I

– Маменька! Тебе шибко неможется? – с тревогой в голосе спросила маленькая девочка.

– Ох… Да… Всю голову разломило, тело горит, самое так и трясет… Руки и ноги ноют!.. – ответил слабый голос.

В углу на сундуке лежала женщина, около нее стояла маленькая девочка, трепанная, в рваном платьишке. Сейчас было видно, что мать ее больна: некому было даже белокурую головенку пригладить. Комната, где они находились, была в подвальном этаже. Темная, сырая, холодная, с затхлым воздухом, она напоминала хлев. Во всех углах ее шевелились люди; в одном углу кто-то храпел, в другом сидели две старухи и тихо переговаривались, в третьем шла перебранка: кто-то кого-то бранил. Один голос был грубый, хриплый, другой – визгливый. Это спорили хозяйка и жиличка.

– Из чего я буду печь-то топить, коли вы никто денег не платите. Ну и мерзните! Поделом вам! Вон Марфа обещала сегодня за уголь отдать, а сама заболела… Вот и пиши пропало! Пропьет ее муженек получку-то! Опять денег не отдадут. Разве мне легко с такой нищетой?

Больная зашевелилась, застонала и прерывающимся голосом проговорила:

– Да, уж плохо… Разве я рада, хозяйка… Бог, видно, наказал!

– Маменька!.. А, мама, тебе