Подавляющая часть профессорско-преподавательского состава юридического факультета Казанского университета на рубеже XIX-XX веков в своих политических устремлениях не поднималась выше требований конституционной монархии. Если для ранних буржуазных революций типа английской (середина XVII в.) подобное требование было революционным, то на фоне предпосылок первой русской революции оно становилось задачей лишь общедемократического характера. Но и подобные устремления представителей русского буржуазного общества были опасны для царского самодержавия, свидетельствуя о кризисе всей его политической системы. Поэтому уже в самом начале 1905 г. последовало министерское предписание о «должном» поведении профессорско-преподавательского состава «в тяжелое время, переживаемое Отечеством». Предписание предупреждало против того, что «отдельные представители преподавательского персонала высших учебных заведений… и коллегиальные органы сих последних позволяли себе не раз за последнее время… осуждение не только отдельных правительственных распоряжений, но еще к тому же и осуждение самого государственного устройства империи»⁴⁴.

Революционные события 1905–1907 гг. выявили подлинные политические настроения и преподавателей и студентов юридического факультета Казанского университета. Основная часть профессоров и преподавателей представляла собой «золотую середину», которой в равной степени были страшны крайности как подлинно революционных элементов общества, так и реакционных⁴⁵. Вполне понятно, что умеренные, конституционно-демократические убеждения и симпатии этой группы преподавателей вызывали критику и «справа» и «слева». Так, группа черносотенно-монархической студенческой молодежи, хотя и была немногочисленной, ожесточенно критиковала таких преподавателей, обвиняя их «в принятии на себя роли иуд русского просвещения». Нападая на университетскую автономию, отстаиваемую передовыми преподавателями и учеными, студенты-черносотенцы «возмущались» тем, что именно благодаря этой автономии с университетских кафедр «стали литься панегирики пролетариату между опытами по физике, толками о каноническом праве, разъяснениями русских говоров»⁴⁶.

Студенчество Казанского университета, в том числе и прогрессивно настроенные студенты-юристы, широким фронтом выступало против тех университетских порядков и всей системы высшего образования, которые закрывали доступ широким кругам pуcской молодежи в университеты, лишали студентов необходимых материальных условий существования, не давали возможности приобщения студенческой молодежи к подлинной науке⁴⁷. Многие отрицательные стороны университетской жизни связывали они с «благодушной» политической настроенностью основного костяка профессорско-преподавательского состава. Так, в одной из газетных заметок того времени студент-юрист Н.С. Соколов писал: «Стены университета пестрят объявлениями: «Нужна статистика Каблукова», «Лекции по государственному праву Ивановского», «Финансовое право Ходского» и т.д. Завтра, быть может, экзамен, готовиться не по чему, и volens-nolens откладывается экзамен до осени. Совет же профессоров факультета спокойно зрит и внимает. Ибо эта нужда студенчества не насущна, не неотложна! Лежат и специальные денежки университета в ожидании момента, когда профессора попросят себе командировку, отъезжая на лето в «ученое» турне»⁴⁸.

Особую ненависть значительная часть студенчества питала к профессорам с ярко выраженными реакционными взглядами. На юридическом факультете к числу таких принадлежали М.И. Догель и В.Ф. Залесский. К ним же студенты относили и князя П. Ухтомского, который, хотя и не преподавал в университете, но был связан с ним через юридическое общество, председателем которого состоял в рассматриваемое время. Когда студенты попытались использовать трибуну этого общества для пропаганды своих взглядов и требований, Ухтомский лишил их права публичного выступления. Этот факт послужил толчком для написания студенческой листовки 9 марта 1904 г., представляющей собой своеобразный политический манифест революционного студенчества, в котором реакционные ученые и политические деятели типа Догеля и Ухтомского были заклеймены как «подлые царские лакеи», играющие на руку «дикому самодержавию»⁴⁹. Конкретно в адрес Доге-ля, преподававшего международное право, студенты писали: «Догель доказывает прелести самодержавия, неустранимость, желательность и необходимость войны… Мы хотим не войны, а свободы, и мы будем бороться за нее»⁵⁰.

Вследствие обостренных отношений студентов-юристов с наиболее ненавистным для них профессором Залесским возникло специальное «дело о частных лекциях профессора В.Ф. Залесского», датированное 1907 г. Залесский был не просто монархист и юдофоб, а воинствующий черносотенец, один из основателей Казанского отделения черносотенного союза под названием «Царско-Народное Русское общество», издатель газеты «Черносотенец». В свободное от академических занятий время он разъезжал по соседним городам, где на его публичные выступления собирались реакционные элементы. К чести ученых юридического факультета Казанского университета следует отнести их почти поголовное враждебное отношение к Залесскому. Если в первые годы пребывания его на факультете в формировании этого отношения играли роль его личные отрицательные качества: «высокомерие, признание себя умнее всех, резкость, гордость, неспособность переносить обиды и непреодолимая потребность отвечать на них по принципу талиона»⁵¹, то в последующий период большинству коллектива профессоров и преподавателей факультета претили его откровенно черносотенные устные и печатные выступления и активная реакционно-шовинистическая деятельность. Редкое заседание совета факультета, на котором присутствовал Залесский, проходило без осложнений.

Совершенно непримиримо повело себя студенчество юридического факультета по отношению к этому «махровому» реакционеру. Собравшись на сходку 14 октября 1905 г., первокурсники вынесли решение по ряду наболевших вопросов студенческой жизни, которое приняло форму коллективного заявления; центральным пунктом его было следующее положение: «Мы, студенты и слушатели I семестра юридического факультета, собравшись… в количестве 85 человек, заявляем декану… что:

1. Лекций г. Залесского… решили не слушать…»⁵². Учитывая сложную обстановку, совет факультета решил пойти навстречу требованиям студенчества и отменил чтение лекций Залесского (по энциклопедии права) в текущем году с перенесением их в следующий учебный год. Однако Залесский, в нарушении этого, пожелал продолжать чтение лекций у себя на дому, хотя желающих слушать их было не более трех-пяти человек; дома же он принял и экзамены у этих студентов, причем ассистировал ему не кто иной, как профессор Догель.

Сложное положение, в которое Залесский поставил факультет, прочитав учебный курс фактически для трех-пяти человек и приняв от них экзамены, стало предметом рассмотрения не только самого совета факультета, но и министра народного просвещения. Поскольку Залесский в письменном заявлении на имя декана факультета указал, что и в будущем году он будет вести свои академические занятия только таким образом, ибо получил анонимное письмо от студентов с угрозами против его жизни в том случае, если он явится для чтения лекций в университет, то министр предписал совету университета «озаботиться предоставлением профессору Залесскому соответствующего помещения и принятием мер к ограждению как названного профессора, так и его слушателей от каких-либо насилий несочувствующих его направлению студентов»⁵³.

В этот период к решению некоторых факультетских вопросов стали привлекаться представители студенчества, что было несомненной уступкой ему со стороны преподавателей. К числу таких вопросов относились распределение стипендий, составление расписания занятий и др. Однако уже осенью 1907 г. Министерство народного просвещения, обеспокоенное этим проявлением студенческой самодеятельности, потребовало от университетского начальства соответствующих объяснений. В министерском запросе говорилось, в частности, что «по имеющимся сведениям, распределением экзаменов на юридическом факультете Казанского университета и допущением к оным заведует студенческая организация, которая в данном случае руководствуется особыми, чуждыми интересов преподавания соображениями, причем исходящие от подобного органа распоряжения нередко встречают поддержку со стороны факультета»⁵⁴. Показательно, что именно в это время был наконец положительно решен и вопрос об организации студенческого научного кружка, общего для всего юридического факультета. Инициативу в создании такого научного студенческого общества проявили сами студенты еще в первые годы XX века, однако активная деятельность кружка началась только в революционный период⁵⁵.

По-разному складывалась политическая деятельность и преподавателей юридического факультета. Одни примкнули к реакции, другие пошли на сговор с царизмом в рамках урезанного «народного представительства». Основные законы 1906 г. и урезанное «народное представительство» вполне отвечали их внутренним политическим убеждениям⁵⁶. Так, например, в конспекте по финансовому праву приводился краткий обзор росписи государственных доходов и расходов России на 1908 г. Уже сам анализ росписи заставлял критически задуматься над расходованием государственных средств: из общей суммы расходов в 2 317 550 тыс. руб. 500 млн предназначалось на оборону, около 138 млн – на гражданское управление, около 19 млн руб. – на тюрьмы и полицию, столько же на сохранение церкви и духовенства, свыше 16 млн. руб. – на содержание царского двора. В заключение конспекта говорилось: «Стоит только поверхностно взглянуть на эту роспись, чтобы сразу же сказать, что на непроизводительные расходы у нас тратятся сотни миллионов, а на… производительные – … жалкие сотни тысяч…»⁵⁷. Но даже и такая постановка острых вопросов российской действительности была исключением. Правовая наука пыталась убедить студентов в непознаваемости таких явлений, как государство и право, подобно тому, как представители исторической науки утверждали, что историческая наука до сих пор не имеет «абсолютного критерия ценности исторических фактов»⁵⁸. Профессор государственного права юридического факультета В.В. Ивановский в инструкции аспиранту («профессорскому стипендиату») Н. Васильеву писал:

«Построение цельной системы учения о государстве, в качестве науки социологической, не представляется в настоящее время возможным», в силу чего рекомендовалось «пока остановиться на предварительных понятиях этой науки»⁵⁹.

Интересную картину социального и национального состава студентов-юристов начала XX века, их религиозных, политических, научно-литературных взглядов дало анкетирование, проведенное кабинетом статистики юридического факультета в 1907 г.⁶⁰

Для подавляющей части опрошенных студентов характерными были следующие моменты их духовно-политического развития: 1) атеизм (хотя вопрос об официальном вероисповедании показал наличие 500 студентов православных, 19 иудеев, 7 католиков, 6 армяно-грегориан, 3 магометян, но вопрос о внутренних религиозных чувствах дал совершенно неожиданную картину: 228 человек не исповедовали вообще никакой веры, 89 человек были убежденными атеистами, 72 опрошенных уклонились от ответа на вопрос)⁶¹; 2) интерес части молодежи к учению Маркса (124 человека из 538 давших полные ответы на все вопросы анкеты)⁶²; 3) глубокие симпатии к таким прогрессивным писателям России того времени, как Андреев (253 человека), Горький (249), Чехов (146), Толстой (97), Короленко (80), Куприн (32), Вересаев (20)⁶³.

Ответы на вопросы, связанные с политическими убеждениями студенчества, показали преобладание в его массе социалистических идей (с различными мелкобуржуазными оттенками). Так, 63% всех опрошенных показали себя сторонниками социалистов-демократов, социалистов-революционеров, просто «социалистов», «левых», а 30% студентов-юристов придерживалось правых политических позиций; по социальному признаку это были преимущественно дворяне, по религиозному – православные⁶⁴.

В целом же социальный состав юридического факультета (на основании данных анкетирования) вплоть до Октябрьской революции представлял собой следующую картину: выходцы из среды дворянства, офицерства и чиновничества составляли около половины студенчества: во вторую половину входили дети так называемых почетных граждан, купцов, мещан, цеховых, духовенства и крестьянства.

Как бы ни были условны некоторые критерии, принятые при данном анкетировании, результаты его весьма показательны для уяснения тех глубоких сдвигов, которые характерны были для русского общества в целом и студенчества в частности в этот исторический период. В сложных условиях того времени не университетская наука, а сама жизнь формировала мировоззрение студенческой молодежи, ее научные и политические симпатии, определяла будущие жизненные рубежи.

Именно тогда в стенах юридического факультета Казанского университета обучались люди, которые впоследствии, в условиях Октябрьской революции внесли свой личный вклад в жизнь советской России, в развитие ее правовой науки. В числе первых можно назвать Я.С. Шейнкмана – руководителя Казанской большевистской партийной организации и Казанского губернского Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов в период 1917–1918 гг., А.Н. Нехотяева – первого комиссара юстиции (сначала Казанской губернии, а затем – ТАССР), А.Ф. Мухитдинову – деятеля советской юстиции в ТАССР и РСФСР.

Отечественная правовая наука знает такие славные имена бывших студентов-юристов Казанского университета, как А.А. Пионтковский-младший, Б.Б. Черепахин, В.С. Ундревич, Д.М. Генкин, М.М. Агарков. Питомцем юридического факультета Казанского университета рассматриваемого периода был и профессор А.Т. Бажанов, прошедший большой трудовой путь от скромного служащего Наркомата юстиции ТАССР до первого декана юридического факультета после его восстановления в стенах университета в 1952 г., доктора юридических наук, заслуженного юриста РСФСР.