С.Ф. Афанасьев
О принципе запрета поворота к худшему в современном цивилистическом процессе

Саратовская государственная юридическая академия, Саратов, Россия; af73@mail.ru

Сергей Федорович Афанасьев – доктор юридических наук, профессор, заведующий кафедрой арбитражного процесса Саратовской государственной юридической академии, заведующий сектором теории и отраслевых проблем правовой политики Саратовского филиала Института государства и права РАН, член Научно-консультативного совета при Верховном Суде РФ, судья в отставке.

В настоящей статье рассматривается вопрос о возможности более широкого внедрения в современный цивилистический процесс принципа запрета поворота к худшему. Обосновывается, что в рамках рассмотрения органами правосудия частноправовых споров данный принцип должен быть представлен в том или ином полноформатном варианте, тогда как при разрешении судами публично-правовых казусов это не столь очевидно. Последнее объясняется необходимостью дифференцированного учета механизмом правового процессуального регулирования юридической характеристики материально-правовых отношений, являющихся предметом судебного разбирательства. Констатируется явно недостаточное законодательное регламентирование по этому важному вопросу, в связи с чем его следует осуществлять системно, принимая во внимание особенности ГПК РФ, АПК РФ и КАС РФ.

Ключевые слова: цивилистический процесс; судебное решение и его отмена; принцип запрета поворота к худшему; принцип правовой определенности; апелляционное обжалование; пределы рассмотрения гражданского дела судом вышестоящей инстанции.

ON THE PRINCIPLE PROHIBITING A TURN FOR THE WORSE IN THE MODERN CIVIL PROCEDURE

S.F. Afanasyev

Saratov State Law Academy

Sergey F. Afanasyev – Doctor of Law, Professor, Head of the Commercial (Arbitrazh) Procedure Department of the Saratov State Law Academy, Head of the Theory and Sectorial Problems of Legal Policy Sector of the Saratov Branch of the Institute of State and Law of the Russian Academy of Sciences, member of the Scientific Advisory Council at the Supreme Court of the Russian Federation.

In this paper, the issue of the possibility of a wider introduction into the modern civil procedure of the principle of prohibiting a turn for the worse is considered. It is proved that in the framework of the resolution of private law disputes by the judicial authorities, this principle should be presented in one or another full-format version, whereas in the resolution of public law cases by the courts, this is not so obvious. The latter is explained by the need for separate consideration by the mechanism of legal procedural regulation of the legal characteristics of the substantive legal relations that are the subject of judicial proceedings. There is clearly insufficient legislative regulation on this important issue, and therefore it should be carried out systematically, taking into account the peculiarities of the Civil Procedure Code, Commercial (Arbitrazh) Procedure Code, Administrative Procedure Code of the Russian Federation.

Keywords: civil procedure; judicial decision and its cancellation; the principle of prohibiting a turn for the worse; the principle of legal certainty; appeal; the limits of consideration of a civil case by a higher court.

* * *

Известно, что римский принцип запрета поворота к худшему (non reformatio in peius) всегда находился в органической связи с другим значимым правилом – сколько жалобы, столько и решения (tantum devolutum quantum appellatum)^[37]. Впрочем, это утверждение не распространяется на классический когниционный процесс, дозволявший судье независимо от волеизъявления апеллировавшего лица выносить более суровые вердикты, нежели исходившие от суда первой инстанции^[38].

Рецепция европейскими странами римского юридического инструментария естественным образом привела к закреплению названного принципа на уровне процессуального законодательства либо он опосредованно выводился из сути действующих норм^[39]. Так, согласно ст. 773 Устава гражданского судопроизводства Российской Империи судебная палата входила в рассмотрение только той части решения, которая указывалась в апелляционной жалобе, задерживая вступление этой части в законную силу (так называемый неполный суспензивный эффект апелляции)^[40]. В связи с этим апелляционный суд придерживался тезы о том, что он не должен касаться необжалованных частей итогового правоприменительного акта с учетом четкого установления стороной собственных требований^[41].

Вместе с тем, поскольку вышестоящая судебная инстанция не была стеснена оценкой прежних, а также новых доказательств, то орган правосудия иногда расширял пределы проверки решения через выводы, которые он делал из представленных объяснений, дополнительных материалов или же встречной апелляционной жалобы, поступавшей от процессуального противника в момент изучения основной^[42]. Д.А. Носенко, отмечая трудности установления пределов апелляционного обжалования, в конце XIX в. писал, что «определение необжалованных частей решения должно делаться по способу изложения апелляции, для чего недостаточно одного перечня статей без указания апеллятором по обстоятельствам дела, в чем эти законы признаются нарушенными»^[43].

Таким образом, в дореволюционном российском гражданском судопроизводстве, если апелляционная жалоба поступала только от одной стороны, то ей в известной степени гарантировалось сохранение имущественных и неимущественных благ, присужденных решением в той его части, которая не обжаловалась. При возникновении у апеллянта желания пожаловаться на все решение он обязан был отдавать себе отчет в наличии у суда права не руководствоваться принципом non reformatio in peius. Просьбы лиц, не привлеченных к участию в деле, на описанные процессуальные взаимоотношения сторон и органа судебной власти влияния не оказывали, ведь у них наличествовало право реагирования лишь на решение, вошедшее в законную силу^[44].

В советский период развития государства широкий спектр действия принципа объективной истины нивелировал идею запрета поворота к худшему и всему, что с ней связано, хотя в процессуальной литературе отдельные авторы высказывались в поддержку законодательной фиксации non reformatio in peius^[45]. Но этого не произошло, а суды общей юрисдикции продолжали в интересах законности всецело проверять постановленные решения, реализуя самые широкие императивно-властные полномочия^[46].

С началом нынешних перманентных реформ в сфере цивилистического судопроизводства, затронувших многие актуальные вопросы, в том числе баланса реализации принципов состязательности и активности суда^[47], вновь вернулись к обсуждению проблемы запрета поворота к худшему, а равно необходимости вплетения данного начала в ткань гражданского процессуального права и закона^[48]. «Свобода обжалования судебного постановления не может быть полной без включения в гражданское процессуальное законодательство нормы, запрещающей внесение в это постановление изменений, ухудшающих положение лица, подавшего кассационную жалобу, при условии, что одновременно не были поданы кассационные жалобы иными лицами, участвующими в деле, либо кассационный протест прокурора»^[49].

Несколько позднее в том же аспекте высказался еще ряд ученых^[50], дополнительно подчеркнувших, что принцип запрета поворота к худшему должен корреспондировать требованиям доступности квалифицированной юридической помощи, иначе нарушается право на эффективную судебную защиту^[51], что вполне обоснованно.

В свою очередь, оппоненты изложенной точки зрения замечали, что вопрос о пределах деятельности вышестоящего суда не может увязываться с принципом запрета поворота к худшему. Целью гражданского судопроизводства является правильное рассмотрение и разрешение дела по существу, поэтому суд второй инстанции обязан исправлять допущенные ошибки независимо от того, улучшит или ухудшит новое решение положение лиц, участвующих в деле. По мнению Л.А. Тереховой, «если суд первой инстанции допустил ошибку, то это значит, что одна из сторон по решению суда что-то неправомерно получила и знает об этом. Если при этом еще и подает жалобу на решение суда, то это иначе, как злоупотребление правом, названо быть не может»^[52].

По всей вероятности, несовпадение взглядов во многом обусловлено различным восприятием социальной роли гражданского судопроизводства, его функционального предназначения и места в системе современной правовой политики, проводимой российским государством. Придание гражданской юстиции общей частноправовой направленности ведет к преднамеренному законодательному расширению сферы реализации принципов диспозитивности и состязательности в ходе рассмотрения судами дел, возникающих из цивилистических правоотношений. Это порождает гипотетику присутствия в нормах гражданского процессуального права принципа non reformatio in peius, представляющего собой одно из многих частноправовых проявлений правосудия. И наоборот, если речь идет о публично-правовой доминанте, то вряд ли доктрина процессуальных взаимоотношений государства в лице суда и индивида потерпит наличие запрета поворота к худшему по гражданским делам. В целом по поводу очерченного И.В. Решетникова совершенно верно подчеркнула: «гражданское процессуальное право, как и любое другое социальное образование, имеет содержание – объективированную в нормах данной отрасли права государственную волю и форму, представляющую собой организацию содержания»^[53].

Хочется сказать, что истина, видимо, находится где-то посередине. Но здесь более уместно вспомнить Гёте, подметившего, что в этом случае посередине находится не истина, а неразрешенная проблема, о чем и свидетельствуют последние изменения процессуального закона, затрагивающие апелляционное и кассационное производство, а также пересмотр по вновь открывшимся или новым обстоятельствам судебных постановлений, вступивших в законную силу.

В законодательных новеллах, институализированных федеральным законом от 9 декабря 2010 г. № 353-ФЗ «О внесении изменений в ГПК РФ», наблюдалась частичная корреляция принципа запрета поворота к худшему и пределов рассмотрения гражданского дела судом вышестоящей инстанции; согласно ч. 2 ст. 327.1 ГПК РФ, если в порядке апелляционного производства обжалуется часть решения, суд апелляционной инстанции проверяет его законность и обоснованность только в обжалуемой части.

Кажется, что правило non reformatio in peius через много лет безоговорочно вновь возвращено в гражданское процессуальное право и законодательство. Однако это в известной мере иллюзия, поскольку, во-первых, ст. 327.1 ГПК РФ не воспрещает суду апелляционной инстанции принимать новые доказательства и исследовать обстоятельства, правда, только если лицо, участвующее в деле, обосновало невозможность представления средств доказывания в суд первой инстанции по причинам, не зависящим от него, и орган правосудия признает такие причины уважительными.

Во-вторых, в силу абз. 2 ч. 2 ст. 327.1 ГПК РФ в интересах законности всякое итоговое судебное решение может быть проверено в полном объеме. В связи с этим ВС РФ в постановлении Пленума от 22 июня 2021 г. № 16 «О применении судами норм гражданского процессуального законодательства, регламентирующих производство в суде апелляционной инстанции» дополнительно разъяснил, что под интересами законности с учетом положений ст. 2 ГПК РФ следует понимать необходимость проверки правильности применения судом первой инстанции норм материального и процессуального права в целях защиты нарушенных или оспариваемых прав, свобод и законных интересов участников гражданских, трудовых (служебных) и иных правоотношений, а также семьи, материнства, отцовства, детства, охраны здоровья; обеспечения права на благоприятную окружающую среду, образование и других прав и свобод человека и гражданина; прав и законных интересов неопределенного круга лиц и публичных интересов и в иных случаях потребности охраны правопорядка^[54].

Как видим, такая формулировка чрезмерно пространная и дискреционная, достаточно только первой ее части «необходимость проверки правильности применения судом первой инстанции норм материального и процессуального права в целях защиты нарушенных или оспариваемых прав, свобод и законных интересов участников гражданских, трудовых (служебных) и иных правоотношений…» Она практически полностью сводит на нет принцип non reformatio in peius в пользу начала объективной истины. В 2021 г. не были приняты во внимание нарекания со стороны Европейского Суда по правам человека, который еще в постановлении от 13 мая 2008 г. «Галич против России» (Galich v. Russia) указал на аморфность терминологического оборота «в интересах законности», отрицательно сказывающегося на стабильности материальных правоотношений сторон^[55].

Комментируя сложившуюся ситуацию, Ю.А. Тимофеев справедливо отмечает, что «достаточно широко трактуя интересы законности, Верховный Суд фактически предоставляет суду апелляционной инстанции неограниченное право по своему усмотрению независимо от мнения лиц, участвующих в деле, расширить пределы апелляционной проверки, что создает для них реальную угрозу поворота к худшему, когда лица, инициирующие апелляционное производство, в надежде улучшить свое положение по сравнению с тем, как оно определено решением суда первой инстанции, рискуют тем, что суд апелляционной инстанции, выйдя за пределы их доводов, по результатам проверки примет определение, ухудшающее их положение, изменив или пересмотрев решение в той части, с которой такое лицо было согласно. Возникает ситуация, при которой лицо, не согласное с частью решения суда, вынуждено отказаться от апелляционного обжалования под страхом потерять право на присужденное»^[56].

В-третьих, вне зависимости от доводов, содержащихся в апелляционной жалобе, всегда проверяются обстоятельства, перечисленные в ч. 4 ст. 330 ГПК РФ, служащие безусловными основаниями к отмене судебного решения и иногда расширительно толкующиеся^[57]. Близкая, но не аналогичная ситуация прослеживается и в современном кассационном производстве^[58].

Применение принципа запрета поворота к худшему по гражданским делам потенциально не ограничивается изложенным выше, ведь в структуру механизма гражданского процессуального регулирования законодателем наряду с вновь открывшимися встроены новые обстоятельства, инициирующие пересмотр судебных актов, вступивших в законную силу. Теперь по п. 5 ч. 4 ст. 392 ГПК РФ определение (изменение) в постановлении Президиума либо Пленума ВС РФ практики применения правовой нормы, если в таком постановлении содержится указание на то, что сформулированная в нем правовая позиция имеет обратную силу применительно к делам со схожими фактами, будучи новым обстоятельством, влечет за собой пересмотр окончательного судебного решения.

Не секрет, что это весьма спорное законодательное новшество было спровоцировано известным постановлением Пленума ВАС РФ от 12 марта 2007 г. № 7 (в ред. 14 февраля 2008 г.) «О применении АПК РФ при пересмотре вступивших в законную силу судебных актов по вновь открывшимся обстоятельствам», разъяснившим в п. 5.1, что по таким обстоятельствам может быть пересмотрен судебный акт, оспариваемый заявителем в порядке надзора и основанный на положениях законодательства, практика применения которых после его принятия определена в постановлении Президиума или Пленума ВАС РФ, в том числе принятого по результатам рассмотрения другого дела в порядке надзора^[59].

Постановление Пленума ВАС РФ вызвало неоднозначные оценки в научной и практической среде^[60], хотя бы уже потому, что оно шло вразрез с юридической аксиомой, гласящей, что закон с учетом его толкования смотрит вперед, а не назад (lex retro non agit). Кроме того, посредством данного постановления происходила легализация судебного прецедента как источника гражданского процессуального права и ставился под сомнение принцип res judicata, с чем были согласны далеко не все специалисты^[61]