Время распыления идей и презентации собственной исключительности и индивидуальности завершилось. Настало время ответственной сборки наработанных идей, их верификации на истинность и разработки технологий их масштабирования. Задержка/остановка каждого из нас в индивидуально-неповторимом сегменте интеллектуального пространства может оказаться роковой причиной невостребованности как социумом в целом, так и его отдельными институциональными структурами.
При этом речь не идет о покушении на свободу творчества и авторские права. Речь идет о попадании или непопадании, востребованности или невостребованности каждого из нас в глобальном парадоксе перехода от культуры к коммуникациям, способности осуществить и воплотить реальный путь-вектор событий от собственной исключительности к работающим и воплощающимся духовно-интеллектуальным практикам.
Такой подход в полной мере относится к проекту «Политология права». В настоящее время данный проект, с нашей точки зрения, создается и концептуализируется в первую очередь для следующего поколения политиков – поколения, которое отчетливо понимает, что право в своей итоговой точке, в своем пределе и залоге, формализуется и канонизируется в политическом пространстве. Юридическая инфраструктура – правоприменение, судопроизводство, правотолкование, реестры и регистры правовых актов, юридические форумы и правовые целевые программы, юридическая практика и юридическое образование есть не что иное, как проекция, как зеркало логики и содержания политического и законодательного процесса. С другой стороны, это подготовительный плацдарм для «разворота» в сферу правотворчества, осуществляемого парламентом как представительным и законодательным органом, а следовательно, для присутствия в реальной политике.
В целом же правильное присутствие права в политике есть базовое основание решения всех без исключения ключевых проблем и разрешения глубинных противоречий современной России.
Как и когда возникла идея политологии права? Окончательно идея возникла в процессе разработки и реализации двух исследовательских проектов.
Первый из них касался вопросов теории и практики проведения мониторинга уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации и осуществлялся в 2002–2003 гг. в семи федеральных округах России.
Второй – исследовательский проект по вопросам определения тенденций и состояния реформирования государственной службы и ее институтов в Российской Федерации в 2003–2004 гг. Работа осуществлялась в рамках временного творческого коллектива, созданного в РАГС (в настоящее время – РАНХиГС).
Что дал и выявил процесс мониторинга?[36] Проект со всей очевидностью показал, что право и закон не могут быть и не являются в современной общественно-политической практике исключительным достоянием юристов и такой дисциплины, как юриспруденция. Состояние реального плюрализма правовых состояний и мнений в юридической практике[37] применительно к одним и тем же нормам следует признавать не как ложную юриспруденцию и не как неэффективную правоприменительную и судебную практику, а как реальный процесс становления и развития юридического и правового плюрализма мышления и деятельности. Реальный выбор и юридическое разночтение не следует принимать и считать профессиональной трагедией. Нужно исходить из обратного – правовой плюрализм предполагает надъюридическое и, следовательно, политико-правовые мышление и действие, а значит, становление, легализацию, легитимизацию и институционализацию политико-правовых институтов, акторов, техник и технологий их деятельности.
Современное право и современная юриспруденция не должны восприниматься исключительно догматически. Их роль в современном мире иная. Право и его формализованные концепты, такие как закон, регламент, договор, кодекс, текст, постановление, решение, указ и многое другое, должны быть умозрительными конструкциями и формализованными документами как организованной защиты, так и инструментами общественных изменений (модернизации, развития, трансформации). В этом качестве право, согласно нашей гипотезе, выступает не организационным, а конституирующим (гарантным) основанием. В этом качестве право становится необходимым условием самоорганизации. Процесс же самоорганизации означает радикальное усиление свободы, ответственности и развития личности и не требует постоянного организационного (параллельного) сопровождения существующих государственных институциональных структур.
Общественные изменения, происходящие с нами, новы, радикальны и несопоставимы ни с чем ранее известным только на первый взгляд. Все это было – и было не раз. Масштаб, содержание и предметно-интеллектуальное содержание происходящих изменений – другое, а переменчивость как состояние – старое. Россия завершила одну из стадий общежития как совместного жития и единомыслия, по-гречески называемого киновией или по-латыни коммунизмом, и приступила к решению новой задачи – становлению нового типа общежительства. Средствами этого большого дела избраны рынок и правовое, демократическое, социальное и федеративное государство. Новизна ситуации ничем новым не отличается. «Общежительство знаменует всегда духовный подъем: таковым было начало христианства. Начало Киевской Руси также было ознаменовано введением общежития, центр которого возникает в Киево-Печерской лавре вскоре после крещения Руси; и начало Руси Московской, опять-таки приобщившейся к новому духовному созерцанию, отмечено введением в центре Руси Московской общежития, по совету и с благословения умирающей Византии»[38]. Новизна может состоять только в том, чтобы точно определить появляющиеся и исчезающие общественные изменения, а также ту или иную точку роста или падения.
Новое появляется и является несправедливо. Возникает состояние полного или абсолютного реализма, где справедливость отходит на второй план, а с ней уходят и институты ее обеспечения. Бывшая справедливость как справедливость старого уклада жизни может стать справедливостью настоящего в будущем-настоящем, когда шторм перемен затихнет и жизнь опять примет свои устойчивые состояния и формы. Именно поэтому традиционные парадигмы права, как то: «право справедливо», «право есть идея свободы», «право есть условие формального равенства», «права человека есть первейшая ценность современной демократии и цивилизации», «право как совокупность норм и правил поведения», «юридическое, институциональное и законодательное право как присутствие права в реальности», деление права на традиционные отрасли – не только не «схватывают» содержания общественных изменений, но и становятся фактором свертывания социальной динамики. Не случайно, а вполне закономерно, что на этом фоне возникают многочисленные дискуссии[39], критически рассматривающие новые попытки выстроить баланс блага, справедливости, свободы в контексте таких институтов, как право и государство.
Получается, что базовая идея права как юридического условия и процедуры достижения справедливости, свободы и порядка не в полной мере вписывается в происходящие изменения. Ситуация баланса порядка, свободы и справедливости – это ситуация скорее политическая, и там, в сфере политики, надо искать ее присутствие и промысливать новые условия взаимности и расхождения этих важнейших социокультурных феноменов. Поэтому есть предположение, что право реализации общественных изменений находится в предметной плоскости политики, а не только и не столько в сфере юриспруденции. Более того, необходимо признать, что политика всегда первична по отношению к тем формам реализации права, которые касаются таких ее традиционных проявлений, как государство и политические институты.
При утверждении этого тезиса мы исходим из того, что природа политики, одно из ее предназначений, – это изменение[40]. Политика – такой процесс и такая деятельность, которые ситуацию «до» делают ситуацией «после». И если переход из ситуации «до» в ситуацию «после» встречает на своем пути нечто правовое или юридическое, то оно, это правовое и это юридическое, встраивается в политический процесс точно так же, как социальные, экономические и другие общественные отношения.
Обозначенная проблематика научных дискуссий в конченом счете есть проблематика современного прочтения и разграничения предметных полей юриспруденции и политологии. Проблематика крайне важная, поскольку в старой конструкции монопольного владения политическим полем «советским юристами» оставаться нельзя. Нельзя недооценивать и недопонимать нового о-правления и юридизации политики, появления нового права в политике[41].
Если же ничего не предпринимать, то следствием этого «неведения» следует признать возникновение массовых непонятностей, в которые играют люди. Этот сюжет мы детально прописали и представили в итоговом отчете исследования по вопросам реформирования государственной службы[42].
Воспроизведем итоговый вывод. «Право как общественная ценность и механизм решения личных проблем и вопросов является для российских граждан и государственных служащих достаточно осознанным приоритетом. Императив равенства перед законом и жажда правового порядка, по мнению опрошенных респондентов, являются ключевыми факторами и условиями реформирования российского общества. В ответ на это реальное человеческое и публичное состояние граждане и государственные служащие получают усиление административного произвола, ощущение правовой незащищенности. В этих условиях судебная реформа дает сбой. Проблемным становится институт разделения властей как институт, гарантирующий самостоятельность и независимость судебной власти. Ситуация в этом направлении меняется не потому, что граждане могут и желают жить не по праву и не по закону, а потому, что совокупное качество законодательства не согласовано с фактической „правовой матрицей“ народонаселения, с его реальным правосознанием. Россиянин вошел в ситуацию осознания значимости и действенности права, а ему предлагают нормы и институты, работающие в значительной мере вхолостую. В ситуациях реальных конфликтов, реальных нарушений его прав и свобод гражданин остается один на один с собой, а следовательно, незащищенным. Право как способ организованной защиты[43] в России еще не появилось как институциональное явление. Радикальные регламентные и политические перестановки участников законодательного процесса, как то: возрастание удельного веса президента и администрации президента – ситуацию не только не изменили в лучшую сторону, а по некоторым параметрам ухудшили по сравнению с 2003 г. Но даже такое изменение вектора судебной реформы и государственной правооформительской деятельности не приостановило, а наоборот, усилило потребность в праве и правовых действиях как граждан России, так и служащих государственного аппарата».
С нашей точки зрения, административные и инструктивные мероприятия могут лишь на время скорректировать ситуацию. Но ситуация все равно останется, поскольку она неизбежно включена в общий процесс общественных изменений, в который неизбежно в силу своего присутствия включены сами правоприменители, государственные служащие и все участники уголовного и гражданского судопроизводства. Возникает состояние «пятой власти» как состояние выработки народного, коллективного опыта работы населения и работы с населением, а также работы самих правоохранительных органов народно-профессиональными методами в ситуации новых кодексов и ситуации непрекращающихся общественных изменений. И это есть не что иное, как поле политики и политологии, отчасти социологии, поле очень близкое и сопряженное с юриспруденцией, но уже не являющееся юридическим, поскольку находится в плоскости недостигаемости ее традиционных инструментов – гипотез, диспозиций, санкций, норм, процедур, инструкций, законов, постановлений, указав и аналогичных юридико-правовых изобретений.
Происходит это потому, что практика общественных изменений осуществляется совокупными и индивидуальными усилиями многих индивидов и различных корпораций, конгломератов, групп и институтов. Происходит глобальная сдвижка права как культурной ценности. Право становится не вспомогательным и дополнительным условием бытия, а ценностью первичной. Но первичным право как ценность становится не столько в юридическом смысле слова и не только в юридическом состоянии. В качестве ценностного право становится и как неюридическое. Право становится значимым само по себе как право, а не как способ организованной защиты, оформленный законодательным форматом.
Справедливое, организационное, охранительное, защитительное, свободное, историческое, традиционное, человечное и гуманное право статично в контексте жизнеутверждения изменений. Оно важно как право известное, ранее проработанное и детально разработанное. Значимость и ценность классической юриспруденции доказывать и ниспровергать не следует. Но для нового миропорядка, в том числе для становящегося общественного российского порядка, нужно понимание и политического права как права общественных изменений, как права динамического, где постоянно присутствует ситуация выбора и плюралистичности мышления, принятия решений и деятельности. Это совсем другое право, оно носит не юридическую природу и построено на других основаниях[44].
Нормативизм, если это нормативизм, неюридического права (политического права) не в том, чтобы определить процедуру или порядок применения санкций, а в том, чтобы не допустить в новое – старое, в общественные изменения, творчество и динамизм импульсов торможения и разрушения вновь созданного общественного продукта. В этом смысле политическое право – это то, что таковым является без юридизации данного состояния как такового.
Это право уже возникло. Оно возникло и есть как право присутствия. Как право жить вовремя и во времени перемен.
Его возникновение «до боли» напоминает возникновение права собственности как святости и неприкосновенности. «Как известно, первоначальное право на собственность было понятием и установлением чисто религиозным, но отнюдь не внешне юридическим. Оно существовало из страха Божия, именно страха задеть культ, к которому не принадлежит чужак, – не принадлежит же и не может принадлежать, ибо он не происходит от почитаемых в данном роде усопших, и потому, если бы нарушил священную неприкосновенность чего бы то ни было, входящего в организацию их культа, хотя бы даже просто коснулся чего-либо, то за такое нечестие, за осквернение табу, неминуемо потерпел бы страшные кары от самих оскорбленных покойников. Имуществом владели не живые, но усопшие, то есть сделавшиеся богами. <..> могилы их были престолами, а окружающая их земля – храмом»[45].
Именно сейчас, в наше время перемен, право есть страх лишения чего-то ценного, право быть в том или ином присутствии, ситуации, форуме, институте, корпорации. Значимыми являются не процедуры, выполненные в жанре доступности, «прозрачности» скрупулезности и педантичности, а умения и навыки пройти через пространство и время, увидеть никем не видимую точку роста и развития и сберечь, сохранить, охранить и сделать событие вековечным и культурным одновременным.
Юридическое право как традиционное право и неюридическое право как политическое могут быть сорганизованы властью и политикой. Власть кодирует новое и демонтирует бывшее. «Двойная природа кода власти, образованная дихотомиями „сильный – слабый“ и „правовое – неправовое“, покоится, следовательно, на удвоении негативных и позитивных комбинаций альтернатив, которые конституируют власть. Отсюда вытекает требование совместимости силы и права и одновременно понимание того, что сила и право не являются идентичными друг другу»[46]. Право становится условием власти и политики, точкой роста политики, качеством политического и властного действия.
Потенциально мир общественных изменений может стать миром справедливым и прекрасным. Условием такого процесса является властвование по праву, право быть в мире общественных изменений и нести возможности своих действий как возможности всего социума. Спектр таких возможностей не всегда приобретает только исключительно положительную, традиционно понимаемую положительную окраску. Отрицательные, негативные и негативистские действия так же находятся в этой цепочке поступков и состояний. Они могут приобретать даже тенденцию нарушения закона, выстроенного исключительно юридическим образом. Но такое действие, такая форма реализации возможностей может быть то нарушением закона, которое не есть нарушение, по существу, а следовательно, не может быть предметом юридического и законодательного оформления, не может быть предметом юриспруденции, понимаемой в классическом смысле этого слова. Право бывает и за ее пределами, и это надо признать и попытаться глубоко осмыслить.
Последние тридцать лет одной из тенденций в становлении российской юриспруденции было разграничение права и закона, закона и юридических процедур, в целом юридического и правового оснований общественной жизни как таковых. Эпицентром таких правовых и юридических дискуссий являлись дискуссии, которые проходили в контексте европейского, римского понимания права и юриспруденции в целом. Но теперь мы понимаем, что есть и другие варианты обсуждения предложенного тематизма, связанные с трактовкой права не только в канонах юридической мысли. Не до-понимать и не до-учитывать этого не следует. Иначе не избежать либо плавных и резких контрправовых реформ, которые неизбежны при ситуации столкновения юриспруденции с ритмом народной жизни как результат недоговоренностей и недопониманий, либо государственно-административных репрессий с ужасными результатами, когда, конечно, и результаты будут, но и ужасы не прекратятся. Избежать развития таких негативных общественных тенденций и позволяет попытка понять право в ситуации общественных
О проекте
О подписке
Другие проекты