Евгений Абдуллаев
Об э-книге^[2] и революции в книгоиздании

Нас успокаивают, и мы себя успокаиваем, а революция, тем не менее, происходит.

Пока – только в книгоиздании.

Но она, как показывает история, всегда происходит сначала в книгоиздании. Сначала замена книги-свитка книгой-кодексом – следом распространение и победа христианства (христианские проповедники быстро оценили удобство книги в виде тетрадки). Переход от рукописной книги к печатной – следом Реформация (лютеране активно пользовались печатным станком). Изобретение в начале ХХ века офсетной печати, позволявшей резко увеличить тиражи, – череда революций…

В последние четверть века в книгопечатании произошли даже две революции. Первая – распространение лазерной печати. И вторая, буквально следом, – развитие цифрового книгоиздания.

Об идеологических последствиях пусть задумываются социологи и футурологи. Для этой небольшой заметки достаточно указать на литературные. Прежде всего, касающиеся распространения электронных книг, или э-книг (e-books), как их все чаще называют.

Их читают все больше. Рынок э-книг, возникший, казалось бы, совсем недавно, уже превысил шесть процентов всего книжного рынка России (в США – порядка двадцати). И сохраняет тенденцию к росту.

С другой стороны, литературный статус э-книги остается сомнительным. Речь не идет об электронной версии книги, вышедшей в «бумажном» виде – в издательстве и/ или журнале с устоявшейся репутацией. Речь о книгах, существующих исключительно в электронном виде.

В «большую» литературу их пока не пускают, даже с черного входа.

Ни в одном толстом журнале не рецензируют.

Ни на одну крупную премию не принимают.

Помню, как в 2014 году на «Букер» был номинирован – в виде э-книги – роман Елены Колядиной «Под мостом из карамели». Писательница прислала в жюри прочувствованное письмо: после участия в экопротестах против строительства целлюлозного комбината в родной Череповецкой области она отказывается от выхода своих книг в «бумажном» формате. Гражданскую позицию автора жюри оценило, однако книгу все равно не пропустило… Возник вопрос об э-книгах и в 2017 году, на объявлении букеровского «длинного списка». Но дальше дискуссий дело не двинулось.

Проблема не в носителе: просто в пространстве э-книг пока не отрегулированы те механизмы отбора и редактирования, какие десятилетиями (а то и столетиями) складывались в сфере «бумажного» книгоиздания, особенно в его «высоком» сегменте. Пусть сегодня эти механизмы работают все хуже; пусть книга, хорошо вычитанная, качественно отредактированная и грамотно сверстанная, становится, похоже, библиографической редкостью. Так что впору учреждать литпремии для литературных редакторов и корректоров, пока эти профессии еще не исчезли. Все это так. И все же отбор и работа с текстом в «бумажном» книгоиздании еще сохраняются, и, соответственно, сохраняется и более солидная «репутация» печатной книги.

И «цифровой» рынок начинает подражать бумажному».

Первой подсуетилась proza.ru, запустив в 2011-м для многотысячной армии своих авторов конкурс «Писатель года». Со своим (видимо, по аналогии с жюри «Большой Книги») «Большим жюри». Я даже входил в него в 2012-м – вместе с Битовым, Воденниковым, Шаргуновым, Ксенией Собчак и другими уважаемыми людьми. Попадались и вполне прилично написанные тексты – но в целом премия так и осталась маргинальной. Достаточно проглядеть списки лауреатов за восемь лет: фактом «большой» литературы ни одно имя, увы, не стало.

Но сама идея конкурсного отбора среди э-авторов может быть и вполне продуктивной. При менее «бизнес-ориентированном» и более «литературно-ориентированном» подходе, разумеется.

В 2017 году «Amazon UK» учредил для «цифровых» авторов премию «Kindle Storyteller Prize». С солидным призовым фондом – победитель получает 20 тысяч фунтов стерлингов (для сравнения: фонд второй по значимости, после «Британского Букера», британской премии «Коста» составляет 30 тысяч фунтов). Плюс рекламная компания по продвижению книги-победителя. Лауреатом первого сезона стал Дэвид Лидбитер (David Leadbeater), пишущий в жанре фэнтези.

Похоже, примеру британского «Амазона» решил последовать крупнейший российский мегамаркет э-книг «ЛитРес». В прошлом году он переформатировал свою премию «Электронная буква», которая до этого вручалась уже известным авторам – лидерам электронных продаж. С прошлого года целью премии, как сообщается на ее сайте (ebukva.litres.ru), стала «поддержка начинающих авторов». «Цифровых», иными словами.

Отличие «Буквы» от британского аналога – в отсутствии призового фонда, а сходство – в обещанной рекламной компании: «главным призом является продвижение книг-лауреатов на всех ресурсах группы компаний „ЛитРес“». Что ж, и это хорошо.

Впечатления (как одного из экспертов премии) гораздо более отрадные, чем семь лет назад в жюри «Писателя года». Или средний уровень пишущих повысился, или сработали жестко прописанные правила подачи текстов. Из двадцати пяти текстов, которые получил на прочтение, лишь два-три были откровенно любительскими; еще пара не проходила по формату (не худлит). В итоге отобрал семь – почти треть, что довольно много. Почти все эти тексты вполне могу представить в виде публикаций в толстых журналах или «бумажных» книг в крупных издательствах. Авторов не называю – когда пишу это, еще даже не объявлен «Длинный список»… Да и какие-то выводы делать о самой премии рановато.

В любом случае одних премий, построенных по принципу авторитетных премий для «бумажных» книг, не достаточно. Вместе с серьезными премиальными институтами в сфере э-книгоиздания должны возникнуть свои – опять-таки, серьезные – институты редактуры и литкритики. Последние пока находятся в зачаточном состоянии – вроде стихийного читательского рецензирования на книгопродажных сайтах. Впрочем, эффективнее, думаю, было бы не создавать в э-книгоиздании параллельные экспертные структуры, а попробовать интегрироваться в уже существующие в «бумажном». Пойдут ли э-издатели по этому пути? Получится ли это? Будущее покажет.

Яна Семёшкина
О проблеме подросткового чтения и поколении Z – тех, кто родился после 1996 года

Проблема подросткового чтения активно переходит из педагогики в поле маркетинга и социологии. Сегодня мы наблюдаем настоящий взрыв интереса к представителям поколения Z, тем, кто родился после 1996 года. Generation trouble, или поколенческая тревога – если перефразировать современную исследовательницу Джудит Батлер ^[3], – становится актуальной темой не только для журналистов и HR-специалистов, это еще и новый академический тренд. Важно понять, что именно за ним стоит: маркетинговый ход или вынужденная реакция на что-то действительно новое, происходящее с молодежью?

Поколение Z называют digital natives – первыми «цифровыми аборигенами» (в то время как Y – цифровые мигранты). Они рождены в эпоху Интернета и опережают в IT-грамотности не только преподавателей и родителей, но иногда и старших братьев-гиков. В каждом классе есть ученик, который разбирается в информатике лучше, чем его учитель. В Сети любой школьник способен найти информацию, неизвестную педагогу. Это, в свою очередь, откладывает отпечаток на стиле потребления информации. «Зеты» не принимают подчинения, они выстраивают горизонтальную модель отношений с родителями, друзьями, учителями и, что особенно важно, – с текстом. Поэтому им так сложно воспринимать русскую классику, которую, по выражению Павла Басинского ^[4], школьные педагоги согласны скорее с почетом и скорбными лицами похоронить, чем согласиться на актуализацию Чехова и Достоевского в комиксах или радикальных театральных постановках Константина Богомолова.

Кандидат экономических наук, преподаватель НИУ ВШЭ, эксперт в сфере социологии чтения Любовь Борусяк подтверждает намеченную тенденцию: «У школьников наблюдается повышенный интерес к фанфикам, что приводит к замене субъектно-объектной коммуникации с писателем на субъект-субъектную, когда подросток вступает в равные отношения с автором и книга изначально создается как открытый проект»^[5].

Поколение Z всегда онлайн, 86 % подростков, по данным исследования «TrifectaResearch», в течение дня не выпускают из рук смартфоны. В результате у «зетов» формируется нарастающая «раздерганность сознания». Общение онлайн, обновляемая лента новостей формируют поколенческий синдром – постоянный страх упустить что-то важное, пока ты не заглядывал в монитор компьютера. Подростки теряют способность длительной концентрации на чем-то, пребывая в ожидании уведомлений, сообщений и лайков. «Мы говорим о поколении, которое выросло на гипертексте, – отмечает Андрей Лисицкий, директор московской Библиотеки Достоевского, – они все время перескакивают с одного формата на другой и могут перемещаться по тексту в разные стороны. Для них характерна нелинейность и гибридность потребления информации из различных источников: книг, гаджетов, видеоблогов. Поколение Z – значительная часть аудитории нашей библиотеки в дневное время».

Любовь Борусяк считает, что бытование понятия «чтение» исчезает в классическом понимании. «Под чтением сегодня понимается гораздо большее количество типов коммуникации. Прослушивание аудиокниги, просмотр кино или спектакля по литературному произведению – это тоже чтение. Даже знакомство с кратким содержанием перед уроком позиционируется как чтение», – отмечает эксперт.

Недостаток критического отношения к информации весьма характерен для Z. У них высокий уровень доверия к непроверенным источникам, например Википедии.

Однако они уже не так охотно реагируют на яркие образы – умение фильтровать информацию помогает им вычленять самую суть контента из информационного потока.

Социальные сети – основной источник информации, новостей, общения и развлечений. Новые медиа, которые органично живут на страницах соцсетей, воспринимаются Z гораздо лучше. Во многом потому, что это позволяет им участвовать в жизни СМИ – высказывать свою точку зрения в комментариях, ставить лайки и делать репосты, быть вовлеченными в процесс.

Преподаватель литературы в «Хорошколе», писатель и автор телеграмм-канала «Говорящий тростник» Артем Новиченков считает, что изменились не способы потребления информации, а процессы, от которых они зависят. Для получения удовольствия «игреки» шли в кинотеатр или брали в прокате видеокассету – прилагали активные усилия. С появлением Интернета цепочка действий сократилась до одного клика. Доступней стала не только информация, но и сами удовольствия. «Мы можем вырабатывать дофамин, просто кликнув мышкой по иконке YouTube, включив любимый сериал или взяв джойстик в руки. Если информация требует от человека усилия, то у нее меньше шансов быть услышанной, стать массовой. С этим связана популярность соцсетей. Фишка в фрагментарности, в максимально быстрой скорости доставки», – полагает Артем.

Книга для поколения Z – это прежде всего акт самопрезентации. Важно не только прочесть книгу, но и выложить ее фото в Instagram. Книга, ориентированная на поколение Z, должна быть самодостаточным арт-объектом, этим обусловлен ренессанс комиксов. Digitalnatives любят, когда сложные вещи объясняются через визуальный ряд.

«„Зеты“ провели большинство сознательной жизни уже после трагедии 11 сентября. Все сюжеты современной массовой культуры, которые нам предлагают Соединенные Штаты Америки (а именно они являются главным производителем сюжетов и медиаконтента в XXI веке), сводятся к истории 11 сентября», – отмечает Артем Новиченков. Возьмите „Мстителей“, „Игру Престолов“, весь „Netflix“ строится по схеме: у нас была идиллия, но тут появились маньяки, инопланетяне, мистические существа – нужное подчеркнуть, – и стало плохо. Дети, в том числе российские, всю свою сознательную жизнь проводят внутри одного и того же сюжета с супергероями и хеппи-эндом. Скажем, сюжет, который транслируется в русских сериалах: „сейчас плохо, но когда-нибудь будет хорошо“ им не откликается, потому что он актуален для старшего поколения. В этом смысле наши дети ценностно больше ориентированы на Америку, чем на Россию».

Социологические исследования «Trifecta Research» показывают: роль «бумажной книги» как культурного носителя по-прежнему остается важной в современном обществе. Чтение становится все более элитарным занятием, и здесь, по мнению Любови Борусяк, нет поколенческой тенденции: «В этом вопросе социальные различия существенно важнее, чем поколенческие. Такой тип коммуникации, как чтение, формируется в семье. Есть интеллигентные семьи, где пытаются сформировать традиционный тип коммуникации с книгой, есть семьи менее благополучные, где дети проводят целые дни за компьютером. Традиционная образованная семья до сих пор прививает детям классический стиль коммуникации. Кроме того, вовлеченность в цифровые коммуникации возникает позже, чем первое взаимодействие с книгой. С раннего возраста родители читают детям сказки на ночь, и эта устная традиция до сих пор не изменилась».

«Книга становится статусным социальным объектом, который фиксирует определенное неравенство, – считает Андрей Лисицкий. – «Бумажная книга» – это социальный статус, атрибут интеллектуальной элитарности. Чтение позиционируется поколением Z как элитарное времяпрепровождение».

Артем Новиченков отмечает: «Мы до сих пор живем в христианской культуре, и книга остается сакральной. На фоне развития соцсетей и Интернета она еще больше сакрализируется».

Круг чтения поколения Z строится вокруг бестселлеров «young-adult» литературы. Особым успехом пользуется «Гарри Поттер» и зарубежная литература XX века – романы Ремарка, Сэлинджера, Брэдбери, Экзюпери. Практически отсутствует зарубежная классика XIX века, за исключением сестер Бронте. Из русской прозы с интересом читают «Мастера и Маргариту» Михаила Булгакова и «Два капитана» Вениамина Каверина.

Современная школа продолжает успешно формировать представление о сверхценности русской классики. Однако практики чтения сильно расходятся с ценностями, считает Любовь Борусляк, в рамках исследования ею были опрошены 700 школьников ^[6]. Опрос показал, что современных отечественных авторов большинство из учеников не читают, поскольку уверены, что они не соответствуют уровню классиков. Напротив, зарубежная литература популярна у подростков, так как не подлежит сравнению с русской классикой.