковый платок или надеть японский халат – доставляло ему не меньшее удовольствие, чем прочитать свое только что написанное стихотворение».

Бельгийский писатель Ф. Эленс, переводчик стихотворений Есенина: «Когда я впервые увидел его, его элегантность в одежде и совершенная непринужденность в манере держать себя на какой-то миг ввели меня в заблуждение. Но его подлинный характер быстро раскрылся мне. Эта элегантность костюма, эта утонченная изысканность, которую он словно бы нарочно подчеркивал, были не более чем еще одной – и не самой интересной – ипостасью его характера, сила которого была неотделима от удивительной нежности. Будучи кровно связан с природой, он сочетал в себе здоровье и полноту природного бытия. Думается, можно сказать, что в равной степени подлинными были оба лика Есенина. Этот крестьянин был безукоризненным аристократом».

Писатель В. Познер: «С ним обращаются, как с ребенком. Кажется, что иначе нельзя. У него такой нерешительный, неуверенный вид. Если его хорошенько встряхнуть, он развалится на составные части. Поистине русский человек. В то же время в нем много хитрецы. Но главное, основное – безволие. Кажется, что из него вынут хребет. Вероятно, он сам осознает свою слабость, сознает, что с ним обращаются, как ребенком, но привык к этому, может быть, поверил».

Поэт Д. Семеновский: «Подчас Есенин казался проказливым мальчишкой. Беспричинное веселье брызгало из него. Он дурачился, делал вид, что хочет кончиком галстука утереть нос, сочинял озорные частушки».

Писатель Вс. Иванов: «С. Есенин не казался мне мрачным, обреченным. Это был человек, который пел грустные песни, но словно не его сочинения. Казалось, он много сделал и очень доволен».

Д. Семеновский: «Обаяние, исходящее от Есенина, привлекало самых различных людей. Где бы ни появлялся этот симпатичный, одаренный юноша, всюду он вызывал у окружающих внимание и интерес к себе. За его отрочески нежной наружностью чувствовался пылкий, волевой характер, угадывалось большое душевное богатство».

Э. Герман: «С чувством дружбы он, должно быть, родился. Она стала для него культом. Было тут кое-что и от литературной традиции: как Пушкин с Дельвигом… Было – и невымышленное душевное расположение к себе подобным».

А. Белый: «…меня поразила одна черта, которая потом проходила через все воспоминания и все разговоры. Это – необычайная доброта. Необычайная мягкость, необычайная чуткость и повышенная деликатность».

Литератор и журналист С. Виноградская: «Он чудесно плясал – то разудало, вприсядку, с притоптыванием, то легко, чуть двигаясь, шевеля одними носками ног, едва поводя плечами, плавно двигая руками, с платочком меж пальцев, то бурно, безостановочно кружась, то без удержу отделывая трепака под аккомпанемент неизменной гармошки. Гармонь вообще занимала у него большое и почетное место, почти такое же, какое она заняла в его стихах. И он ухитрялся в Москве обеспечить себя игрой на гармошке. У него в квартире не раз играли лучшие гармонисты Москвы, и просто гармонисты, и весьма плохие гармонисты».

Э. Герман: «Книг у него не водилось. Гоголь. Батюшков… и – обчелся. Остальное – свои стихи».

Н. Вержбицкий: «Есенин был далеко не красноречив, устная речь его, особенно во время спора, была нескладна, отрывиста, часто непоследовательна. Казалось, что слова и фразы вылетают у него, опережая и даже заслоняя мысль. Эта “бесталанность к гладкому разговору” иногда угнетала поэта, и он становился молчаливым».

И. Евдокимов: «Была в Есенине редкая в литературных кругах уступчивость в денежных делах. Современный писатель чаще всего неотвязно настойчив в получении гонорара, криклив, жалок. Тяжелое материальное положение извиняет эту писательскую черту, но в Есенине эта покорливость обстоятельствам была обаятельной. Он соглашался ждать, а те, которые ему отказали, вдруг сами, по своему почину, начинали волноваться, устраивать, бегать, просить, убеждать, даже лгать, лишь бы выдать ему деньги. Думаю, что черта эта у Есенина была органической, а не правильным психологическим расчетом».

Поэт-имажинист А. Кусиков: «Никогда я не встречал человека, так любящего жизнь, по-звериному любящего, как Есенин. Ни у кого я не наблюдал такого страха перед смертью, как у него. Особенно в самые страшные годы Октября, когда повсюду смерть мельтешилась. Смерть. Он боялся быть случайно убитым, боялся умереть от тифа, от испанки, от голода… Боялся даже проходить мимо полуразрушенных (в то время частых) домов, чтоб кирпич не свалился ему на голову, чтоб качающаяся балка не сорвалась и не придавила его. Он ужасно боялся случая – Смерти».

Писатель и переводчик И. Эренбург: «И трудно себе представить человека более несчастного. Он нигде не находил себе места; тяготился любовью, подозревал в кознях друзей; был мнительным, неизменно считал, что скоро умрет».

Художник К. Соколов: «Его неоднократно надо было охранять от петли, тяготение к которой превратилось для Есенина в некую манию».

Все поэты и прозаики – люди тщеславные и самолюбивые. Не был исключением и Есенин.

Приятельница поэта А. Назарова: «У Есенина и самолюбие было больное, и тронуть его нельзя, и обижался он часто, когда никто и не думал его обидеть».

М. Мурашов: «Есенин зорко следил за журналами и газетами, каждую строчку о себе вырезал. Бюро вырезок присылало ему все рецензии на его стихи».

С. Виноградская: «Есенин, как всякий большой талантливый поэт, был горд, самолюбив. Есенин считал, что он “в России самый лучший поэт”, и требовал соответственного к себе отношения. В жизни же он иногда встречал к себе отношение не как “к самому лучшему поэту”, а как к скандалисту, хулигану. Некоторые действительно из-за его пивных скандалов не хотели видеть в нем талантливого поэта. Это его злило, задевало. И когда он лично сталкивался с такими людьми, то с какой-то злой, нехорошей насмешкой говорил: “Это я – Есенин! Знаете, есть такой поэт, пишет неплохие стихи”».