Читать книгу «Казанский альманах. Гранат» онлайн полностью📖 — Коллектива авторов — MyBook.


 









Столица в эти месяцы кипела страстями, сходными со страстями бека Мухаммада. Ханство – этот аппетитный гусь на золотом блюде – сделалось желанной добычей в среде высокопоставленных властителей. К Казани тянул руки турецкий султан, который желал укрепить над Северной жемчужиной ореол своего господства. И послушный воле великого османа крымский хан Сагиб помогал ему. А сколько претендентов, мечтавших о власти над Казанью, таилось в сибирских и ногайских улусах. Да и касимовский ставленник московских князей Шах-Али спал и видел себя на троне казанском. Хана Сафу не покидало ощущение зыбкой почвы под ногами, и он спешил зазвать к себе новых крымцев. Те устремлялись на берега Итиля с семьями и скарбом и приносили с собой лишь знатные имена и славу своих предков. Они прибывали в Казань в ожидании жирного куша, и Сафа-Гирей давал приют всем, одаривал поместьями и землями, отнятыми у казанских вельмож. Своим произволом хан лишь подталкивал нерешительных казанцев к участию в мятеже.

Столица закипала, как большой котёл, недовольства выплёскивались через край, и действия высокопоставленных вельмож не заставили себя ждать. Ханика Гаухаршад и улу-карачи Булат-Ширин в пору великой опасности их благополучию отправили в Москву тайное посольство. Казанцы просили помочь в свержении гиреевского захватчика, и Русь не заставила себя ждать. Давно уже юный великий князь, которого митрополит Макарий умело подогревал своими проповедями, готовился ринуться в битву. На западных границах княжества заключили мирный договор с Литвой, и это развязало руки московского государя. Весной 1545 года Иван IV направил войска на Казань.


В дни ожидаемых потрясений Мухаммад-беку донесли о желании улу-ильчи Тенгри-Кула спрятать своё семейство от тягот осады в вятском поместье. Вот тогда и настал долгожданный беком час. Сотник Тимур, вызванный господином, возник, словно из-под земли.

– Твоё время пришло, – только и произнёс Мухаммад-бек. А пересечённое шрамом лицо военачальника осветила мрачная улыбка. Тимур ждал этого момента, жаждал восстановить утерянное доверие бека. Дочь гончара Айнур стала как кость в его горле, из-за неудачи, связанной с ней, он не раз чувствовал на себе недовольство господина. А вот теперь ей не уйти!

Поклонившись, начальник нукеров спросил:

– Сколько взять людей?

– Тебе известно, какую охрану направил улу-ильчи. Возьми с собой вдвое больше! Не оставляй в живых никого, мне нужна только она, остальных…

Мухаммад-бек помолчал, сверля выжидающее лицо Тимура. Он словно ждал, что верный башибузук сам закончит фразу, но сотник не осмеливался, и тогда бек произнёс с притворным вздохом:

– В такое смутное время что угодно может случиться.

– Истинная правда, господин, – понимающе кивнул мужчина. – Урусы идут.

Выйдя за порог приёмной, Тимур расправил плечи, взгляд его вновь приобрёл жёсткость и беспощадность. Он отдал распоряжение властным голосом. Воины поспешно вывели коней, проверили вооружение, вскочили в сёдла, готовые следовать за начальником. Но Тимур остановил чиновника – доверенное лицо самого Мухаммад-бека. Мурза Кутлук всегда служил в канцелярии и не видел ни одной битвы, и сейчас лицо чиновника было в полной растерянности. Господин повелел ему тайно доставить письмо в лагерь приближавшихся урусов, а мурза, умевший показать свою доблесть на пирах и в беседах, сейчас сник, он опасался этой поездки в стан неверных. Кутлук завидел собирающихся нукеров и поспешил к сотнику Тимуру, которого знал как отважного воина.

– Мне дано поручение господина. Я должен следовать в земли черемисов навстречу войску. – Голос мурзы дрогнул, стал совсем тихим: – Мне нужно сопровождение. Вы отправляетесь в дорогу, возьмите меня с собой, юзбаши.

Тимур с презрением сощурился, уловив нотки страха в голосе Кутлука. «Господин дал важное поручение болвану, который может завалить его. Но дело господина и моё дело, возьму этого канцелярского писаку с собой. Как только исполню повеление светлейшего бека, сопровожу мурзу». Мысли пронеслись мгновенно, воины уже ожидали в сёдлах, подводили скакуна, и ему раздумывать было некогда.

– Письмо с вами, мурза? – строго спросил сотник.

Кутлук торопливо похлопал по кожаному мешочку, висевшему на шее:

– Здесь. Со мной должна поехать охрана, но вам я доверяю больше.

– Тогда вперёд, – приказал Тимур. – Нам нужно спешить!

Мухаммад-бек услышал дробный стук копыт отряда, который умчался добывать для него желанную женщину. Он не поднялся, не выглянул вослед, а потому не увидел уехавшего с ними тайного посланника. Бек пребывал в приподнятом расположении духа, он достал запретное вино, приложился к чаше. Управляющий тайными делами ханства не мог знать, что судьба уже занесла над ним карающий меч, а это ничтожное происшествие, случившееся минуту назад во дворе, готовилось стать смертным приговором многим могущественным заговорщикам.

Глава 13

Правая рука хана Сафы оглан Кучук возвращался с крымским отрядом из Арской земли. Он был послан туда повелителем, чтобы призвать арского князя на защиту столицы от шедших урусов. Оглан Кучук был рад предстоящей битве. Как долго его сабля дремала в ножнах, давно он не ощущал этого ни с чем несравнимого пьянящего чувства опасности, с которым летишь навстречу врагу и сшибаешься в смертной схватке. Он был рождён для битв, и интриги двора казались ему мелкими и недостойными внимания. Хан возвеличил его, возвысил до высоты, которую оглан, будучи девятым сыном крымского бея, никогда не достиг бы в Бахчисарае. И Кучук любил своего господина. Его преданное сердце, ещё вчера бесшабашное и легкомысленное, почувствовало в числе первых опасность, которая грозила Сафа-Гирею.

– Вся свора казанских вельмож ненавидит вас, – однажды с прямотой воина сказал он хану. – Прикажите, мой повелитель, и я принесу их головы к вашим ногам.

Гирей усмехнулся горячности оглана, ответил спокойно:

– Доставь мне доказательство вины, а я отдам их жизни.

Кучук запомнил эти слова. С тех пор он сделался хитёр и изворотлив, пытался добиться успеха в непривычном для него деле – подслушивании, выспрашивании и подсматривании. Но казанцы были осторожны, и кроме сомнений и осязаемого воздуха измены, которую чуял начальник ханской гвардии, он ничего не мог предъявить повелителю. Нежданное наступление урусов укрепило его в виновности казанских вельмож, но доказательств не было по-прежнему.

Кучук ехал неторопливо, опустив поводья. Поручение хана было исполнено, и спешить было некуда, а в спокойной езде хорошо думалось. Дозорный десяток вдруг остановился, вперёд смотрящий высоко вскинул руку, призывая к вниманию. Оглан привычно напрягся, сжал поводья, подтянулся, подобно большой лесной кошке. Отряд его замер, послушный знаку, а Кучук уже пролетел вперёд, осадил коня. Он приподнялся на стременах и всмотрелся в кромку леса, за которой исчезала грязная лента дороги. Оттуда слышались явственные звуки схватки, отчаянные крики женщин, плач детей. Что бы там ни происходило, но это была возможность проявить доблесть воина. Кучук повеселел лицом, вскинул саблю, сверкнувшую на солнце:

– Алга[5]!

Отряд сорвался с места в едином порыве, они преодолели дорогу за короткие мгновения и ворвались в схватку. На поляне в беспорядке сгрудились кибитки с распахнутыми дверцами, из них выглядывали испуганные лица прислужниц, около лошадей валялись пронзённые стрелами возницы. Охрана отчаянно билась с башибузуками, которые наседали на них. Чутьё воина подсказало встать на сторону слабого, и оглан с крымцами ринулся на защиту маленького каравана. Нукеры Мухаммад-бека не ожидали внезапной подмоги оборонявшимся, они с яростью накинулись на крымцев, но тех было немало. Крымская гвардия недаром отличалась во всех битвах, и вскоре слуги могущественного сановника пали в жирную грязь осенней дороги.

Разгорячённый Кучук взглянул на женщин, выбравшихся из повозок:

– Кто такие?

Они поклонились спасителю, отвечали вразнобой, не в силах унять слёз пережитого ужаса, крымец услышал главное: гарем принадлежал улу-ильчи Тенгри-Кулу.

– Куда же вы следуете? – перебил он нескончаемые жалобы женщин.

– В имение нашего господина на реку Нократ[6]. Но что же нам теперь делать: у нас нет возниц, и охрана перебита?

Кучуку нравилось чувство превосходства, которое он испытывал при виде беспомощных хатун, цеплявшихся за его стремена. К тому же женщины принадлежали Тенгри-Кулу, а оглан не забыл, каким отважным воином показал себя бек при Костроме, и как они вместе спасли повелителя от неминуемой гибели.

– Забирайтесь в кибитки, – приказал он. – Мои воины будут за возниц. Вам придётся вернуться в Казань. Не время в час испытаний покидать свой город и господина! Когда казанские вельможи знают, что за их спиной дом, полный жён и детей, они дерутся отчаянней.

– Взгляните, оглан. – Нукер, подъехавший к нему, передал кожаный мешочек. – Это нашли на груди одного из убитых. По виду он – не воин, гонец.

Кучук вынул свиток из мешочка, скользнул равнодушным взглядом и тут же впился в бумагу цепкими пальцами и глазами. Читал и не верил: такой удачи он не знавал давно. Всевышний вознаградил его за доброе дело. Оглан избавил женщин от разбойного нападения и сразу получил то, чего тщетно искал последние месяцы, – доказательство измены казанских вельмож.


Не прошло и недели, как полки московитов сошлись под Казанью. Город встретил врага наглухо захлопнутыми воротами и тревожным ожиданием. Предупреждённый пограничными дозорами, хан повелел отрядам казаков и крымцев устроить засаду в лесу.

Великий князь Иван с высоты холма взирал на хорошо укреплённую крепость. Он ожидал лёгкой победы, считая, что заговорщики к его приходу уже совершили переворот. Но что-то не сложилось в так долго вынашиваемых планах карачи Булат-Ширина, и мятеж не совершился. Тревоги одолевали молодого князя, он украдкой поглядывал на многоопытных воевод: может, они знали, что делать в подобной обстановке. А воеводы раздавали указания, раскидывали лагерь, окружали кольцом затаившуюся Казань.

Хан Сафа-Гирей следил за вражескими полками, оцеплявшими город, со стен цитадели. Дикая ярость обуревала повелителя. Он знал: крепость готова к длительной осаде и обороне, и не так-то легко взять крепкие стены с высокими башнями и хорошо укреплёнными воротами. Не это вызывало негодование хана, в большой гнев вводила мысль о предательстве казанских вельмож. Они готовы были ради достижения своей цели подвергнуть избиению целый город. А московиты уже взялись за дело, не подступаясь к укреплениям, принялись грабить предместья и посады. Зашлись огнём слободы Кураиш, Биш-Балта. Со слезами на глазах взирали казанцы на уничтожаемые огнём дома, улицы, мечети.

– Вот она – цена предательства! – Повелитель гневно вскинул руку, указал на русских ратников. Его крымцы сплотились за спиной, стояли напряжённые, готовые ринуться на врага по первому знаку господина. Но хан приказал не им, а ждущим сигнала на башнях воинам:

– Дайте знак Кучуку, пора!

И словно разверзлись, расступились леса, выпуская наружу стремительную конницу. Всадники с бешеным улюлюканьем устремились на врага, с одной стороны казаки, а с другой крымцы. Они ловко орудовали саблями и кривыми ятаганами, врезались в нестройные ряды урусов. Не ожидавшие сопротивления московиты побросали добычу и устремились в лагерь к поспешно сооружённым укреплениям. Казанская конница отступила и исчезла так же внезапно, как налетела. Нахмурившись, смотрел великий князь Иван на трупы своих ратников, это были первые жертвы бескровной победы, которую обещали ему сладкоречивые послы ханики Гаухаршад и улу-карачи Булата. И были они не последними. Ещё несколько дней в ожидании стояли полки под Казанью. Великий князь надеялся на войско из Перми, но оно всё не появлялось. А казанская конница не давала покоя ратям, она терзала их по несколько раз на дню, вырывала людей клоками из русского стана. Московиты огрызались пищальной стрельбой, выскакивали вослед, но всадники растворялись в лесах, известных им до последнего пня, и хоронились там подобно лешим, незримые, защищаемые духами родной земли. Не дождавшись ни пермского полка, ни распахнутых ворот сдающегося города, Иван IV скомандовал отступление. Войска переправились через Свиягу и отправились в обратный путь. Казанцы же вдоволь потешились, когда под стены столицы явился запоздавший полк из Перми. Ни одному вотяку не удалось уйти в тот день из смертельной сечи.

Глава 14

Но гибельный поток лишь начинал набирать силу, он наполнялся кровью новых жертв. К трону казанского повелителя бросили управляющего тайными делами бека Мухаммада. Царедворец был обвинён в измене и соглядатайстве в пользу неверных. Уличающее сановника письмо предоставил Сафа-Гирею торжествующий оглан Кучук. За словами белого свитка укрывалась измена куда более глубокая, и хан повелел узнать, кто ещё был замешан в заговоре. Мухаммад-бека заключили в зиндан, где его ожидали пытки. За вельможу из ближнего круга поспешил вступиться сам улу-карачи. С отважностью барса, защищавшего своё логово, Булат-Ширин требовал, чтобы бек предстал перед шариатским судом. Сафа-Гирей знал: стоило выпустить Мухаммада из рук, и казанские крючкотворы найдут ему оправдание. Ширинскому эмиру было отказано в его ходатайстве, и тогда улу-карачи отдал тайное указание. Палачам повелителя не довелось испытать своё мастерство на вельможе, чьё могущество и власть ещё недавно заставляли склонять перед ним головы. Поутру бывшего управляющего тайными делами нашли бездыханным в тюремной келье.

– Слабое сердце не выдержало позора неправедных обвинений, – со вздохом подытожил смерть Мухаммад-бека улу-карачи Булат-Ширин.

Но все старания главы казанского дивана спрятать нити заговора оказались напрасными. Кучук уже вышел на след других вельмож, которые участвовали в интригах ширинского господина. Под жестокими пытками неосторожное слово вырвалось у одного, другого… Вслед за тем повелителю представили весь список заговорщиков, возглавляемый Булат-Ширином и ханикой Гаухаршад.

Террор начался в тот же день. По приказу Сафа-Гирея воины крымской гвардии врывались в дома именитых казанских вельмож, тащили их на расправу. Столица заполнилась криками и неумолчным плачем. Простой люд боялся выглянуть из своих домов, столкнуться со свирепыми всадниками. Зиндан переполнился. Мрачные закутки тюремных келий почтили своим высоким присутствием Булат-Ширин, Ахмет-Аргын и многие недоступные ранее сановники ханского двора. Не было в зиндане лишь Гаухаршад, но не из-за опасения Сафа-Гирея замахнуться на женщину ханского рода. Знатная царевна исчезла из столицы и самого ханства, словно испарилась, ибо по приказу разгневанного повелителя её искали во всех даругах и даже малых аулах. Никто не ведал, где укрылась она – легендарная дочь Ибрагима и Нурсолтан. Только тёмные воды озера Кабан хранили свою тайну…


В ночь, когда по городу разлилась волна арестов, ханика приказала спустить на воду небольшой чёлн. Она бежала не обычным путём, не через городские ворота, в которых заговорщиков поджидали крымцы, а водой, по Булаку к озеру Кабан. На берегу озера в памятной ей землянке, в которой она когда-то укрывалась с любимым Турыишем, ожидал ханику последний фаворит – один из верных огланов. Укрытые от любопытных глаз быстрые лошади и охрана готовились следовать за предусмотрительной госпожой в Ногайские степи.

На Булаке в час побега разгулялся ветер, и Гаухаршад плотней укуталась в тёплое покрывало. Мрачно взирала она на тёмные воды протоки. Вместительное судно легко скользило по Булаку, за порывами осеннего вихря ни одна ханская ищейка не слышала плеска вёсел. Женщина безмолвно наблюдала, как крепкие руки невольников легко управлялись с ходом лодки, её глаза с равнодушием скользили по лицам мужчин. Они старались угодить высокой госпоже, не догадывались, что вскоре должны были умереть. Ханика умела заметать следы, и свидетелей её бегства не следовало оставлять в живых. Женщина погладила прижатый к боку сундучок, в нём была часть её казны, которая должна была обеспечить достойное существование ханской дочери на чужбине. И когда-нибудь эти монеты и драгоценности помогут ей с триумфом вернуться в Казань. Здесь была лишь часть её несметной казны, в ханстве оставались принадлежавшие ей дворцы и имения, то, что она не могла унести с собой.