«О, лет военных измождённый лик…»

 
О, лет военных измождённый лик,
Седая быль змеящихся окопов
И тех солдат, что смерть встречали в них,
Отечество прикрыв от новых готов…
 
 
Когда ж сжимала боль слова у губ
И для кого-то замирало время, —
Живые (фотографии не лгут)
Хранили свет, в его победу веря.
 
 
Но опускали головы, когда,
Преодолев невиданные беды,
Как очереди к тюрьмам шли года,
Украшенные флагами Победы.
 
 
Забыть ли это, вглядываясь в даль,
Где желтизна исчезнувшего солнца
Напоминает старую медаль
С надменно-гордым силуэтом горца!..
 
 
В уроки прошлого, где смерть приходит вмиг,
В свидетельства, что человек – не падаль,
Хотел не раз я вникнуть, но не вник.
Не получилось, и не знаю: было надо ль?
 

«Найти б вокзал мне и перрон…»

 
Найти б вокзал мне и перрон,
Вагон и место,
Чтоб в путь, где с фабрикой «Рот Фронт»
Чуть слаще детство.
 
 
Где после дождика в четверг,
Вне всех законов,
Возможно полетать поверх
Дворов знакомых.
 
 
А там вовсю сирень цветёт —
Цветы набухли,
Что, кажется, сбегут вот-вот,
Как молоко на кухне.
 

«Увидеть город свой я был бы рад…»

 
Увидеть город свой я был бы рад,
Но не таким, как в нынешние лета,
Когда он превратился в Москвабад,
Как горько шутят в строчках интернета.
 
 
Что мне до фруктов из Махачкалы,
До шашлыков с чеченскою приправой —
В душе остались старые дворы,
А не торговцев бойких дух и нравы.
 
 
Восточный быт, конечно, создал Бог,
Чтоб было в нём и сладко, и не тесно,
Я ж из тишинской печки колобок,
Из серого, как жизнь былая, теста.
 

Улица красина

 
Улицы знакомое названье,
Что к кольцу Садовому вела,
Не забуду и, признаюсь вам я,
Дорога мне так же, как была.
 
 
Рассуждать о нынешней – не дело,
Голубятен прежних больше нет…
Сколько ж птиц оттуда улетело,
Выпорхнуло в небо сколько лет!
 
 
Впрочем, пусть она не стала краше,
Но подчас, подобная сестре
Ледокола памятного «Красин»,
Движется, как к Нобиле, ко мне.
 

Мысленный разговор с Никитой Сарниковым

 
Наверное, в соседстве с Араратом,
Ваш воздух ныне звонче, чем хрусталь,
А здесь всё тот же – просто сыроватый,
И остальное, в сущности, как встарь.
 
 
Дни иногда пусты или нелепы, —
Жаль лишь, что не пришлось увидеть вам
Париж, одетый в жёлтые жилеты,
Но (к счастью) и горящий Нотр-Дам.
 
 
Я горечи такой давно не помню,
И до сих пор как фильм non-stop во мне
Великий храм, построенный с любовью,
Корёжащийся в бешеном огне.
 
 
Сейчас же серость за оконной рамой,
Да дождика бессмысленная дробь,
Как будто небо и земля на равных
Погружены в одну и ту же скорбь.
 
 
Вообще, опять капризничает климат —
Впрок усомниться, что весна уже,
А хорошо, конечно, было б скинуть
Груз зимних дней, дав отдохнуть душе.
 

Апрель, 2019

Плач по Парижскому Побору Нотр-Дам

 
холодный как без дров камин
где стены в саже
сказать бы надобно аминь
но кто же скажет
 
 
сквозь брешь меж небом и стеной
смотрю в него я
его печалью неземной
себя неволя
 
 
так в прошлое как в лес нырнув
где густ орешник
осознаёшь что не вернуть
времён сгоревших
 

Алексей Глуховский / Баден-Баден /

Алексей Глуховский родился в Москве апреля 1955 года. Окончил факультет журналистики МГУ. Работал на радио. С 2001 года живет в Германии, в Баден-Бадене. Стихи пишет с юности, много лет занимался художественным переводом с немецкого, французского, сербского языков. Поэтические переводы печатались в сборниках издательства «Художественная литература», в «Литературной газете» и др. Автор сборника стихотворных переводов «Слова» (Москва 2013), а также поэтических книг «Лирика» (Нью-Йорк, 2015), «Вид из окна» (Москва, 2017), «Знаки времени» (Москва, 2018). Лауреат Всемирного поэтического фестиваля «Эмигрантская лира – 2018» в Льеже (Бельгия). Лауреат международной поэтической премии «Образ» за 2018 год.

Картина

 
Висит картина на стене —
сквозная дверь в чудесный мир,
где в обрамлении теней
стволов торжественный ампир.
Где тот, кто их возвёл на трон,
своей отеческой рукой
венчал подобием корон —
вечнозеленою листвой.
И среди этих райских кущ,
владычествуя надо всем,
как ветер вольный вездесущ,
здесь поселился насовсем.
Висит картина на стене…
Иль это дверь от входа в рай?
Она не поддаётся мне,
как к ней ключа ни подбирай.
 

«Погоди, постой…»

 
Погоди, постой,
не суетись,
не пытайся всё начать сначала.
Из бокала
под названьем жизнь
на сегодня выпито
не мало.
Обещай же всё
допить до дна,
всё – до капли,
чтоб не расплескалось.
Чтоб от полнотелого вина
послевкусье терпкое осталось.
 

Беда

 
Беда приходит по утрам,
стучится в двери беспардонно —
с лицом унылым почтальона,
в печальных строках телеграмм.
 
 
Когда ленивые мозги
как будто судорогой сводит
и чёрт-те что в них происходит…
А за окном ещё ни зги.
 
 
Беда приходит невпопад:
в разгар любви, в момент веселья.
Как средь весеннего цветенья
нежданный с неба снегопад.
 
 
Навалится, как снежный ком,
как с гор сошедшая лавина,
и оставляя без помину,
нас погребает целиком.
 

«Есть запах арбуза…»

 
есть запах арбуза
у нового снега
который хрустит у меня
на зубах
есть привкус тревожности
в оттиске следа
что кем-то оставлен
возможно в бегах
есть белая мертвенность
голой берёзы
и зимнего солнца
горящий янтарь
когда зарождаются
метаморфозы
в себе растворяя
осеннюю хмарь
 

Ночь тиха

 
Ночь тиха, а мне не спится.
Справа дышит мой сосед.
За окном луна томится,
источая бледный свет.
 
 
Спят больничные палаты.
Легковесна и быстра,
добрым ангелом крылатым
облетает их сестра.
 
 
Посчастливится кому-то,
кто очнётся ото сна:
каша манная наутро,
и за окнами – весна.
 
 
И надежда на поправку,
и сомнений – никаких…
Лишь сосед на койке справа
подозрительно затих.
 

Зимняя зарисовка

 
Убеленный снежной негой,
скрыт шарфом до самых глаз —
что-то я отвык от снега,
от его холодных ласк.
 
 
От его прикосновенья,
от дыхания зимы…
Снега чудное свеченье
покоряет силы тьмы.
 
 
Ноги стынут до озноба,
им в тепло бы поскорей.
Кособокие сугробы
тают в свете фонарей.
 

«Крик затаён внутри отчаянья…»

 
Крик затаён внутри отчаянья,
в него, как в клетку заключён.
А в чём тогда исток молчанья,
какие тайны прячет он?
 
 
Молчанье – редкое уменье,
которым трудно овладеть:
как не презреть чужого мненья,
его выслушивать уметь.
 
 
Оно из тех искусств, которым
всю жизнь учиться – не позор.
…Что смотришь на меня с укором
сквозь глаз прищуренных зазор?
 
 
Ты тоже учишься молчанью
иль просто нечего сказать?
Иль это так кричит отчаянье
от невозможности молчать?
 

«Я знаю, что когда-нибудь умру…»

 
Я знаю, что когда-нибудь умру —
не от болезни или ностальгии,
однажды не проснувшись поутру
под саваном заснеженной России.
 
 
Меня церковный хор не отпоёт,
друзья не соберутся на поминки.
Январский ветер снегом занесёт,
с трудом ко мне пробитые тропинки.
 
 
Пускай за всё ответит снегопад,
что громоздит высокие сугробы.
Под белой простынёй укрывшей сад,
земли отогревается утроба.
 

«Давайте жить, пока живётся…»

 
Давайте жить, пока живётся,
плясать,
пока – о двух ногах,
а если помирать придётся,
чтоб не испытывали страх.
Не верьте предсказаньям лживым
и хиромантам всех мастей:
пока желания в нас живы,
мы остаёмся всех живей.
Не поддавайтесь зовам ложным,
свой путь единственный верша.
 
 
Не всё ещё так безнадёжно,
пока в нас теплится
душа.
Но если вдруг сломалось что-то,
зашло в тупик
нарушив ход,
она возьмётся за работу
и чудо вновь произойдёт.
 

«Писать стихи…»

 
Писать стихи —
что за охота?
Дела бывают поважней.
Но недосказанное
что-то
рукою ведает моей.
Как солнце зрея на востоке,
свою покинув колыбель,
стихов предутренние строки
в дверную просочатся щель.
Разбудят, сон мой растревожив,
погладят солнечным лучом…
Они приходят осторожно,
как будто вовсе
ни при чём.
И в наступившем озаренье,
как в утре после темноты,
легчайший плод стихотворенья
нарушит тайну немоты.
 

«Ах, вы ночки, мои ночки…»

 
Ах, вы ночки, мои ночки!
В полусне, в полубреду
доведу себя до точки,
до предела доведу.
 
 
Как в тюремной одиночке —
ни присесть и ни прилечь…
В голове сплошные строчки…
Эту голову б да с плеч!
 
 
Ах, вы ночки, мои ночки!
Как бы мне вас пережить…
Вот уже и ангелочки
рядом начали кружить…
 

Лицемерие

 
на земле слишком мало
свободного места
словно в шлюпке
во время кораблекрушенья
кто-то сгинул
и имя его неизвестно
а кто выплыл
продолжил по мукам хожденье
перемешано всё
как в домашнем салате
как в помойном ведре
как в еде некошерной
кто-то слёзы прольёт
о безвестном солдате
ну а после возьмёт
автомат лицемерно
между злом и добром
не такая уж пропасть
между правдой и ложью
всё меньше различье
уступает нахальству
невинная робость
и бесстыдство
напялило маску приличья
 

«Лети, душа, за тридевять земель…»

 
Лети, душа, за тридевять земель,
как лепесток из доброй детской сказки.
Туда, где звезд густая нонпарель
и Млечный путь залит молочной краской.
 
 
Беги душа от суеты сует,
от лжи и от людского равнодушья.
Лети туда, где ярок божий свет,
покуда как свеча он не потушен.
 
 
Ты засиделась, милая душа,
и я с тобой присяду на крылечко…
Уже пора, наверно, не спеша
нам теплое подыскивать местечко.
 

«Засыпают последние розы…»

 
Засыпают последние розы
в умирающем нашем саду.
Под холодным осенним наркозом,
у озябших берез на виду.
Не согреют еловые ветки
их своим ароматным теплом,
лишь старанием доброй соседки
по весне они вспыхнут кустом.
 

Мои стихи

 
мои стихи совсем как дети
и непослушны и смешны
не спят при выключенном свете
боятся в доме тишины
словами с радостью играют
и не ложатся допоздна
всё то что сложно упрощают
из мухи делают слона
на них порою нет управы
как захотят себя ведут
по-детски ищут легкой
славы
и плачут если не найдут.