Глава 5

Когда думаешь о самоубийстве, тебе кажется это правильным. Ты думаешь, что так и должно быть, это выход. Ты представляешь место, время и способ суицида; думаешь во что будешь одета и с кем первым станешь прощаться. Позвонить, отправить сообщение или же оставить предсмертную записку, в которой полстраницы займёт грустная история любви? Затем в твою голову влезают картинки похорон; бледное лицо мамы, крики папы, который станет винить себя за то, что не смог быть рядом со своим ребёнком и уберечь его от беды. Сразу становится паршиво. Потом начинается хаос – люди делятся на два типа: 1) она покончила с собой, потому что была психически больна; 2) бедная девушка, такая молодая, но глупая…

Каждый будет нести свою версию произошедшего, но всем будет плевать на правду. Им все равно – обидел ли тебя кто-то, избил, полил грязью, напал с ножом. Людям плевать друг на друга, но, когда кто-то из них попадает в беду, они начинают звать на помощь и требовать понимания. Сколько нужно кричать о том, что подростковое самоубийство – не способ обратить на себя внимание, а зов о помощи. Эй, ребята, пожалуйста, посмотрите на меня, я умираю!

Если твой друг или родной человек склонен к суициду – не осуждай его, а помоги. Каждый из нас заслуживает быть выслушанным. Невозможно молчать о боли, ведь в конечном счете она нас поработит.

В своей жизни я думаю о самоубийстве в третий раз. Лишь задумывалась, но не действовала. Сейчас, когда вокруг зябко и холодно, когда свет погас и наступила тьма, я раздумывала об этом. Какая это пустота, но лучше так, чем бесконечно задыхаться от боли. Алекс понял, что он мне нравится. И это стало концом всей истории, которая не успела даже начаться. Это как сочинение без логической цепочки, типа: «Снег пошёл, потому что дул ветер».

Прибежав вечером домой в слезах, я прыгнула на кровать и зарылась под одеяло. В детстве оно спасало меня от всех невзгод, так, может быть, и сейчас укроет от боли? Нет, не получится. Я плакала что есть мочи, чтобы избавиться от тяжести на груди, но ничего не выходило. Мне хотелось затопить слезами весь мир, всю вселенную; хотела, чтобы хоть кто-то понял как мне больно. Чувства… к черту их. Любовью можно сначала морально, а затем физически уничтожить человека. В голове не укладывается… Трудно говорить о своих чувствах к человеку, когда они не взаимны. От жгучей обиды, переполняющей меня, я полопала все воздушные шары и разбросала их «трупы» по всей комнате, как напоминание о том, что всех нас ждёт такая печальная участь. Рано или поздно и мы будем кем-то уничтожены. Затем я начала выдумывать разные моменты, в которых, раз за разом, вскрывала вены или вешалась, или прыгала с крыши, думая будет ли Алекс сожалеть? Будет ли он плакать или грустить, поймёт ли парень, что фактически убил меня своим молчанием. Эта мимика так и застыла перед глазами: изумленное и смутившееся лицо, приоткрытый рот, застывшие на месте глаза, хмурые брови, выражающие жалость. Противно… Впервые меня тошнит от Ала, впервые мне не хочется с ним видеться. Моя любовь для него самая противная на свете вещь? Ну почему все так нечестно?! Почему те, кого любим мы, не любят нас?! Никогда не понимала этого…

Мной управляет паника и страх. Боюсь вступить на порог школы и услышать дикий смех со стороны одноклассников, которые после продолжительного хохота стали бы бросаться гнилыми помидорами. А особенно, не то чтобы боюсь, а ужасаюсь взглянуть в глаза Саре Бейкер – в них будет кромешная тьма с долей «так тебе и надо». Возможно Алекс попробовал бы меня поддержать и даже бы затыкал рот Бейкер, однако не от всей грязи можно отмыться.

Я всегда завидовала котам. Думала, почему я человек, а не этот очень симпатичный комок шерсти; к тому же у кошек, как говорят в народе, девять жизней. Живой пример того, как написать свою историю с чистого листа. Вот бы сейчас превратиться в кота и убежать из дома, из города, из штата, планеты. Плюнуть на Ала, забыть об учебе и сбежать. Изредка хочется послать весь мир к черту и делать то, что хочется. Но если я начну это делать, то меня посадят в колумбийскую тюрьму, где я начну употреблять наркотики и ругаться плохими словами. Мир – дерьмо; мы с вами буквально в дерьме. Черт, как же не хочется открывать глаза и жить. Просто хочется валяться дома, есть чипсы, играть в видеоигры, в конце концов, читать любовные романы или фантастику, а не все это. Однако…

За окном, где ещё вчера были воздушные шарики, светит яркое солнце, которое будто специально пытается поднять мне настроение, типа: «Давай же, улыбнись, я заплачу тебе сто баксов, только улыбнись!»; бледно-голубое небо запачкано белыми пятнышками облаков, в которых лавируют птицы над землёй, наслаждаясь полной свободой. Ах, да, я бы не прочь ещё бы стать птицей… Но опять же – мечты на то и есть мечты – им не суждено сбываться.

Дверь в мою комнату распахнулась. Папа, поправляя горлышко чёрного свитера заходит в комнату и с любопытством разглядывает её, словно пытаясь найти то, что я здесь прячу: сигареты, например, бездомного котёнка или ружьё. Затем его немного сонный взгляд устремился ко мне.

– Тебя отвезти в школу? – откашлялся тот.

– Нет, хочу прогуляться, – завязывая волосы в узелок, отвечаю я и отворачиваюсь.

На самом деле, мне просто хотелось растянуть время как только это было возможно. В голове витала идея притвориться больной и не пойти на учебу, но мои родители и в снег, и в Третью Мировую войну и в конец света отправят меня в школу. Ручаюсь, попав под машину и находясь при смерти, мама на каталке отвезёт моё спящее тело в кабинет химии, чтобы её дочь написала тест. Иначе выражаясь, родители плохо реагируют на мои прогулы.

За спиной я все ещё ощущала присутствие отца в комнате и его тяжёлый взгляд. Страх парализовал мои конечности. Я неаккуратно складываю мятые вещи на стул, а затем вновь бросаю их на паркет, сортируя «годно» или «срочно в экспресс стирку». Поправив очки на кончике носа, я схватилась за синий кожаный рюкзак и перекинула его через плечо. Папа встрепенулся.

– Вчера я приехал поздно, ты уже спала, но как прошёл твой праздник? – его улыбка, которая наверняка хотела показать поддержку, ещё больше добила меня, и отец это заметил, отчего сразу сменил выражение лица. Протяжённый вздох.

– Не было никакого праздника, пап.

Он всполошился. Странно…

– А твоя мама сказала, что ты с каким-то мальчиком ушла из дома, разве?..

Я резко перебиваю папу, опасаясь услышать это имя:

– Нет! В смысле, он просто пришёл поздравить меня… – чувствую как краснею, и это адски убивает.

Папа хмыкнул и почесал бородку. Его голубые глаза будто сканируют меня, пытаясь найти ложь. Но увы, все мною сказанное правда, почти…

– А эту подвеску он тебе подарил? – вопрос отца застал меня врасплох, я резко ухватилась за цепочку и вновь засмущалась.

В груди так холодно. Если вчера его подарок доставлял мне радость, то сегодня оно лишь напоминает о минувших часах, наполненных болью и разочарованием. Неожиданно для самой себя мне захотелось снять эту цепочку с китом и выбросить в окно, но я не могла. Моя привязанность к человеку слишком крепка, и это делает меня жалкой. Я пялюсь тупо в пол и не могу дать ответ отцу, который смотрит в мою сторону изучающим взглядом. Думаю, родители сразу чувствуют, когда с их ребёнком что-то не то. Так вот, это не про моих предков. Даже если ходить с картонкой «ХОЧУ СДОХНУТЬ» они ничего не заметят. Им кажется, будто все хорошо, словно у меня нет причин, чтобы думать о смерти. А ведь причины не нужны, нужен лишь повод.

– Эй, ты чего замерла? – папа машет перед моим застывшим лицом руками. Глаза вмиг начинают моргать.

– Что?

– Говорю красивая подвеска.

К горлу подобрался ком.

– Спасибо, па…

* * *

Всего лишь на секунду мне показалось, что все будет хорошо. Всего на секунду. И эта секунда оказалась самой лживой секундой в моей жизни. Я стала думать о том, что меня ждёт в школе. Предметы, самой собой, Сара и Алекс. О, как непредсказуем мир – вчера ты его любишь, сегодня уже нет. И знаете, было бы чертовски классно, но увы, я его люблю. Я его люблю вчера, сегодня, завтра.

Улица полна машинных сигналов. Кругом люди в деловых костюмах, с кофе и газетой в руке, пытаясь узнать о новых сплетнях и принять завтрак одновременно. Кто-то травится утренним хот-догом, кто-то сидит в кафе и уплетает традиционный завтрак, а кто-то, как я, считает завтраком жвачку со вкусом черешни. Судя по тому, что в желудке у меня поют киты, я все ещё голодна, даже хуже, мой аппетит не на шутку разыгрался. Подул легкий ветерок, от которого листья на тротуаре подлетели вверх, точно также, как и мои волосы, превратившиеся на мгновение в щупальца, как при подводном плавании. Порой бывает, когда на душе грустно, я начинаю думать; на ум приходят небывалые мысли, и если бы люди могли их слышать, то приняли бы меня за сумасшедшую. Например, существуют ли инопланетяне? Коли да, то почему я их никогда не видела? Или, быть может, они бояться людей. Наверное, потому, что сверху, с космоса, при помощи супер бинокля, видели как разругалось человечество: рабство, захват территорий, холодные войны, убийства, заговоры, Первая Мировая война, появление фашизма, Вторая Мировая война, ядерные бомбы… Инопланетная раса считает нас извергами, и я их прекрасно понимаю. Может, прямо сейчас они следят за нами, за мной? От этой мысли я поглядела на небо, пытаясь найти доказательство своих убеждений. Но ничего. Лишь пара тройка перистых облаков. Хм, а ведь, если вдруг, инопланетяне захотят меня похитить, надо хорошо выглядеть и быть соответственно одетой. Надо причесаться, помыть зубы, сменить белье, а главное, улыбаться. Это странно, что я так думаю? Мне кажется, что в этом мире быть странным менее странно, чем любое другое проявление. И вообще, кто это выдумал – понятие «странность»? И почему люди считают странным то, что не делают они сами. Например, если я буду есть не хлеб с колбасой, а колбасу с хлебом, это странно? Или вот ещё, буду на завтрак есть мороженое, а на ужин яичницу, странно? Ну почему люди относятся с брезгливостью тем, кто хоть немного отличается от них? Вот это вот как раз и странно!

С этими мыслями я перебежала улицу и была в четырёх шагах от «Уост-Игл», в котором уже идут занятия. Отлично, не буду говорить с Алексом хотя бы один урок… Ох, черт! Мы же сидим за одной партой!

Я буквально перелетала ступеньки и уже бежала к нужному кабинету, а именно к кабинету алгебры. Пробегаю по скользкому полу с табличкой «не бегать!» и резко останавливаюсь, когда вижу нашу школьную уборщицу, которая согнувшись моет кафель. Я чуть ли не сбиваю её с ног, но успеваю затормозить, хоть и сама падаю на влажный пол, отчего очки на носу чуть ли не долетают до потолка. На некоторое время я перестала чувствовать все ниже бёдер. От боли я стиснула зубы, но нашла силы, чтобы подняться. Неуклюжесть и невезение в одном флаконе…

– Девушка, для кого написано?! Не бегать! – недовольно прорычала женщина в синем халате и перчатках. Её чёрные волосы держатся на леопардовой заколке и от неё пахло моющим средством, а именно лимонным. Я скривила неловкую гримасу, массируя больное место и тяжело простонала.

– Простите, я очень спешу, – отвечаю я и делаю шаг, как внезапно, теряю ориентацию и чуть ли опять не падаю. Уборщица ахнула, но замерла на месте. Все произошло слишком быстро, однако, я все ещё стою на ногах. От чего-то мне стало даже смешно, и я слегка улыбнулась.

– Господи, да аккуратней ты, неладная! – закряхтела та, развернувшись ко мне спиной.

Поправив чёрную оправу очков, а на плече рюкзак, мои ноги снова были в движении.

И вот, передо мной дверь в кабинет алгебры. Перевожу учащенное дыхание, стараясь успокоиться и вести себя как обычно, не вызывая подозрений. Снаружи все тихо, а внутри у меня ураган. Черт, черт, черт! Как мне себя вести с Алом? Что сказать? Попросить прощение? Вихрь мыслей сбил с толку, я не могу собраться. Мне очень страшно. Ладно, надо быть сильной, как учил папа, всегда улыбаться. Так и поступим.

Сложив руку в кулачок, я постучалась об дверь и открыла её, зайдя в класс, где все сразу устремили своё внимание к неожиданному гостю – ко мне. Слышу крик сердца, требующего удрать отсюда и жар в груди. Мисс Флинн, педагог по алгебре, женщина средних лет строго и с вызовом взглянула на меня, оторвавшись от зеленой доски. Она недолго молчит (но уверена, внутри рвёт и мечет), а затем небрежно бросив мел на учительский стол, женщина тонким голосом заговорила:

– Стеллар, ты бы ещё завтра пришла. Присаживайся, я тебя уже отметила, – невнятно отрезала она и присела за стол, поправляя зелёный жакет.

Мне никогда не нравилась алгебра, как и сам учитель. Спешу сообщить, что весь педагогический состав меня ненавидит и мечтает вышвырнуть со школы. Уверена, они ещё и клуб создали в мою честь, в котором собираются, пьют кофе и обсуждают моё поведение, оценки и внешний вид. Типа: «Ой, вы видели эту кикимору? Невоспитанная девчонка!», «Эта Стеллар много на себя берет!», «Сжечь её, сжечь», «Давайте понаставим ей плохих оценок и пусть валит отсюда!». Было бы очень мило…

Смотрю вниз и так прохожу к своему месту, за которым никого не было. Ха, Алекс не пришёл! Какой смелый однако. Побоялся посмотреть мне в глаза после вчерашнего… Какой трус! Этот факт ещё больше меня огорчил и обидел. Я чувствую жжение; пламя будто меня поедает, я горю… В голове лишь мысли о том, что Алекс испугался моих слов. Не верится… Смотрю по сторонам. Сара Бейкер в ярко-желтом платье сидит и жуёт жвачную резинку. Выглядит она вульгарно и мерзко. Что мальчики в ней находят, не понимаю. У неё только внешность! Ни ума, ни внутреннего мира, ни-че-го.

– Кит, достань тетрадь, начни делать записи. У нас новая тема, – обращается ко мне мисс Флинн, возвратив тем самым на землю.

Её обращение для меня подействовало как энергетик. Поступаю так, как женщина велит. Вообще, мне даже не тревожно, когда я пропускаю какую-нибудь тему по алгебре, физике или химии, ибо в любом случае ничего не пойму, а если и пойму, то все равно не смогу решить. Обвожу кабинет взглядом. Помещение просторное, здесь умещается шкафчик с различными приборами для решения тригонометрических задач, огромный циркуль, линейки и, как мне кажется, для красоты, огромные песочные часы. Хотя, мисс Флинн обещала провести самостоятельную работу, где ученики будут выходить к доске и отвечать формулы, и судьей тому будут песочные часы. Иногда горю желанием разбить эти часики. На зелёной доске выцарапана тема и какие-то новые способы решения примеров, а чуть ниже написаны формулы, которые взяты в неровный квадрат. Вновь повернула голову к пустующему месту Алекса и почувствовала тоску на сердце. Испугался моих чувств… Значит, я ему точно не нравлюсь. Что же ты наделала, глупая овца?! Как могла среагировать на игру Сары, которая сейчас довольно улыбается, украдкой смотря в мою сторону. Неужели она говорила с Харрисом? В горле застряла злость; неописуемое желание закричать во весь голос и утонуть в собственных слезах. Как нечестно!

Рокси, грызя ручку, слушает лекцию учительницы и записывает правила в тетрадку. Её непослушные волосы собраны в пучок, и возникает ощущение, что девушка даже их не расчесывала. Интересно, она на меня обижена? Я решила это проверить, поэтому дергаю одноклассницу за красную кофточку, пытаясь привлечь её внимание. Спустя секунду Рокси повернулась ко мне полубоком. Хороший знак.

– А где Алекс? – шёпотом спрашиваю я. Лицо подружки было таким сонным и вялым, будто она всю ночь разгружала продукты в магазине. Вокруг глаз у девушки синяки, лицо отёкшее, а губы сухие. Может, что-то случилось, а я ей своим Алом докучаю?

Облизав губу, Рокси шепотом отвечает:

– Не знаю. Где ты вчера была? Мы тебя ждали на заднем дворе Алекса!

Внутри что-то щелкнуло. Я с недоумением прищурила глаза. Миллион вопросов в уме, но мне не удаётся их сформулировать.

– Что? Кто это «мы»?

Рокси хотела было ответить, как её перебил рассерженный голос мисс Флинн:

– Кит Стеллар, мало того, что ты опоздала, так ещё и другим мешаешь слушать?! Все внимание к доске! – от этого полукрика мне стало хуже.

Учительница вновь повернулась к классу спиной и продолжила говорить об игреках и об иксах, осознавая, что всем на это глубоко плевать. Уверена, учителя алгебры и сами знают о том, что их предмет в будущем нам не пригодится, но все равно повторяют «вот увидите, мой предмет вам понадобится».

Моя рука вторично дёргает Рокси, и та легонько поворачивается.